Неточные совпадения
Девушка эта была la belle Flamande, про которую
писала maman и которая впоследствии играла такую важную роль в жизни всего нашего семейства. Как только мы вошли, она отняла одну руку от головы maman и поправила на груди складки своего капота, потом шепотом сказала: «В забытьи».
— Вы
написали, — резко проговорил Раскольников, не оборачиваясь к Лужину, — что я вчера отдал деньги не вдове раздавленного, как это действительно было, а его дочери (которой до вчерашнего дня никогда не видал). Вы
написали это, чтобы поссорить меня с родными, и для того прибавили, в гнусных выражениях, о поведении
девушки, которой вы не знаете. Все это сплетня и низость.
И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая
девушка, и в просьбах
пишут: «Суди меня, судья неправедный!» А то есть еще земля, где все люди с песьими головами.
Не без труда и не скоро он распутал тугой клубок этих чувств: тоскливое ощущение утраты чего-то очень важного, острое недовольство собою, желание отомстить Лидии за обиду, половое любопытство к ней и рядом со всем этим напряженное желание убедить
девушку в его значительности, а за всем этим явилась уверенность, что в конце концов он любит Лидию настоящей любовью, именно той, о которой
пишут стихами и прозой и в которой нет ничего мальчишеского, смешного, выдуманного.
Особенно ценным в Нехаевой было то, что она умела смотреть на людей издали и сверху. В ее изображении даже те из них, о которых почтительно говорят, хвалебно
пишут, становились маленькими и незначительными пред чем-то таинственным, что она чувствовала. Это таинственное не очень волновало Самгина, но ему было приятно, что
девушка, упрощая больших людей, внушает ему сознание его равенства с ними.
И вот чему удивляться надо: бывали у нас и такие помещики, отчаянные господа, гуляки записные, точно; одевались почитай что кучерами и сами плясали, на гитаре играли, пели и пили с дворовыми людишками, с крестьянами пировали; а ведь этот-то, Василий-то Николаич, словно красная
девушка: все книги читает али
пишет, а не то вслух канты произносит, — ни с кем не разговаривает, дичится, знай себе по саду гуляет, словно скучает или грустит.
Сильвио вынул из кармана утром полученное письмо и дал мне его читать. Кто-то (казалось, его поверенный по делам)
писал ему из Москвы, что известная особа скоро должна вступить в законный брак с молодой и прекрасной
девушкой.
Молодой
девушке не хотелось еще раз играть ту же отвратительную и скучную роль, она, видя, что дело принимает серьезный оборот,
написала ему письмо, прямо, открыто и просто говорила ему, что любит другого, доверялась его чести и просила не прибавлять ей новых страданий.
Надобно было положить этому конец. Я решился выступить прямо на сцену и
написал моему отцу длинное, спокойное, искреннее письмо. Я говорил ему о моей любви и, предвидя его ответ, прибавлял, что я вовсе его не тороплю, что я даю ему время вглядеться, мимолетное это чувство или нет, и прошу его об одном, чтоб он и Сенатор взошли в положение несчастной
девушки, чтоб они вспомнили, что они имеют на нее столько же права, сколько и сама княгиня.
Девушка, перепуганная будущностью, стала
писать просьбу за просьбой; дело дошло до государя, он велел переследовать его и прислал из Петербурга чиновника. Вероятно, средства Ярыжкиной не шли до подкупа столичных, министерских и жандармских следопроизводителей, и дело приняло иной оборот. Помещица отправилась в Сибирь на поселение, ее муж был взят под опеку, все члены уголовной палаты отданы под суд: чем их дело кончилось, не знаю.
Ежели, например, в вологодскую деревню, то, сказывают, там мужики исправные, и
девушка Наташа, которую туда, тоже за такие дела, замуж выдали,
писала, что живет с мужем хорошо, ест досыта и завсе зимой в лисьей шубе ходит.
Я стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком
девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он
написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог
написать иначе… Но нет. Я почувствовал, что он не мог, что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его собственного сердца…
Неприятное чувство усиливалось по мере того, как Устенька подходила к дому Стабровского. Что ей за дело до Харитины, и какое могло быть между ними объяснение? У
девушки явилась даже малодушная мысль вернуться домой и
написать Стабровскому отказ, но она преодолела себя и решительно позвонила.
Девушка присела к окну и торопливо
писала карандашом поставленный на спор перевод, а Красин, положив ногу на ногу, нежился на ее оттоманке.
— Он может
писать мне стихи или не
писать, — мне это все равно! — отвечала бедная
девушка и затем, со слезами уже на глазах, обратилась к Фатеевой...
Он бы в настоящую минуту ни за что не признался Мари, что это была та самая
девушка, о которой он когда-то
писал, потому что Юлия показалась ему самому на этот раз просто противною.
Он и
пишет ей: «Как же это, маменька?» — «А так же, говорит, сын любезный, я, по материнской своей слабости, никак не могла бы отказать тебе в том; но тетка к тебе никак уж этой
девушки не пустит!» Он, однако, этим не удовлетворился: подговорил там через своих людей, девка-то бежала к нему в Питер!..
