Неточные совпадения
Стародум(c нежнейшею горячностию). И мое восхищается,
видя твою чувствительность. От тебя зависит твое счастье. Бог дал тебе все приятности твоего
пола.
Вижу в тебе сердце честного человека. Ты, мой сердечный друг, ты соединяешь
в себе обоих
полов совершенства. Ласкаюсь, что горячность моя меня не обманывает, что добродетель…
Разве не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он
увидел на ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки,
в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось
в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного
поля и за
полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего
в синей дали?
Всё, что он
видел в окно кареты, всё
в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие
в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и
поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
В комнате своей он подымал с
пола все, что ни
видел: сургучик, лоскуток бумажки, перышко, и все это клал на бюро или на окошко.
— Вот смотрите,
в этом месте уже начинаются его земли, — говорил Платонов, указывая на
поля. — Вы
увидите тотчас отличье от других. Кучер, здесь возьмешь дорогу налево.
Видите ли этот молодник-лес? Это — сеяный. У другого
в пятнадцать лет не поднялся <бы> так, а у него
в восемь вырос. Смотрите, вот лес и кончился. Начались уже хлеба; а через пятьдесят десятин опять будет лес, тоже сеяный, а там опять. Смотрите на хлеба, во сколько раз они гуще, чем у другого.
— Ну, расспросите у него, вы
увидите, что… [
В рукописи четыре слова не разобрано.] Это всезнай, такой всезнай, какого вы нигде не найдете. Он мало того что знает, какую почву что любит, знает, какое соседство для кого нужно, поблизости какого леса нужно сеять какой хлеб. У нас у всех земля трескается от засух, а у него нет. Он рассчитает, насколько нужно влажности, столько и дерева разведет; у него все играет две-три роли: лес лесом, а
полю удобренье от листьев да от тени. И это во всем так.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она
в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не
видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько
в щелку,
И что же
видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один
в рогах, с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
Но ошибался он: Евгений
Спал
в это время мертвым сном.
Уже редеют ночи тени
И встречен Веспер петухом;
Онегин спит себе глубоко.
Уж солнце катится высоко,
И перелетная метель
Блестит и вьется; но постель
Еще Евгений не покинул,
Еще над ним летает сон.
Вот наконец проснулся он
И
полы завеса раздвинул;
Глядит — и
видит, что пора
Давно уж ехать со двора.
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий.
В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский
видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
Она глядит — и сердце
в ней
Забилось чаще и сильней.
Два дня ему казались новы
Уединенные
поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и
полеЕго не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом
увидел ясно он,
Что и
в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной девицы
Устремлены на них живей.
Татьяна
видит с трепетаньем,
Какою мыслью, замечаньем
Бывал Онегин поражен,
В чем молча соглашался он.
На их
полях она встречает
Черты его карандаша.
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то крестом,
То вопросительным крючком.
А он не едет; он заране
Писать ко прадедам готов
О скорой встрече; а Татьяне
И дела нет (их
пол таков);
А он упрям, отстать не хочет,
Еще надеется, хлопочет;
Смелей здорового, больной
Княгине слабою рукой
Он пишет страстное посланье.
Хоть толку мало вообще
Он
в письмах
видел не вотще;
Но, знать, сердечное страданье
Уже пришло ему невмочь.
Вот вам письмо его точь-в-точь.
Тарас уже
видел то по движенью и шуму
в городе и расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил
в три таборы курени, обнесши их возами
в виде крепостей, — род битвы,
в которой бывали непобедимы запорожцы; двум куреням повелел забраться
в засаду: убил часть
поля острыми кольями, изломанным оружием, обломками копьев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу.
Двести челнов спущены были
в Днепр, и Малая Азия
видела их, с бритыми головами и длинными чубами, предававшими мечу и огню цветущие берега ее;
видела чалмы своих магометанских обитателей раскиданными, подобно ее бесчисленным цветам, на смоченных кровию
полях и плававшими у берегов.
«Кто он? Кто этот вышедший из-под земли человек? Где был он и что
видел? Он
видел все, это несомненно. Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он только теперь выходит из-под
полу? И как мог он
видеть, — разве это возможно?.. Гм… — продолжал Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который нашел Николай за дверью: разве это тоже возможно? Улики? Стотысячную черточку просмотришь, — вот и улика
в пирамиду египетскую! Муха летала, она
видела! Разве этак возможно?»
