Неточные совпадения
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело
вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
Левин
вздохнул. Он вспомнил о
брате Николае, и ему стало совестно и больно, и он нахмурился; но Облонский заговорил о таком предмете, который тотчас же отвлек его.
— Не узнаю, — ответил Лютов и, шумно
вздохнув, поправился, сел покрепче на стуле. — Я,
брат, из градоначальства, вызывался по делу об устройстве в доме моем приемного покоя для убитых и раненых. Это, разумеется, Алина, она,
брат…
Дмитрий посмотрел на нее, на
брата и, должно быть, сжал зубы, лицо его смешно расширилось, волосы бороды на скулах встали дыбом, он махнул рукою за плечо свое и, шумно
вздохнув, заговорил, поглаживая щеки...
— Осторожно сказано, —
вздохнул Дронов. — А я,
брат, что-то не верю в благополучие. Россия — страна не-бла-го-по-лу-чная, — произнес он, напомнив тургеневского Пигасова. — Насквозь неблагополучная. И правят в ней не Романовы, а Карамазовы. Бесы правят. «Закружились бесы разны».
Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и
вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже
вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну,
брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
— Ох, нет, плохо,
брат Андрей, —
вздохнув, сказал Обломов, — какое здоровье!
Счастье их слишком молодо и эгоистически захватывало все вокруг. Они никого и ничего почти не замечали, кроме себя. А вокруг были грустные или задумчивые лица. С полудня наконец и молодая чета оглянулась на других и отрезвилась от эгоизма. Марфенька хмурилась и все льнула к
брату. За завтраком никто ничего не ел, кроме Козлова, который задумчиво и грустно один съел машинально блюдо майонеза,
вздыхая, глядя куда-то в неопределенное пространство.
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и
вздохнула. — Не надоедай же пустяками
брату, — обратилась она к Марфеньке, — он устал с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
— Я, может быть, объясню вам… И тогда мы простимся с вами иначе, лучше, как
брат с сестрой, а теперь… я не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова была бричка, а Марину пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня за мои странности… (она
вздохнула) и примите поцелуй сестры…
Было время, когда полусвободный Запад гордо смотрел на Россию, раздавленную императорским троном, и образованная Россия,
вздыхая, смотрела на счастие старших
братий. Это время прошло. Равенство рабства водворилось.
В другой комнате на полу горела свеча, слышалось дыхание спавших
братьев и сестры, а за окном
вздыхал ветер…
Немая, высохшая мать едва передвигала ноги, глядя на всё страшными глазами,
брат был золотушный, с язвами на щиколотках, и такой слабенький, что даже плакать громко не мог, а только стонал потрясающе, если был голоден, сытый же дремал и сквозь дрему как-то странно
вздыхал, мурлыкал тихонько, точно котенок.
— «Не пишет он?..» Глянул уныло
И вышел отец… Недоволен был
брат,
Прислуга молчала,
вздыхая.
— Ну,
брат, не красиво же у вас там! —
вздохнул я.
Скопищев (
вздыхая). Нам,
брат, с тобою не дадут!
— Вишь, и наши казармы позажгли, — продолжал он,
вздыхая: — и сколько там нашего
брата пропало; а ни за что французу досталось!
Володя глубоко
вздохнул и отошел немного в сторону от
брата.
— Знаешь, что я тебе скажу, — проговорил он наконец, вертя губами сигару и
вздыхая. — Ступай-ка домой, снарядись попроворнее — да приходи сюда. В час я выезжаю, карета у меня просторная — я тебя с собой возьму. Этак всего лучше. А теперь я посплю. Я,
брат, как поем, непременно поспать должен. Натура требует — и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
— Да,
брат, суд! —
вздохнул в ответ Глумов.
«Нет уж,
брат, ложись, чего уж тут…» — скажет Смекалов; арестант
вздохнет и ляжет.
— Д-да,
брат, — сказал он,
вздыхая, когда Клещов кончил петь, — действительно — поет… черт его возьми! Даже жарко стало…
— Правда, истинная правда, — отвечал,
вздохнув, ротмистр. — Вот мы с лекарем маленькую новость сделали: дали Варнаве мертвого человека сварить, а и то сколько пошло из этого вздора! Кстати, дьякон: ты,
брат, не забудь, что ты обещал отобрать у Варнавки эти кости!
— Привык я! — сказал Пушкарь,
вздыхая. — Мы с ним ничего, дружно жили. Уважались оба. Дружба с человеком — это,
брат, не гриб, в лесу не найдёшь, это,
брат, — в сердце растёт!
— Экой ты,
брат, дико́й! —
вздохнув, чувствуя себя побеждённым, крикнул хозяин.
— О, господи, господи, —
вздохнул старик. — Бабы,
брат, это уж такое дело, — не понять тебе! Тут — судьба, не обойдёшь её. Даже монахи и те вон…
— Нет, не то что обижают… Обижать-то где им обижать. Уж тоже хватил «обижать»! Кто-о? Сами к ставцу лицом сесть не умеют, да им меня обижать? Тьфу… мы их и сами еще забидим. Нет,
брат, не обижают, а так… — Фортунатов
вздохнул и добавил: — Довольно грешить.
