Неточные совпадения
Хотя скотских падежей не было, но
кож оказалось множество, и так как глуповцам за всем
тем ловчее было щеголять
в лаптях, нежели
в сапогах,
то и
кожи спровадили
в Византию полностию и за все получили чистыми ассигнациями.
Когда затихшего наконец ребенка опустили
в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с
тем же унылым лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и
кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
Потому что пора наконец дать отдых бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается на устах слово «добродетельный человек»; потому что обратили
в лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом, и всем чем ни попало; потому что изморили добродетельного человека до
того, что теперь нет на нем и тени добродетели, а остались только ребра да
кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека.
Как вытерпишь на собственной
коже то да другое, да как узнаешь, что всякая копейка алтынным гвоздем прибита, да как перейдешь все мытарства, тогда тебя умудрит и вышколит <так>, что уж не дашь промаха ни
в каком предприятье и не оборвешься.
Исполненный неприятных ощущений, он
тот же час спрятался
в угол, закрыл себя
кожею и задернул занавески.
А между
тем верный товарищ стоял пред ним, бранясь и рассыпая без счету жестокие укорительные слова и упреки. Наконец схватил он его за ноги и руки, спеленал, как ребенка, поправил все перевязки, увернул его
в воловью
кожу, увязал
в лубки и, прикрепивши веревками к седлу, помчался вновь с ним
в дорогу.
— Укусила оса! Прямо
в голову метит… Что это? Кровь! — Он вынул платок, чтоб обтереть кровь, тоненькою струйкой стекавшую по его правому виску; вероятно, пуля чуть-чуть задела по
коже черепа. Дуня опустила револьвер и смотрела на Свидригайлова не
то что
в страхе, а
в каком-то диком недоумении. Она как бы сама уж не понимала, что такое она сделала и что это делается!
К Крестьянину вползла Змея
И говорит: «Сосед! начнём жить дружно!
Теперь меня тебе стеречься уж не нужно;
Ты видишь, что совсем другая стала я
И
кожу нынешней весной переменила».
Однако ж Мужика Змея не убедила.
Мужик схватил обух
И говорит: «Хоть ты и
в новой
коже,
Да сердце у тебя всё
то же».
И вышиб из соседки дух.
Да чем же ты, Жужу,
в случа́й попал,
Бессилен бывши так и мал,
Меж
тем, как я из
кожи рвусь напрасно?
А сверстничек, а старичок
Иной, глядя на
тот скачок
И разрушаясь
в ветхой
коже,
Чай, приговаривал: — Ах! если бы мне тоже!
Дуняша ушла за аспирином, а он подошел к зеркалу и долго рассматривал
в нем почти незнакомое, сухое, длинное лицо с желтоватой
кожей, с мутными глазами, —
в них застыло нехорошее, неопределенное выражение не
то растерянности, не
то испуга.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о
том, почему русские — самый одинокий народ
в мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины,
кожу рук. Он смешал
в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно.
В том, что она сделала, не было,
в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему
кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Угловатые движенья девушки заставляли рукава халата развеваться, точно крылья,
в ее блуждающих руках Клим нашел что-то напомнившее слепые руки Томилина, а говорила Нехаева капризным тоном Лидии, когда
та была подростком тринадцати — четырнадцати лет. Климу казалось, что девушка чем-то смущена и держится, как человек, захваченный врасплох. Она забыла переодеться, халат сползал с плеч ее, обнажая кости ключиц и
кожу груди, окрашенную огнем лампы
в неестественный цвет.
— Да, эсеры круто заварили кашу, — сумрачно сказал ему Поярков — скелет
в пальто, разорванном на боку; клочья ваты торчали из дыр, увеличивая сходство Пояркова со скелетом. Кости на лице его, казалось, готовились прорвать серую
кожу. Говорил он, как всегда, угрюмо, грубовато, но глаза его смотрели мягче и как-то особенно пристально; Самгин объяснил это
тем, что глаза глубоко ушли
в глазницы, а брови, раньше всегда нахмуренные, — приподняты, выпрямились.
Показывая редкости свои, старик нежно гладил их сухими ладонями,
в дряблой
коже цвета утиных лап; двигался он быстро и гибко, точно ящерица, а крепкий голосок его звучал все более таинственно. Узор красненьких жилок на скулах, казалось, изменялся,
то — густея,
то растекаясь к вискам.
Его разбудили дергающие звуки выстрелов где-то до
того близко, что на каждый выстрел стекла окон отзывались противненькой, ноющей дрожью, и эта дрожь отдавалась
в коже спины,
в ногах Самгина. Он вскочил, схватил брюки, подбежал к ледяному окну, — на улице
в косых лучах утреннего солнца прыгали какие-то серые фигуры.