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана, один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав
в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все
видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с
пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный
в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его
в поле, на богатырские подвиги. Самгин
видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль,
видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами
в лицо матери.
Самгин сел, пытаясь снять испачканный ботинок и боясь испачкать руки. Это напомнило ему Кутузова. Ботинок упрямо не слезал с ноги, точно прирос к ней.
В комнате сгущался кисловатый запах. Было уже очень поздно, да и не хотелось позвонить, чтоб пришел слуга, вытер
пол. Не хотелось
видеть человека, все равно — какого.
Кроме ее нагого тела
в зеркале отражалась стена, оклеенная темными обоями, и было очень неприятно
видеть Лидию удвоенной: одна, живая, покачивается на
полу, другая скользит по неподвижной пустоте зеркала.
Он снова начал о том, как тяжело ему
в городе. Над
полем, сжимая его, уже густел синий сумрак, город покрывали огненные облака, звучал благовест ко всенощной. Самгин, сняв очки, протирал их, хотя они
в этом не нуждались, и
видел пред собою простую, покорную, нежную женщину. «Какой ты не русский, — печально говорит она, прижимаясь к нему. — Мечты нет у тебя, лирики нет, все рассуждаешь».
Он все время вспоминал Инокова, не думая о нем, а просто
видя его рядом с Любашей, рядом с собою,
в поле, когда развалилась казарма, рядом с Елизаветой Спивак.
Клим промолчал, присматриваясь, как
в красноватом луче солнца мелькают странно обесцвеченные мухи; некоторые из них, как будто
видя в воздухе неподвижную точку, долго дрожали над нею, не решаясь сесть, затем падали почти до
пола и снова взлетали к этой невидимой точке. Клим показал глазами на тетрадку...
Самгин не выспался, идти на улицу ему не хотелось, он и на крышу полез неохотно. Оттуда даже невооруженные глаза
видели над
полем облако серовато-желтого тумана. Макаров, посмотрев
в трубу и передавая ее Климу, сказал, сонно щурясь...
Но Клим
видел, что Лида, слушая рассказы отца поджав губы, не верит им. Она треплет платок или конец своего гимназического передника, смотрит
в пол или
в сторону, как бы стыдясь взглянуть
в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки сказал...
Он быстро пошел
в комнату Марины, где Кутузов, развернув
полы сюртука, сунув руки
в карманы, стоял монументом среди комнаты и, высоко подняв брови, слушал речь Туробоева; Клим впервые
видел Туробоева говорящим без обычных гримас и усмешечек, искажавших его красивое лицо.
Самгин боком, тихонько отодвигался
в сторону от людей, он встряхивал головою, не отрывая глаз от всего, что мелькало
в ожившем
поле;
видел, как Иноков несет человека, перекинув его через плечо свое, человек изогнулся, точно тряпичная кукла, мягкие руки его шарят по груди Инокова, как бы расстегивая пуговицы парусиновой блузы.
«Это я слышал или читал», — подумал Самгин, и его ударила скука: этот день, зной,
поля, дорога, лошади, кучер и все, все вокруг он многократно
видел, все это сотни раз изображено литераторами, живописцами.
В стороне от дороги дымился огромный стог сена, серый пепел сыпался с него, на секунду вспыхивали, судорожно извиваясь, золотисто-красненькие червячки, отовсюду из черно-серого холма выбивались курчавые, синие струйки дыма, а над стогом дым стоял беловатым облаком.
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее
поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин
видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей
в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
В эту секунду хлопнул выстрел. Самгин четко
видел, как вздрогнуло и потеряло цвет лицо Тагильского,
видел, как он грузно опустился на стул и вместе со стулом упал на
пол, и
в тишине, созданной выстрелом, заскрипела, сломалась ножка стула. Затем толстый негромко проговорил...
Поехала жена с
Полей устраиваться на даче, я от скуки ушел
в цирк, на борьбу, но борьбы не дождался, прихожу домой —
в кабинете,
вижу, огонь, за столом моим сидит Полин кавалер и углубленно бумажки разбирает.
Когда Самгин протер запотевшие очки, он
увидел в классной, среди беспорядочно сдвинутых парт, множество людей, они сидели и стояли на партах, на
полу, сидели на подоконниках, несколько десятков голосов кричало одновременно, и все голоса покрывала истерическая речь лысоватого человека с лицом обезьяны.
«Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я
увижу?» Подвинув ногу по мягкому на
полу, он уперся ею
в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною
в палец, светлая полоска.
