Неточные совпадения
Клим обнял его за
талию, удержал на ногах и повел. Это было странно: Макаров мешал идти, толкался, но шагал быстро, он почти бежал, а шли
до ворот дома мучительно долго. Он скрипел зубами, шептал, присвистывая...
Орудия закрепили тройными
талями и, сверх того, еще занесли кабельтовым, и на этот счет были довольно покойны. Качка была ужасная. Вещи, которые крепко привязаны были к стенам и к полу, отрывались и неслись в противоположную сторону, оттуда назад. Так задумали оторваться три массивные кресла в капитанской каюте. Они рванулись, понеслись, домчались
до средины; тут крен был так крут, что они скакнули уже по воздуху, сбили столик перед диваном и, изломав его, изломавшись сами, с треском упали все на диван.
Кета поднимается по Едину
до реки
Тали, а горбуша —
до реки Амдасу; дальше всех пробирается мальма и красная рыба «чумо».
— Вдрызг! А ведь только последнюю бы дали — и я крез!
Талию изучил — и вдруг бита!.. Одолжите еще…
до первой встречи… Тот же куш…
До обеда еще прошли всего один аршин, а после обеда началась уже легкая работа, потому что шла
талая земля, которую можно было добывать кайлом и лопатой.
— Цельный день проспала, Аграфенушка, — объяснил Кирилл. — А я тебя пожалел будить-то… Больно уж сладко спала. Тоже измаялась, да и дело твое молодое… Доходил я
до Чистого болота: нету нам проезда. Придется повернуть на
Талый… Ну, да ночное дело, проедем как-нибудь мимо куренных.
Любочка невысока ростом и, вследствие английской болезни, у нее ноги
до сих пор еще гусем и прегадкая
талия.
Что мог я сказать ей? Она стояла передо мною и глядела на меня — а я принадлежал ей весь, с головы
до ног, как только она на меня глядела… Четверть часа спустя я уже бегал с кадетом и с Зинаидой взапуски; я не плакал, я смеялся, хотя напухшие веки от смеха роняли слезы; у меня на шее, вместо галстучка, была повязана лента Зинаиды, и я закричал от радости, когда мне удалось поймать ее за
талию. Она делала со мной все, что хотела.
Так пробыла она несколько минут, и Техоцкий возымел даже смелость взять ее сиятельство за
талию: княжна вздрогнула; но если б тут был посторонний наблюдатель, то в нем не осталось бы ни малейшего сомнения, что эта дрожь происходит не от неприятного чувства, а вследствие какого-то странного, всеобщего ощущения довольства, как будто ей
до того времени было холодно, и теперь вдруг по всему телу разлилась жизнь и теплота.
Офицер был, сколько можно было заключить о нем в сидячем положении, не высок ростом, но чрезвычайно широк, и не столько от плеча
до плеча, сколько от груди
до спины; он был широк и плотен, шея и затылок были у него очень развиты и напружены, так называемой
талии — перехвата в середине туловища — у него не было, но и живота тоже не было, напротив он был скорее худ, особенно в лице, покрытом нездоровым желтоватым загаром.
Услужливое воображение, как нарочно, рисовало ему портрет Лизы во весь рост, с роскошными плечами, с стройной
талией, не забыло и ножку. В нем зашевелилось странное ощущение, опять по телу пробежала дрожь, но не добралась
до души — и замерла. Он разобрал это ощущение от источника
до самого конца.
Итальянец и другой француз довершили ее воспитание, дав ее голосу и движениям стройные размеры, то есть выучили танцевать, петь, играть или, лучше, поиграть
до замужества на фортепиано, но музыке не выучили. И вот она осьмнадцати лет, но уже с постоянно задумчивым взором, с интересной бледностью, с воздушной
талией, с маленькой ножкой, явилась в салонах напоказ свету.
Порфирий Владимирыч шуткой да смешком хотел изгладить впечатление, произведенное словом «скоморошничать», и в знак примирения даже потянулся к племяннице, чтоб обнять ее за
талию, но Анниньке все это показалось
до того глупым, почти гнусным, что она брезгливо уклонилась от ожидавшей ее ласки.
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее. В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по
талии черным шелковым поясом, Анна Михайловна стояла в своем магазине с утра
до ночи, и с утра
до ночи можно было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
— Вдребезги… Только бы последнюю дали — и я Крез.
Талию изучил, и вдруг бита… Одолжите…
до первой встречи еще тот же куш…
Он очень ясно чувствовал в голове шум от выпитого бургонского и какой-то разливающийся по всей крови огонь от кайенны и сой, и все его внимание в настоящую минуту приковалось к висевшей прямо против него, очень хорошей работы, масляной картине, изображающей «Ревекку» [Ревекка — героиня библейских легенд, жена патриарха Исаака, мать Исава и Иакова.], которая, как водится, нарисована была брюнеткой и с совершенно обнаженным станом
до самой
талии.
