Неточные совпадения
Кому в самом деле придет в голову то, что всё то, что с такой уверенностью и торжественностью повторяется из
века в
век всеми этими архидиаконами, епископами, архиепископами, святейшими синодами и папами, что всё это есть гнусная ложь и клевета, взводимая ими на Христа для обеспечения денег, которые им нужны для сладкой жизни на шеях других
людей, — ложь и клевета до такой степени очевидная, особенно теперь, что единственная возможность продолжать эту ложь состоит в том, чтобы запугивать
людей своей уверенностью, своей бессовестностью.
«Учение Христа не годится, потому что не соответствует нашему индустриальному
веку», — наивно говорит Ингерзаль, выражая этим с совершенной точностью и наивностью то самое, что думают утонченно образованные
люди нашего времени об учении Христа.
Послушаешь и почитаешь статьи и проповеди, в которых церковные писатели нового времени всех исповеданий говорят о христианских истинах и добродетелях, послушаешь и почитаешь эти
веками выработанные искусные рассуждения, увещания, исповедания, иногда как будто похожие на искренние, и готов усомниться в том, чтобы церкви могли быть враждебны христианству: «не может же быть того, чтобы эти
люди, выставившие таких
людей, как Златоусты, Фенелоны, Ботлеры, и других проповедников христианства, были враждебны ему».
Те же требования от паствы веры в догматы, выраженные в IV
веке и потерявшие всякий смысл для
людей нашего времени, и то же требование идолопоклонства, если не перед мощами, иконами, то перед днем субботним и буквой Библии.
Ведь все эти положения, выработанные
людьми IV
века и имевшие для
людей того времени известный смысл, для
людей нашего времени не имеют никакого.
Люди нашего времени могут устами повторять эти слова, но верить не могут, потому что слова эти, как то, что бог живет на небе, что небо раскрылось и оттуда сказал голос что-то, что Христос воскрес и полетел куда-то на небо и опять придет откуда-то на облаках и т. п., — не имеют для нас смысла.
Люди, 18
веков воспитанные в христианстве, в лице своих передовых
людей, ученых, убедились в том, что христианское учение есть учение о догматах; жизненное же учение есть недоразумение, есть преувеличение, нарушающее настоящие законные требования нравственности, соответствующие природе
человека, и что то самое учение справедливости, которое отверг Христос, на месте которого он поставил свое учение, гораздо пригоднее нам.
Человек древнего мира мог считать себя вправе пользоваться благами мира сего в ущерб другим
людям, заставляя их страдать поколениями, потому что он верил, что
люди рождаются разной породы, черной и белой кости, Яфетова и Хамова отродья. Величайшие мудрецы мира, учители человечества Платон, Аристотель не только оправдывали существование рабов и доказывали законность этого, но даже три
века тому назад
люди, писавшие о воображаемом обществе будущего, утопии, не могли представить себе его без рабов.
Люди древности и даже средних
веков верили, точно верили, что
люди не равны, что настоящие
люди только персы, только греки, только римляне, только французы; но ведь нам нельзя уже верить в это. И те
люди, которые в наше время распинаются за аристократизм и за патриотизм, не верят, не могут верить в то, что они говорят.
Для того, чтобы власть одних
людей над другими достигала своей цели ограничения
людей, стремившихся к личным целям в ущерб общего, нужно было, чтобы власть находилась в руках
людей непогрешимых, как это предполагается у китайцев или как это предполагалось в Средние
века и теперь для
людей, верующих в святость помазания. Только при этом условии получало свое оправдание общественное устройство.
Если три, четыре
века тому назад, когда
люди гордились своим военным искусством, вооружением, когда убивать
людей считалось доблестью, были такие
люди, то ведь теперь таких
людей нет, а все
люди нашего времени не употребляют и не носят оружия, и все, исповедуя правила человеколюбия, сострадания к ближним, желают того же, что и мы, — только возможности спокойной и мирной жизни.
