Неточные совпадения
Студентом, во время прежней
жизни, он часто и того не имел.
И, остановясь понюхать табаку, она долго и громко говорила что-то о безбожниках
студентах. Клим шел и думал о сектанте, который бормочет: «Нога поет — куда иду?», о пьяном мещанине, строгой старушке, о черноусом человеке, заинтересованном своими подтяжками. Какой смысл в
жизни этих людей?
Фактами такого рода Иван Дронов был богат, как еж иглами; он сообщал, кто из
студентов подал просьбу о возвращении в университет, кто и почему пьянствует, он знал все плохое и пошлое, что делали люди, и охотно обогащал Самгина своим «знанием
жизни».
— Эх, Париж! Да-а! — следователь сожалительно покачал годовой. — Был я там
студентом, затем, после свадьбы, ездил с женой, целый месяц жили. Жизнь-то, Клим Иванович, какова? Сначала — Париж, Флоренция, Венеция, а затем — двадцать семь лет — здесь. Скучный городок, а?
«…Рабочие опустили руки, и —
жизнь остановилась. Да, силой, двигающей
жизнью, является сила рабочих… В Петербурге часть
студентов и еще какие-то люди работают на почте, заменяя бастующих…»
— Ты все тот же старый
студент, Леонтий! Все нянчишься с отжившей
жизнью, а о себе не подумаешь, кто ты сам?
Она, изволите видеть, вздумала окончательно развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно, уходила бы ее, наконец, совершенно, если бы, во-первых, недели через две не разочаровалась «вполне» насчет приятельницы своего брата, а во-вторых, если бы не влюбилась в молодого проезжего
студента, с которым тотчас же вступила в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится, благословляла его на святую и прекрасную
жизнь, приносила «всю себя» в жертву, требовала одного имени сестры, вдавалась в описания природы, упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии — и довела наконец бедного юношу до мрачного отчаяния.
Воспитание Веры Павловны было очень обыкновенное.
Жизнь ее до знакомства с медицинским
студентом Лопуховым представляла кое-что замечательное, но не особенное. А в поступках ее уже и тогда было кое-что особенное.
Случай, с которого стала устраиваться ее
жизнь хорошо, был такого рода. Надобно стало готовить в гимназию маленького брата Верочки. Отец стал спрашивать у сослуживцев дешевого учителя. Один из сослуживцев рекомендовал ему медицинского
студента Лопухова.
Это черта любопытная; в последние лет десять стала являться между некоторыми лучшими из медицинских
студентов решимость не заниматься, по окончании курса, практикою, которая одна дает медику средства для достаточной
жизни, и при первой возможности бросить медицину для какой-нибудь из ее вспомогательных наук — для физиологии, химии, чего-нибудь подобного.
Мне было весело смотреть на лица
студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодости, горящие взгляды, смех без причины — лучший смех на свете — все это радостное кипение
жизни юной, свежей, этот порыв вперед — куда бы то ни было, лишь бы вперед, — это добродушное раздолье меня трогало и поджигало.
Молодые философы наши испортили себе не одни фразы, но и пониманье; отношение к
жизни, к действительности сделалось школьное, книжное, это было то ученое пониманье простых вещей, над которым так гениально смеялся Гете в своем разговоре Мефистофеля с
студентом.
У капитана была давняя слабость к «науке» и «литературе». Теперь он гордился, что под соломенной крышей его усадьбы есть и «литература» (мой брат), и «наука» (
студент), и вообще — умная новая молодежь. Его огорчало только, что умная молодежь как будто не признает его и
жизнь ее идет особой струей, к которой ему трудно примкнуть.
Это был первый «агитатор», которого я увидел в своей
жизни. Он прожил в городе несколько дней, ходил по вечерам гулять на шоссе, привлекая внимание своим студенческим видом, очками, панамой, длинными волосами и пледом. Я иной раз ходил с ним, ожидая откровений. Но
студент молчал или говорил глубокомысленные пустяки…
— Вам хорошо говорить, — ответил
студент, — вы взяли свое у
жизни…
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1)
студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной
жизни; 2) Неофит Кусицын,
студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной
жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый
студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Он вел довольно странный для
студента образ
жизни.
Это именно она достигла того, что квартира Лихонина очень скоро стала милым, тихим центром, где чувствовали себя как-то просто, по-семейному, и отдыхали душою после тяжелых мытарств, нужды и голодания все товарищи Лихонина, которым, как и большинству
студентов того времени, приходилось выдерживать ожесточенную борьбу с суровыми условиями
жизни.
— Так что же вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А знаете ли вы то, что в Демидовском
студенты имеют единственное развлечение для себя — ходить в Семеновский трактир и пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так что, помимо ученья, самая
жизнь будет развивать меня, а потому стеснять вам в этом случае волю мою и лишать меня, может быть, счастья всей моей будущей
жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
Вне этой сферы, в практической
жизни, с героем моим в продолжение этого времени почти ничего особенного не случилось, кроме разве того, что он еще больше возмужал и был из весьма уже немолодых
студентов.