В ней не осталось почти ничего, что напоминало бы девушку, какой она была два года
тому назад, — девушку, которая так бережно и гордо несла по земле свою красоту. Красота стала пышнее, ослепительней, движения Алины приобрели ленивую грацию, и было сразу понятно — эта женщина знает: все, что бы она ни сделала, — будет красиво.
В сиреневом шелке подкладки рукавов блестела
кожа ее холеных рук и, несмотря на лень ее движений, чувствовалась
в них размашистая дерзость. Карие глаза улыбались тоже дерзко.
— Очень имеют. Особенно — мелкие и которые часто
в руки берешь. Например — инструменты: одни любят вашу руку, другие — нет. Хоть брось. Я вот не люблю одну актрису, а она дала мне починить старинную шкатулку, пустяки починка. Не поверите: я долго бился — не мог справиться. Не поддается шкатулка.
То палец порежу,
то кожу прищемлю, клеем ожегся. Так и не починил. Потому что шкатулка знала: не люблю я хозяйку ее.
От этого и диван
в гостиной давным-давно весь
в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а
в самом-то деле оно — не
то мочальное, не
то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как развалилась
в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
Жилось ему сносно: здесь не было ни
в ком претензии казаться чем-нибудь другим, лучше, выше, умнее, нравственнее; а между
тем на самом деле оно было выше, нравственнее, нежели казалось, и едва ли не умнее. Там,
в куче людей с развитыми понятиями, бьются из
того, чтобы быть проще, и не умеют; здесь, не думая о
том, все просты, никто не лез из
кожи подделаться под простоту.
Цвет глаз и волос до бесконечности разнообразен: есть совершенные брюнетки,
то есть с черными как смоль волосами и глазами, и
в то же время с необыкновенною белизной и ярким румянцем; потом следуют каштановые волосы, и все-таки белое лицо, и, наконец,
те нежные лица — фарфоровой белизны, с тонкою прозрачною
кожею, с легким розовым румянцем, окаймленные льняными кудрями, нежные и хрупкие создания с лебединою шеей, с неуловимою грацией
в позе и движениях, с горделивою стыдливостью
в прозрачных и чистых, как стекло, и лучистых глазах.
Кожа акулы очень ценится столярами для полировки дерева; кроме
того, ею обивают разные вещи;
в Японии обтягивают сабли. Мне один японец подарил маленький баул, обтянутый
кожей акулы; очень красиво, похоже немного на тисненый сафьян. Мне показали потом маленькую рыбку,
в четверть аршина величиной, найденную прилипшею к спине акулы и одного цвета со спиной. У нас попросту называли ее прилипалой. На одной стороне ее был виден оттиск шероховатой
кожи акулы.
Только индиец, растянувшись
в лодке, спит, подставляя под лучи
то один,
то другой бок; закаленная
кожа у него ярко лоснится, лучи скользят по ней, не проникая внутрь, да китайцы, с полуобритой головой, машут веслом или ворочают рулем, едучи на барке по рейду, а не
то так работают около европейских кораблей, постукивая молотком или таская кладь.
Я с жадностью смотрел на это зрелище, за которое бог знает что дали бы
в Петербурге. Я был, так сказать,
в первом ряду зрителей, и если б действующим лицом было не это тупое, крепко обтянутое непроницаемой
кожей рыло, одаренное только способностью глотать,
то я мог бы читать малейшее ощущение страдания и отчаяния на сколько-нибудь более органически развитой физиономии.
Мы собрались всемером
в Капштат, но с
тем, чтоб сделать поездку подальше
в колонию. И однажды утром, взяв по чемоданчику с бельем и платьем да записные книжки, пустились
в двух экипажах,
то есть фурах, крытых с боков
кожей.
Только
в пользу одной шерстяной материи, называемой «английской
кожей» и употребляемой простым народом на платье, он сделал исключение, и
то потому, что панталоны из нее стоили всего два шиллинга.
Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу),
то можно ехать
в качке (сокращенное качалке), которую повезут две лошади, одна спереди, другая сзади. «Это-де очень удобно: там можно читать, спать». Чего же лучше? Я обрадовался и просил устроить качку. Мы с казаком, который взялся делать ее, сходили
в пакгауз, купили
кожи, ситцу, и казак принялся за работу.
После
того один из нас взял топор и начал рубить у акулы понемногу ласты, другой ножом делал
в разных местах надрезы, так, из любознательности, посмотреть, толста ли
кожа и что под ней.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский —
тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из
кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все
в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
— Она и теперь
в конюшне стоит, — флегматически отвечал Илья, трогая одной рукой
то место, где у других людей бывает шея, а у него из-под ворота ситцевой рубашки выползала широкая жирная складка
кожи, как у бегемота. — Мне на што ее, вашу метлу.
Попивая коньячок и выслушав сообщенное известие, он заметил, что такого солдата следовало бы произвести сейчас же во святые и снятую
кожу его препроводить
в какой-нибудь монастырь: «То-то народу повалит и денег».