— А ты все такой же, —
вздохнул Федор. — Женился, не переменился. Надо,
брат, снисходить к старику. Итак, значит, завтра часам к одиннадцати. Будем с нетерпением ждать. Так приезжай прямо с обедни.
Глядя на пол, Климков молчал. Желание сказать кухарке о надзоре за её
братом исчезло. Невольно думалось, что каждый убитый имеет родных, и теперь они — вот так же — недоумевают, спрашивают друг друга: за что? Плачут, а в сердцах у них растет ненависть к убийцам и к тем, кто старается оправдать преступление. Он
вздохнул и сказал...
— Да, удивления достойно, —
вздохнул Самойленко. — Так с утра до вечера сидит, все сидит и работает. Долги хочет выплатить. А живет,
брат, хуже нищего!
— Ох, ох… —
вздохнул Самойленко, зажигая свечу. — Боже мой, боже мой… А уже второй час,
брат.
Нет,
брат, нет! —
вздохнул Лаевский.
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые черты;
И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
То, прежних
братий вспоминая,
Он отвернулся б — и
вздохнул…
Брат,
вздохнув, ответил...
Монах осторожно
вздохнул. В его словах Пётру послышалось что-то горькое. Ряса грязно и масляно лоснилась в сумраке, скупо освещённом огоньком лампады в углу и огнём дешёвенькой, жёлтого стекла, лампы на столе. Приметив, с какой расчётливой жадностью
брат высосал рюмку мадеры, Пётр насмешливо подумал...
— Эх,
брат,
брат!.. — скорбно
вздохнул Гаврила, качая головой.
Братья же мои, пребывая всегда в школе с благородными и подлыми товарищами,"преуспевали на горшее", как говорил пан Кнышевский,
вздыхая, не имея возможности обуздать своих учеников.
Епишкин (
вздохнув). Так-то,
брат, вот что!
Она тяжело
вздохнула и, взяв его стакан, продолжала унылым голосом, неприятно щекотавшим нервы её
брата...
— Это,
брат, нелепо! — сказал ротмистр, тихонько приглаживая рукой растрепанные волосы неподвижного учителя. Потом ротмистр прислушался к его дыханию, горячему и прерывистому, посмотрел в лицо, осунувшееся и землистое,
вздохнул и, строго нахмурив брови, осмотрелся вокруг. Лампа была скверная: огонь в ней дрожал, и по стенам ночлежки молча прыгали черные тени. Ротмистр стал упорно смотреть на их безмолвную игру, разглаживая себе бороду.
После короткого отдыха половина
братии отправилась на покос грести сено.
Брат Павлин чувствовал себя виноватым зя пропущенные рабочие дни и только
вздохнул.
Разве вода может говорить? Машина при всей её подавляющей физической силе не может выдавить из себя ни одного слова… А слова повторялись, он их слышал совершенно ясно и даже мог различить интонации в произношении. Он в каком-то ужасе сел на своей скамейке и удивился, что кругом никого не было, а против него мирно спал
брат Павлин. Половецкий
вздохнул свободно.
Эта мирная рыбная ловитва была нарушена неожиданным появлением
брата Ираклия. Возвращаясь на свой остров вечером, когда все сети были выметаны, Половецкий заметил горевший у их балагана огонь. Не нужно было говорить, какой гость пожаловал.
Брат Павлин только угнетенно
вздохнул, предчувствуя неприятность. Действительно, это был
брат Ираклий, сидевший около костра.
— Весёлая у тебя жизнь,
брат, лёгкая, —
вздохнул Тихон Павлович.
Сестра встрепенулась. Ей приснилось, что она сидит у окна, что маленький
брат играет, как в прошлом году, в цветнике и зовет ее. Открыв глаза и увидев его в постели, худого и слабого, она тяжело
вздохнула.
Это,
брат, ужасная женщина! —
вздохнул Власич.
Нет,
брат, Ардальон Михайлович! — широко
вздохнул он с чувством гиганта, — тебя ждет дело посерьезнее и почестнее, так тут нечего бабиться!
— Да! вот всегда такова-то правда людская на свете! — печально и горько
вздыхал он. — Ты душу за них отдать готов, ты на крест, на плаху идешь, а они над тобой издеваются, они в тебя каменьями и грязью швыряют… Люди, люди!..
братьями вы называетесь!.. Что ж, рвите меня по-братски! бейте меня, плюйте, терзайте!..
«Она всегда толкова, и дело здесь, очевидно, идет о сегодня», — сказал он себе и, положив такое решение,
вздохнул из глубины души и, обратясь к сидевшему в молчании Висленеву, добавил: — так-то, так-то,
брат Савушка; все у нас с тобой впереди и деньги прежде всего.
— Эх, деньги, деньги! —
вздохнул отец (он всегда
вздыхал, когда видел деньги, даже получая их). — Вот тебе двенадцать. Тут,
брат, будет сдача, так это тебе в дороге сгодится.