«Я долго тебе не отвечала, —
писала она, — потому что была больна — и больна от твоего же письма! Что мне отвечать на него? Тебе гораздо лучше будет полюбить ту достойную
девушку, о которой ты
пишешь, а меня — горькую и безотрадную — оставить как-нибудь доживать век свой!..»
По всему было заметно, что Илариону Захаревскому тяжело было слышать эти слова брата и стыдно меня; он переменил разговор и стал расспрашивать меня об деревне моей и, между прочим, объявил мне, что ему
писала обо мне сестра его, очень милая
девушка, с которой, действительно, я встречался несколько раз; а инженер в это время распорядился ужином и в своей маленькой, но прелестной столовой угостил нас отличными стерлядями и шампанским.
И, молча пожав им руки, ушла, снова холодная и строгая. Мать и Николай, подойдя к окну, смотрели, как
девушка прошла по двору и скрылась под воротами. Николай тихонько засвистал, сел за стол и начал что-то
писать.
—
Пишет, чтобы Рыбина освободить! — сообщила мать, не глядя на
девушку.
По приходе домой, однако, все эти мечтания его разлетелись в прах: он нашел письмо от Настеньки и, наперед предчувствуя упреки, торопливо и с досадой развернул его; по беспорядочности мыслей, по небрежности почерка и, наконец, по каплям слез, еще не засохшим и слившимся с чернилами, можно было судить, что чувствовала бедная
девушка,
писав эти строки.
Александр часто гулял по окрестностям. Однажды он встретил толпу баб и девок, шедших в лес за грибами, присоединился к ним и проходил целый день. Воротясь домой, он похвалил
девушку Машу за проворство и ловкость, и Маша взята была во двор ходить за барином. Ездил он иногда смотреть полевые работы и на опыте узнавал то, о чем часто
писал и переводил для журнала. «Как мы часто врали там…» — думал он, качая головой, и стал вникать в дело глубже и пристальнее.
— Пгекгасно, мой догогой. Я вам говогю: пгекгасно. Зоилы найдут, может быть, какие-нибудь недосмотгы, поггешности или еще что-нибудь, но на то они и зоилы. А ведь красивую
девушку осьмнадцати лет не могут испортить ни родинка, ни рябинка, ни царапинка. Анисья Харитоновна, — закричал он, — принесите-ка нам бутылку пива, вспрыснуть новорожденного! Ну, мой добрый и славный друг, поздравляю вас с посвящением в рыцари пера.
Пишите много, хорошо и на пользу, на радость человечеству!
Рассказал также Александров о том, как
написал обожаемой
девушке шифрованное письмо, лимонными чернилами с акростихом выдуманной тетки, и как Зиночка прислала ему очаровательный фотографический портрет, и как он терзался, томясь долгой разлукой и невозможностью свидания.
— Ничего,
пиши!.. Господам не верь больше всего, они обманут
девушку в один раз. Он знает свои слова и всё может сказать, а как ты ему поверила, то — тебя в публичный дом. А если накопишь рубль, так отдай попу, он и сохранит, когда хороший человек. А лучше зарывай в землю, чтоб никто не видел, и помни — где.
Эта умная
девушка прямо
написала ему, что, мол, „после того, что я у вас видела, между нами все кончено“.
В письме был только печатный бланк с приглашением поступить в члены общества. Сообщался адрес и размер членского взноса. Цифра этого взноса поразила Анну, когда барыня иронически перевела приглашение… Однако
девушка спрятала письмо и порой вынимала его по вечерам и смотрела с задумчивым удивлением: кто же это мог заметить ее в этой стране и так правильно
написать на конверте ее имя и фамилию?
— Кто это
написал — вы? — спросила
девушка, с удивлением заглядывая в тетрадь и в глаза ему.
Умудренная годами тяжких страданий, семнадцатилетняя
девушка вдруг превратилась в совершенную женщину, мать, хозяйку и даже официальную даму, потому что по болезни отца принимала все власти, всех чиновников и городских жителей, вела с ними переговоры,
писала письма, деловые бумаги и впоследствии сделалась настоящим правителем дел отцовской канцелярии.
Другой, с мордой летучей мыши, стирал губкой инициалы, которые
писала на поверхности сердца
девушка в белом хитоне и зеленом венке, но, как ни быстро она
писала и как ни быстро стирала их жадная рука, все же не удавалось стереть несколько букв.
Она, может быть, бежала бы в полк или не знаю куда, если б она была мужчиной; но
девушкой она бежала в самое себя; она годы выносила свое горе, свои обиды, свою праздность, свои мысли; когда мало-помалу часть бродившего в ее душе стала оседать, когда не было удовлетворения естественной, сильной потребности высказаться кому-нибудь, — она схватила перо, она стала
писать, то есть высказывать, так сказать, самой себе занимавшее ее и тем облегчить свою душу.