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая
в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что
тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним
в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти
в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя
кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз
в полученной
в тот день газете.
И без
того уж знаю, что царствия небесного
в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на
том свете ждет), для чего же я еще сверх
того и безо всякой уже пользы
кожу с себя дам содрать?
Чем ближе мы подвигались к перевалу,
тем больше становилось наледей. Такие места видны издали по поднимающимся от них испарениям. Чтобы обойти наледи, надо взбираться на косогоры. На это приходится тратить много сил и времени. Особенно надо остерегаться, чтобы не промочить ног.
В этих случаях незаменимой является удэгейская обувь из рысьей
кожи, сшитая жильными нитками.
Одет он был
в куртку и штаны из выделанной изюбровой
кожи и сохатиные унты, на голове имел белый капюшон и маленькую шапочку с собольим хвостиком. Волосы на голове у него заиндевели, спина тоже покрылась белым налетом. Я стал усиленно трясти его за плечо. Он поднялся и стал руками снимать с ресниц иней. Из
того, что он не дрожал и не подергивал плечами, было ясно, что он не озяб.
Вьюками были брезентовые мешки и походные ящики, обитые
кожей и окрашенные масляной краской. Такие ящики удобно переносимы на конских вьюках, помещаются хорошо
в лодках и на нартах. Они служили нам и для сидений и столами. Если не мешать имущество
в ящиках и не перекладывать его с одного места на другое,
то очень скоро запоминаешь, где что лежит, и
в случае нужды расседлываешь
ту лошадь, которая несет искомый груз.
От Сидатуна долина Имана носит резко выраженный денудационный характер. Из мелких притоков ее
в этом месте замечательны: с правой стороны Дандагоу [Дунь-да-гоу — большая восточная долина.] (с перевалом на Арму), потом — Хуангзегоу [Хуа-цзянь-гоу — долина,
в которой много цветов.] и Юпигоу [Ю-пи-гоу — долина рыбьей
кожи.], далее — Могеудзгоу [Мо-чу-цзы-гоу — долина, где растет много грибов.] и Туфангоу [Ту-фан-гоу — долина с домами из земли.].
Лишайники темно-оливково-зеленые (называемые «шихуй-пи»,
то есть «каменная
кожа»)
в сухом состоянии становятся черными. Их собирают с известковых и сланцевых скал и отправляют во Владивосток
в плетеных корзинах как гастрономическое лакомство.
Дальше мы вошли
в зону густого хвойно-смешанного леса. Зимой колючки чертова дерева становятся ломкими; хватая его рукой, сразу набираешь много заноз. Скверно
то, что занозы эти входят
в кожу в вертикальном направлении и при извлечении крошатся.
Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему
в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей
кожи. На голове его была повязка и
в руках
та же самая берданка, только сошки как будто новее.
«Видишь ли, Прохоров, — сказал бригадир от имени всей честной компании, — все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только
те, которым уже невмочь, которые совсем развалились да у кого остались одни кости без
кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя…»
В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану.
Канцелярия министра внутренних дел относилась к канцелярии вятского губернатора, как сапоги вычищенные относятся к невычищенным:
та же
кожа,
те же подошвы, но одни
в грязи, а другие под лаком.
Вчера волостной писарь проходил поздно вечером, только глядь —
в слуховое окно выставилось свиное рыло и хрюкнуло так, что у него мороз подрал по
коже;
того и жди, что опять покажется красная свитка!
И там и тут торговали специально грубой привозной обувью — сапогами и башмаками, главным образом кимрского производства.
В семидесятых годах еще практиковались бумажные подметки, несмотря на
то, что
кожа сравнительно была недорога, но уж таковы были девизы и у купца и у мастера: «на грош пятаков» и «не обманешь — не продашь».
Дни нездоровья были для меня большими днями жизни.
В течение их я, должно быть, сильно вырос и почувствовал что-то особенное. С
тех дней у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали
кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой.
— Значит, это ты из-за меня? Так! Вот я тебя, брандахлыст, мышам
в подпечек суну, ты и очнешься! Какой защитник, — взгляньте на пузырь, а
то сейчас лопнет! Вот скажу дедушке — он
те кожу-то спустит! Ступай на чердак, учи книгу…
Время любви прошло, распухшая
кожа на шее косачей опадает, брови прячутся, перья лезут… пора им
в глухие, крепкие места,
в лесные овраги; скоро придет время линять,
то есть переменять старые перья на новые: время если не болезни,
то слабости для всякой птицы.
Все это еще не
в такой степени губительно, как выварка поташа и сиденье, или сидка, дегтя: для поташа пережигают
в золу преимущественно ильму, липу и вяз, не щадя, впрочем, и других древесных пород, а для дегтя снимают бересту,
то есть верхнюю
кожу березы.
Третий способ —
в том, что набивают шерстью или хлопками настоящие
кожи косачей, сняв их осторожно с перьями.