Неточные совпадения
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена
директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и
ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Директор на это
ответил: «Воля вашего величества, но вы мне простите, если я позволю себе сказать слово за бывшего моего воспитанника; в нем развивается необыкновенный талант, который требует пощады.
— Так, так, так, Гаврила Петрович. Будем продолжать в том же духе. Осудим голодного воришку, который украл с лотка пятачковую булку, но если
директор банка растратил чужой миллион на рысаков и сигары, то смягчим его участь. — Простите, не понимаю этого сравнения, — сдержанно
ответил Ярченко. — Да по мне все равно; идемте.
— Если через пятнадцать минут вы не начнете работать — я прикажу записать всем штраф! — сухо и внятно
ответил директор.
— Да, вот жена моя, —
отвечал Калинович, показывая
директору на проходившую с другой дамой Полину, которая, при всей неправильности стана, сумела поклониться свысока, а
директор, в свою очередь, отдавая поклон, заметно устремил взор на огромные брильянты Полины, чего Калинович при этом знакомстве и желал.
— Это-с вице-директор новый, —
отвечал он лукавым тоном.
— Я ничего не могу теперь сделать, —
отвечал Калинович и объяснил, что он донес уже
директору.
Наконец — строевая рота на приветствие
директора: «Здравствуйте, кадеты», начала упорно
отвечать вместо «здравия желаем, ваше превосходительство» — «здравия желаем, кулебяки с рисом».
— Ну, на это у меня и денег не хватит, —
ответил Передонов, не замечая насмешки, — я не банкир. А только я на-днях во сне видел, что венчаюсь, а на мне атласный фрак, и у нас с Варварою золотые браслеты. А сзади два
директора стоят, над нами венцы держат, и аллилую поют.
— Я всегда, —
отвечал он, — я в бога верую, не так, как другие. Может быть, я один в гимназии такой. За то меня и преследуют.
Директор — безбожник.
— Ишь ты, чего захотел! — сердито
отвечал Передонов. — А что же я
директору подам?
Странности в поведении Передонова все более день ото дня беспокоили Хрипача. Он посоветовался с гимназическим врачом, не сошел ли Передонов с ума. Врач со смехом
ответил, что Передонову сходить не с чего, а просто дурит по глупости. Поступали и жалобы. Начала Адаменко, она прислала
директору тетрадь ее брата с единицею за хорошо исполненную работу.
— Так уж я буду на вас надеяться, — сказал Передонов угрюмо, как бы
отвечая на что-то не совсем приятное для него, — а то
директор все меня притесняет.
Советник
отвечал ему: «„Тысячи“; например, автор прямо говорит, что у жены
директора гимназии бальное платье брусничного цвета, — ну разве не так?» Это дошло до директорши, та взбесилась, да не на меня, а на советника.
— Не знаешь? ну, восписуем ти, раба, —
отвечал директор, толкнув его к скамейке, и снова отделилась четверка счастливых.
Гусь, ты пьян. До чего ты пьян, коммерческий
Директор тугоплавких металлов, не может изъяснить язык. Ты один только знаешь, почему ты пьян, но никому не скажешь, ибо мы, гуси, гордые. Вокруг тебя Фрины и Аспазии вертятся, как легкие сильфиды, и все увеселяют тебя,
директора. Но ты не весел. Душа твоя мрачна. Почему?
Ответь мне. (Манекену.) Тебе одному, манекен французской школы, я доверяю свою тайну. Я…
— «Ну как хочешь, дуйся, пожалуй, обойдемся и без тебя», —
отвечал мне
директор Балясников; тем дело и кончилось.
Я вошел в контору; в первой комнате, занятой столами чиновников и множеством всякого театрального народа, спросил я о Кокошкине и Загоскине; мне
отвечали, что они в «присутственной комнате»; я хотел войти в нее, но стоявший у дверей капельдинер в придворной ливрее не пустил меня, говоря, что «без доклада
директору и без его дозволения никто туда войти не может».
Я
отвечал, что это очень трудно сделать, что я не так близок к
директору, чтоб мог заговорить с ним о таком щекотливом предмете и тем менее мог просить себе бумаг покойного Вольфа, взятых Розенкампфом тайно и незаконным образом.
Так наряжали тогда детей. Потом научили, каким образом он должен шаркнуть ногой, когда войдет в комнату
директор, — и что должен
отвечать, если будут сделаны ему какие-нибудь вопросы.
— Хорошо-с, можете отправляться обратно в карцер! — сухо
ответил ему на это
директор.
Юное самолюбие не позволило сознаться, что его посылают помимо его желания, и потому Ашанин, оправившись после первой минуты изумления, поспешил
ответить директору, что он «доволен, очень доволен», но что не знает, кто за него хлопотал.
— Вероятно, дядюшка, ваше превосходительство! —
отвечал юноша
директору.
Когда Теркин встал против него за верстак, отец Вениамин был уже на пути к излечению, — так думали
директор и ординатор, — но держал он себя все-таки странно: усиленно молчал, часто улыбался,
отвечая на собственные мысли, говорил чересчур тихо для мастерской, где стоял всегда шум от пил, рубанков, деревянных колотушек, прибивания гвоздей железными молотками.
Когда родственник его, теперешний предводитель, начал ему намекать на „тиски“, в какие может попасть, Иван Захарыч сейчас же подумал: „уж не запустил ли лапу в сундук опеки?“ Может ли он
отвечать за него? По совести — нет. Да и не за него одного… Ведь и
директора банка — тоже дворяне, пользовались общим доверием, как себя благородно держали… А теперь вон каких дел натворили!..
— Ну теперь, —
отвечает директор, — вы повышены, и на классной должности вам вицмундир необходим. Я назначу вам из канцелярских сумм полтораста рублей пособия, — извольте их получить и немедленно же закажите себе хороший вицмундир. Советую вам сделать его на Васильевском Острове у портного Доса. Он сам англичанин и всем англичанам работает. Его фраки очень солидно сидят, что для формы идет. Можете ему сказать, что я вас прислал: он и мне тоже работает. — А когда будете одеты, прошу ко мне явиться.
— Здесь не ссудная касса, да и в нашей местности нет такого учреждения, здесь все люди состоятельные… —
отвечал директор.
— Что делать? — невозмутимо
отвечал директор. — Очистить номер гостиницы.
Директор холодно
ответил...
— Я вас не знаю и не могу за вас ручаться, — флегматично, но решительно
отвечал директор, краснощекий, белобрысый толстяк.
Выбрав удобный случай, чтобы представить свою рукопись герцогу, Фебуфис волновался в ожидании его ответа, а тот не
отвечал очень долго, но, наконец, в один прекрасный день перед наступлением нового года художник получил приглашение от
директора иностранных сношений — того самого искусного и ласкового дипломата, который некогда посетил вместе с герцогом его студию в Риме.