Немцы по крайней мере только
студентами бесятся, но как выйдут, так и делаются, чем надо; а у нас на всю
жизнь портят человека.
При этом, для очистки совести, она припоминала, что один
студент, с которым она познакомилась в Москве, на каждом шагу восклицал: святое искусство! — и тем охотнее сделала эти слова девизом своей
жизни, что они приличным образом развязывали ей руки и придавали хоть какой-нибудь наружный декорум ее вступлению на стезю, к которой она инстинктивно рвалась всем своим существом.
Первым делом в докладе Чернышева было дело об открывшемся воровстве интендантских чиновников; потом было дело о перемещении войск на прусской границе; потом назначение некоторым лицам, пропущенным в первом списке, наград к Новому году; потом было донесение Воронцова о выходе Хаджи-Мурата и, наконец, неприятное дело о
студенте медицинской академии, покушавшемся на
жизнь профессора.
Именно в один из таких тяжелых дней, когда я скрылся из дому к знакомому студенту-технологу, и произошло то, что перевернуло
жизнь Пепки наирадикальнейшим образом.
Отец Литвинова, в бытность свою в Москве, познакомился с Осиниными, имел случай оказать им некоторые услуги, дал им однажды рублей триста взаймы; и сын его, будучи
студентом, часто к ним наведывался, кстати ж, его квартира находилась не в дальнем расстоянии от их дома. Но не близость соседства привлекала его, не плохие удобства их образа
жизни его соблазняли: он стал часто посещать Осининых с тех пор, как влюбился в их старшую дочь Ирину.
С тех пор Нестор Игнатьевич вел студенческую
жизнь в Латинском квартале Парижа, то есть жил бездомовником и отличался от прочих, истинных
студентов только разве тем, что немножко чаще их просиживал вечера дома за книгою и реже таскался по ресторанам, кафе и балам Прадо.
Господин Шмит, отец девушки, толстый немец, с головой, суживающейся кверху, и с оттопыренными ушами, как у дочери, наливал какому-то
студенту суп с таким снисходительно-величавым видом, как будто оказывал этим благодеяние на всю
жизнь.
Урмановы вели довольно общительный образ
жизни, принимали у себя
студентов, катались в лодке, по вечерам на прудах долго раздавалось пение. Она очень радушно играла роль хозяйки, и казалось, что инициатива этой общительности исходила от нее. Она звала меня, но я немного стеснялся. Их общество составляли «старые
студенты»; я чувствовал себя несколько чужим и на время почти потерял их из виду…
Всю свою
жизнь я старался только о том, чтобы мое общество было выносимо для семьи,
студентов, товарищей, для прислуги.
Германский
студент, оканчивая курс в своем университете и отпировав с товарищами последнюю пирушку, перестает быть беспокойным буршем и входит в общество людей с уважением к их спокойствию, к их общественным законам и к их морали; он снимает свою корпоративную кокарду и с нею снимает с себя обязательство содержать и вносить в
жизнь свою буршескую, корпоративную нравственность.
Но, кроме того, в самый день апраксинского пожара Бенни был свидетелем ужасного события: он видел, как, по слуху, распространившемуся в народе, что город жгут
студенты, толпа рассвирепевших людей схватила
студента Чернявского (впоследствии один из секретарей правительствующего сената) и потащила его, с тем, чтобы бросить в огонь, где г-н Чернявский, конечно, и погиб бы, если бы ему не спас
жизнь подоспевший на этот случай патруль (происшествие это в подробности описано в первом томе моих рассказов).
Некоторые
студенты напоминали мне стариков начетчиков сектантского Поволжья, но я понимал, что вижу людей, которые готовятся изменить
жизнь к лучшему, и хотя искренность их захлебывалась в бурном потоке слов, но — не тонула в нем.
А между тем
жизнь пахнула уже на него своим обаянием: он ходил в театры, на гулянья, познакомился с четырехкурсными
студентами, пропировал с ними целую ночь в трактире и выучился без ошибки петь «Gaudeamus igitur» [«Будем веселиться» (лат.) — начальные слова старинной студенческой песни.].
Странный был человек Епинет Мухоедов,
студент Казанского университета, с которым я в одной комнате прожил несколько лет и за всем тем не знал его хорошенько; всегда беспечный, одинаково беззаботный и вечно веселый, он был из числа тех
студентов, которых сразу не заметишь в аудитории и которые ничего общего не имеют с студентами-генералами, шумящими на сходках и руководящими каждым выдающимся движением студенческой
жизни.
Студент есть ученик, а не… распорядитель в
жизни.
Познакомился я там с великолепными людьми; один из них, Яша Владыкин,
студент из духовного звания, и теперь мой крепкий друг и на всю
жизнь таким будет! В бога не веруя, церковную музыку любит он до слёз: играет на фисгармонии псалмы и плачет, милейший чудак.
