— Я говорю с вами, как с человеком, в котором нет
ни искры чести. Но, может быть, вы еще не до конца испорчены. Если так, я прошу вас: перестаньте бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны,
дайте вашу руку, — она протянула ему руку: он
взял ее, сам не понимая, что делает.
Понаслаждался, послушал, как
дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что
дамы убиваются, а убить себя отчего бы то
ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки,
взял остальное печенье, —
дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Известно, что у многих практикующих тузов такое заведение: если приближается неизбежный, по мнению туза, карачун больному и по злонамеренному устроению судьбы нельзя сбыть больного с рук
ни водами,
ни какою другою заграницею, то следует сбыть его на руки другому медику, — и туз готов тут, пожалуй, сам
дать денег, только
возьми.