Кулыгин. В какой-то семинарии учитель
написал на сочинении «чепуха», а ученик прочел «реникса» — думал, что по-латыни написано… (Смеется.) Смешно удивительно. Говорят, будто Соленый влюблен в Ирину и будто возненавидел барона… Это понятно. Ирина очень хорошая
девушка. Она даже похожа на Машу, такая же задумчивая. Только у тебя, Ирина, характер мягче. Хотя и у Маши, впрочем, тоже очень хороший характер. Я ее люблю, Машу.
Вы благородный человек. Вы не улыбнетесь и не подосадуете на мои нетерпеливые строки. Вспомните, что их
пишет бедная
девушка, что она одна, что некому ни научить ее, ни посоветовать ей и что она никогда не умела сама совладеть с своим сердцем. Но простите меня, что в мою душу хотя на один миг закралось сомнение. Вы неспособны даже и мысленно обидеть ту, которая вас так любила и любит».
— Мартынов,
пиши! № 112. Первая любовная сцена:
девушка срывает розу.
— Мартынов, еще
пиши! № 113. Вторая любовная сцена:
девушка нюхает розу.
Согнувшись, упираясь руками в колени, я смотрю в окно; сквозь кружево занавески мне видно квадратную яму, серые стены ее освещает маленькая лампа под голубым абажуром, перед нею, лицом к окну, сидит
девушка и
пишет.
В конце первой недели великого поста соседний дом запустел; ни
девушки, ни дамы, ни господина в бекешке не стало видно: они уехали. Трудно описать, как Павлу сделалось скучно и грустно; он даже потихоньку плакал, а потом неимоверно начал заниматься и кончил вторым кандидатом. Профессор, по предмету которого
написал он кандидатское рассуждение, убеждал его держать экзамен на магистра. Все это очень польстило честолюбию моего героя: он решился тотчас же готовиться; но бог судил иначе.
— Я на это имею другой взгляд, — возразил Хозаров. — Женщины сами скрывают свои чувства; они сами холодны или притворяются такими. Я знаю одну
девушку; она любит одного человека; он это знает верно; но до сих пор эта
девушка себя маскирует: когда он
написал к ней письмо, она прочитала, целовала даже бесчувственную бумагу, но все-таки велела в ответ сказать одно холодное merci.
Сердце во мне сжалось… Увы! я сам был влюблен в
девушку, которая
писала к Асанову, и теперь уж я не мог сомневаться в том, что она его любит. Все письмо, написанное по-французски, дышало нежностью и преданностью…
Евдокия Антоновна (тащит
девушку). До свидания, господин студент, до свидания! Я знаю вашу фамилию и завтра же
напишу вашему начальству, какими делами вы занимаетесь на бульваре. Нахал!
Тут я вижу осторожность: не забываете
писать о рюмках, которые выпиваете, а такое важное событие, как смерть «
девушки в красном», проходит в романе бесследно…
Как сказано, так и сделано. Марья Ивановна
писала Марку Данилычу, что Дуне у Макарья будет скучно, что
девушка она строгая, степенная, веселостей и развлечений не любит. Изо всего, дескать, видно, что она дочь благочестивого отца и выросла в истинно христианском доме.
Совершая этот безумный поступок, я находил его прекрасным и не видал никакой неловкости в том, что
пишу в неизвестный мне дом, к совершенно почти незнакомой мне
девушке.
«Я укоряю себя за эту
девушку, —
писала maman, — я слишком высоко подняла в ней тон — и это ее сгубило. Принимая вещи обыденнее, она была бы счастливее, и…»
— Когда мы познакомились с тобой и я
писала ему об этом и описывала твое положение и твой характер, он отвечал мне: «Остерегайтесь поддерживать гордость этой
девушки: такие характеры способны к неудержимым жертвам — и в этой жертве все их оправдание». Я его не послушалась, я укрепляла в тебе твою решимость отказать Сержу, потому что я предвидела твое положение в этой напыщенной семье…
Записка была написана наскоро, взволнованным почерком. Митя
писал, что их полк экстренно двинули к Керчи, что навряд ли скоро придется увидеться. «Катя, милая моя
девушка! Навряд ли и вообще уж когда-нибудь увидимся. Прощай, не поминай лихом!»
— Полно, Серафима! Это наконец некрасиво! На что ты злишься?
Девушка нас любит, ничего не требует, хочет, видимо, все уладить мирно и благородно… а мы, — я говорю: мы, так как и я тут замешан, — мы скрыли от нее законнейшее достояние и ни строчки ей не
написали до сегодня. Надо и честь знать.
В России у меня ведь тоже не было ни одной связи. Студентом, в Казани и Дерпте, я годами жил без привязанности, а более мечтательная, чем реальная любовь к
девушке, на которой я хотел жениться, кончилась ничем. Единственная моя дружба с моей кузиной пострадала от романа"Жертва вечерняя", а родная сестра моя
писала мне редко и совсем не входила в мою жизнь.
Все это было рассказано в печати г-жой Пешковой (она
писала под фамилией Якоби), которая проживала тогда в Риме, ухаживала за ним и по возвращении моем в Петербург в начале 1871 года много мне сама рассказывала о Бенни, его болезни и смерти. Его оплакивала и та русская
девушка, женихом которой он долго считался.