«Да, — говорит и Рая, — наша
жизнь есть совсем другая… Вот и
студент, Дмитрий Орестович, тоже все смеется… А мне, говорит, что-то скучно…» — И вздохнет.
Да. Так вот. Давеча я вам назвался бывшим
студентом, но это все неправда. Просто увидел, что вы — человек интеллигентный, и думаю: он всего скорее клюнет на
студента. И стрельнул. Но вы обошлись со мной по-благородному, и потому я с вами буду совершенно откровенно… Был я в университете только один раз в
жизни, и то на археологическом съезде, когда служил репортером в газете. Был, не утаю, сильно намочившись, и что там такое бормотали, ничего не понял. О каких-то каменных бабах какого-то периода…
Как и отчего это произошло: обстоятельства ли
жизни, или некоторая идеальность миросозерцания и прирожденные чувства целомудрия и стыдливости были тому причиной, но только, не говоря уже о гимназии, но и в училище, живя в сотовариществе таких повес, как
студенты, Иосаф никогда не участвовал в их разных любовных похождениях и даже избегал разговора с ними об этом; а потом, состоя уже столько времени на службе, он только раз во все это время, пришедши домой несколько подгулявши, вдруг толкнул свою кухарку, очень еще не старую крестьянскую бабу, на диван.
За этими почти единственными, поэтическими для бедного
студента, минутами следовала бурсацкая
жизнь в казенных номерах, без семьи, без всякого развлечения, кроме вечного долбления профессорских лекций, мрака и смерти преисполненных, так что Иосаф почти несомненно полагал, что все эти мелкие примеры из истории Греции и Рима, весь этот строгий разум математики, все эти толки в риториках об изящном — сами по себе, а
жизнь с колотками в детстве от пьяных папенек, с бестолковой школой в юности и, наконец, с этой вечной бедностью, обрывающей малейший расцвет ваших юношеских надежд, — тоже сама по себе и что между этим нет, да и быть никогда не может, ничего общего.
— Этот паук, скорпион […этот паук, скорпион… — имеется в виду издатель реакционной газеты «Северная пчела» Ф.В.Булгарин, преследовавший Пушкина в газетных статьях и писавший на него доносы в тайную полицию.], жаливший всю
жизнь его, жив еще, когда он умер, и между нами нет ни одного честного Занда [Занд Карл — немецкий
студент, убивший в 1819 году реакционного писателя и политического деятеля А.Коцебу, за что был казнен 20 мая 1820 года.], который бы пошел и придавил эту гадину.
В Москве, когда я еще был
студентом, у меня была подруга
жизни, милая дама, которая всякий раз, когда я держал ее в объятиях, думала о том, сколько я буду выдавать ей в месяц и почем теперь говядина за фунт.
Студент. Тем более, что
жизнь имеет свои права, и предрассудки не выдерживают критики разума и науки.
Студент. Вот видите ли. Для меня самого
жизнь в Москве наскучила: бедность, отсутствие труда, постоянно вознаграждаемого… По аудиториям шляться прискучило, слушать болтовню профессоров (все пустые башки)… Упитанных барчонков учить — еще глупее. У меня в виду была другая
жизнь. В Петербурге, изволите ли видеть, есть кружок людей, которые затеяли некоторое хорошее дело. Они устроили коммуну. Вот к этим людям и я хотел присоединиться…
Студент(задумывается).Да, я знаю кружок людей, в котором бы вы могли занять то место в
жизни, к которому вы призваны. Да. Но я боюсь, что все-таки вы увлекаетесь, что вы побоитесь…
И в мягком, отчетливом сумраке позднего вечера
студент увидел на этом лице такое скучное, тяжелое и сердитое отвращение к
жизни, что у него сердце заныло мучительной жалостью.
Студент разочарованно замолчал. Ему всегда становилось грустно, когда он в
жизни натыкался на грубость и несправедливость. Он отстал от землемера и молча шел за ним, глядя ему в спину. И даже эта согнутая, узкая, жесткая спина, казалось, без слов, но с мрачною выразительностью говорила о нелепо и жалко проволочившейся
жизни, о нескончаемом ряде пошлых обид судьбы, об упрямом и озлобленном самолюбии…
Вздохнул ли бы, по крайней мере, его превосходительство о напрасно загубленной
жизни этого «по недоразумению» сосланного молодого человека, подумал ли бы, что ряд тюрем, ссылок, наконец, смерть от пули — слишком суровое наказание за все, что прочитано только в сердце молодого
студента да еще плохо прочитано полуграмотным шпионом?..
Она произнесла его имя тихо и таким странным, протяжным, волнующим звуком, какого Воскресенский не слыхал никогда в
жизни. Он вздрогнул и пристально поглядел на нее. Но она сидела спиной к яркому свету, и выражения ее лица нельзя было рассмотреть. Однако
студенту показалось, что ее глаза блестят не по-обыкновенному.
Он был отличный
студент по математике; пылкий, неустрашимый, предприимчивый и в то же время человек с железной волей — он бы наделал много славного, если бы смерть не пресекла рановременно его
жизни.