Клим впервые
видел, как легко танцует этот широкий, тяжелый человек, как ловко он заставляет мать кружиться
в воздухе, отрывая ее от
пола.
В моменты мук, напротив, он был худ, бледен, болен, не ел и ходил по
полям, ничего не
видя, забывая дорогу, спрашивая у встречных мужиков, где Малиновка, направо или налево?
Райский бросился вслед за ней и из-за угла
видел, как она медленно возвращалась по
полю к дому. Она останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась с крестьянскими избами. Райский подошел к ней, но заговорить не смел. Его поразило новое выражение ее лица. Место покорного ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она не замечала его и как будто смотрела
в глаза своей «беде».
Пробыв неделю у Тушина
в «Дымке»,
видя его у него, дома,
в поле,
в лесу,
в артели, на заводе, беседуя с ним по ночам до света у камина,
в его кабинете, — Райский понял вполне Тушина, многому дивился
в нем, а еще более дивился глазу и чувству Веры, угадавшей эту простую, цельную фигуру и давшей ему
в своих симпатиях место рядом с бабушкой и с сестрой.
— Ну, если мне не верите, так посмотрите кругом. Весь век живете
в поле и лесу и не
видите этих опытов… Смотрите сюда, смотрите там…
Однако Савелий
видел, что барыня сошла с обрыва, что она шла нетвердо, хваталась за деревья и потом прошла
в поле.
— Не помню, впрочем, где
видел:
в деревне,
в поле встречал…
Несмотря на длинные платья,
в которые закутаны китаянки от горла до
полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг
увидел хитрость. Женщины, с оливковым цветом лица и с черными, немного узкими глазами, одеваются больше
в темные цвета. С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной на затылке большой золотой или серебряной булавкой, они не неприятны на вид.
Удобрение это состоит из всякого рода нечистот, которые сливаются
в особые места, гниют, и потом, при посевах, ими
поливают поля, как я
видел в Китае.
Я оделся, вышел
в поле и тут только
увидел, каким прекрасным пейзажем гор ограничен Устер.
Везде, даже
в лесу,
видел я каменные постройки, заборы, плетни и хижины с огородами и
полями.
Мне несколько неловко было ехать на фабрику банкира: я не был у него самого даже с визитом, несмотря на его желание
видеть всех нас как можно чаще у себя; а не был потому, что за визитом неминуемо следуют приглашения к обеду, за который садятся
в пять часов, именно тогда, когда настает
в Маниле лучшая пора глотать не мясо, не дичь, а здешний воздух, когда надо ехать
в поля, на взморье, гулять по цветущим зеленым окрестностям — словом, жить.
Между тем ночь сошла быстро и незаметно. Мы вошли
в гостиную, маленькую, бедно убранную, с портретами королевы Виктории и принца Альберта
в парадном костюме ордена Подвязки. Тут же был и портрет хозяина: я узнал таким образом, который настоящий: это — небритый,
в рубашке и переднике; говорил
в нос, топал, ходя, так, как будто хотел продавить
пол. Едва мы уселись около круглого стола, как вбежал хозяин и объявил, что г-н Бен желает нас
видеть.
Между прочим, мы
видели и тут
в полу такие же щели, как и
в фонде; потолок тоже весь собран из небольших дощечек, выбеленных мелом.
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось по мере того, как каждый из нас вылезал из экипажа. Отель этот был лучше всех, которые мы
видели, как и сам Устер лучше всех местечек и городов по нашему пути.
В гостиной, куда входишь прямо с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного человека: прекрасная новая мебель, крашеные
полы, круглый стол, на нем два большие бронзовые канделябра и ваза с букетом цветов.
Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и елей, от снегов и льдов, от злой зимы и бесхарактерного лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии и Китая,
в царстве вечного, беспощадно-знойного лета. Глаз, привыкший к необозримым
полям ржи,
видит плантации сахара и риса; вечнозеленая сосна сменилась неизменно зеленым бананом, кокосом; клюква и морошка уступили место ананасам и мангу.
Я сквозь щели досок на
полу видел, что делается на дворе; каждое слово, сказанное внизу, слышно
в комнате, и обратно.
— Да, но все-таки один
в поле не воин… Вы только дайте мне честное слово, что если мой план вам понравится — барыши пополам. Да, впрочем, вы и сами
увидите, что без меня трудно будет обойтись, потому что
в план входит несколько очень тонких махинаций.