Горе тому, кто не доигрался
до последней
талии, кто остановился на проигрыше: или он падает под тяжестию мучительного сомнения, снедаемый алканием горячей веры, или примет проигрыш за выигрыш и самодовольно примирится с своим увечьем; первое — путь к нравственному самоубийству, второе — к бездушному атеизму.
— Эка важность, барыня! — И он уж хотел было обхватить ее за
талию, но она дотронулась
до дерзкой руки утюгом; тот невольно отдернул ее, и горничная, пользуясь минутой свободы, юркнула в сени. — Эка, пострел, хорошенькая! — заметил Масуров, глядя ей вслед.
Талия ее
до того была тонка, что, казалось, он мог бы обхватить ее своими двумя огромными пальцами; на ножках ее были надеты толстые на высоких каблуках ботинки, которыми она, ходя, кокетливо постукивала.
Бледненькая, хрупкая, легкая, — кажется, дуньте на нее, и она улетит, как пух, под самые небеса — лицо кроткое, недоумевающее, ручки маленькие, волосы длинные
до пояса, мягкие,
талия тонкая, как у осы, — в общем нечто эфирное, прозрачное, похожее на лунный свет, одним словом, с точки зрения гимназиста, красота неописанная…
Никогда еще она не чувствовала себя такой маленькой и беспомощно-глупенькой. Две слезинки заблестели на ресницах. Щеки заметно побледнели. Она была в ту минуту очень хорошенькая. Светлая шелковая кофточка, вся в сборках, по
талии перехваченная желтым кожаным кушаком, шла к ней чрезвычайно. Ноги мелькали из-под синей юбки, в атласных туфлях с бантиками… Руки почти
до локтей выходили из коротких рукавов с кружевцами.
Они были, наверно, сестры. Одна высокая, с длинной
талией, в черной бархатной кофточке и в кружевной фрезе. Другая пониже, в малиновом платье с светлыми пуговицами. Обе брюнетки. У высокой щеки и уши горели. Из-под густых бровей глаза так и сыпали искры. На лбу курчавились волосы, спускающиеся почти
до бровей. Девушка пониже ростом носила короткие локоны вместо шиньона. Нос шел ломаной игривой линией. Маленькие глазки искрились.
Талия перехвачена была кушаком.
Горячее дыхание коснулось моей щеки… Забыв про метель, про духов, про всё на свете, я обхватил рукой
талию… и какую
талию! Такие
талии природа может изготовлять только по особому заказу, раз в десять лет… Тонкая, точно выточенная, горячая, эфемерная, как дыхание младенца! Я не выдержал, крепко сжал ее в объятиях… Уста наши слились в крепкий, продолжительный поцелуй и… клянусь вам всеми женщинами в мире, я
до могилы не забуду этого поцелуя».
Простились с девицами, пошли Камер-Коллежским Валом к себе в Богородское. Клавочка жила в переулке у Камер-Коллежского Вала, Спирька провожал ее
до дому. Он отстал от товарищей и шел, прижимая к себе девицу за
талию. Лицо у него было жадное и страшное.
Выкатились в коридор, там слышны стали визги и блаженный смех Зины. Шурка воротился задыхающийся, сел опять за переписку. Вошла назад Зина, открытые
до локтя руки были выше запястий натертые, красные. Шурка пошел к желтому шкафу взять бумаги. Зина поспешно села на его стул. Он подошел сзади, взял за
талию и ссадил. Зина воскликнула...
16 сентября, спустившись с этой поднебесной, всех измучившей горы в долину Муттен-Тал, отряд, предводительствуемый генералом Багратионом, недалеко от селения Муттен встретил передовой пост французов, расположенный за прилеском. Багратион приказал казакам обнять его с боков и с тылу, а отборных передовых из пехоты двинул прямо. В минуту неприятель был окружен и после упорной защиты разбит.
До ста человек с офицерами взято в плен и гораздо больше того убито.
Вишневский мог обнять ее тонкий стан, ее
талию перстами своих рук и так любил ее, как никакую другую, ни
до нее, ни после ее пользовавшуюся его фавором.
Каждый из этих господ, встречавших Сережу, охотно бы научил его и за счастье бы почел с ним вместе пойти заказать ему; но, как всегда бывает, он был одинок посреди толпы и, пробираясь в фуражке по Кузнецкому мосту, не поглядывая на магазины, он дошел
до конца, отворил двери и вышел оттуда в коричневом полуфраке в узком (а носили широкий), в черных панталонах, широких (а носили узкие), и в атласном с цветочками жилете, который ни один из господ, бывших у Шевалье в особой, не позволили бы надеть своему лакею, и еще много чего купил Сережа; зато Кунц в недоумение пришел от тонкой
талии молодого человека и, как он это говорил всем, объяснил, что подобной он никогда не видел.
Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми до-нельзя толстыми и тонкими
талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, — с свежим, вымытым и выбритым лицом и
до последней возможности блеска вычищенною аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, — все чувствовали, что совершается что-то нешуточное, значительное и торжественное.