Так что объяснение необходимости государственного насилия ограждением
людей от насильников, если и имело основание три, четыре
века тому назад, теперь не имеет никакого.
«Без государства, — говорят еще, — не было бы всех тех учреждений воспитательных, образовательных, религиозных, путесообщительных и других. Без государства
люди не умели бы учредить общественных нужных для всех дел». Но этот довод мог иметь основание тоже только несколько
веков тому назад.
И вот после 18
веков пророчество совершилось. Не следуя учению Христа вообще и проявлению его в общественной жизни непротивлением злу,
люди невольно пришли к тому положению неизбежности погибели, которое обещано Христом тем, которые не последуют его учению.
Недаром в продолжение 18
веков лучшие
люди всего христианского человечества, внутренним, духовным путем познав истины учения, свидетельствовали о них перед
людьми, несмотря ни на какие угрозы, лишения, бедствия и мучения. Лучшие
люди эти своим мученичеством запечатлевали истинность учения и передавали его массам.
Восемнадцать
веков исповедания христианства не прошли даром для
людей, принявших его, хотя и внешним образом.
Восемнадцать
веков эти сделали то, что теперь
люди, продолжая жить языческой жизнью, не соответствующей возрасту человечества, не только видят уже ясно всю бедственность того состояния, в котором они находятся, но в глубине души верят (только потому и живут, что верят) в то, что спасение от этого состояния только в исполнении христианского учения в его истинном значении.
Если в прежнее время, во времена Рима, в Средние
века, случалось, что христианин, исповедуя свое учение, отказывался от участия в жертвах, от поклонения императорам, богам, или в Средние
века от поклонения иконам, от признания папской власти, то отрицания эти, во-первых, были случайны:
человек мог быть поставлен в необходимость исповедания своей веры и мог прожить жизнь, не будучи поставлен в эту необходимость.
И вот тут-то, когда правительства перед
людьми, исповедующими христианство, находятся в таком беззащитном положении, и недостает только очень малого для того, чтобы рушилась вся эта кажущаяся столь могущественной и столькими
веками воздвигавшаяся сила, тут-то общественные деятели проповедуют то, что не только не надо, но вредно, безнравственно даже каждому отдельно освобождаться от рабства.
Русское правительство душит своих подданных,
веками не заботилось ни о малороссах в Польше, ни о латышах в остзейском крае, ни о русских мужиках, эксплуатируемых всеми возможными
людьми, и вдруг оно становится защитником угнетенных от угнетателей, тех самых угнетателей, которых оно само угнетает.]
Так же жмутся и тянутся назад к своему безумному строю жизни, своим фабрикам, судам, тюрьмам, казням, войнам
люди, которых зовет христианство на волю, на свободную, разумную жизнь будущего, наступающего
века.
1800 лет назад на вопрос этот Христос ответил, что конец нынешнего
века, т. е. языческого устройства мира, наступит тогда, когда (Мф. XXIV, 3—28) увеличатся до последней степени бедствия
людей и вместе с тем благая весть царства божия, т. е. возможность нового, ненасильнического устройства жизни, будет проповедана по всей земле.
Условные положения, установленные сотни лет назад, признававшиеся
веками и теперь признаваемые всеми окружающими и обозначаемые особенными названиями и особыми нарядами, кроме того подтверждаемые всякого рода торжественностью, воздействием на внешние чувства, до такой степени внушаются
людям, что они, забывая обычные и общие всем условия жизни, начинают смотреть на себя и всех
людей только с этой условной точки зрения и только этой условной точкой зрения руководствуются в оценке своих и чужих поступков.
Правда, что все они прошли через ту страшную, искусную,
веками выработанную муштровку, убивающую всякую самодеятельность
человека, и так приучены к механическому повиновению, что при словах команды...
Неточные совпадения
Что с великаном поделает // Хилый, больной
человек? // Нужны тут силы железные, // Нужен не старческий
век!
Г-жа Простакова. Простил! Ах, батюшка!.. Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим
людям. Теперь-то я всех переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь, кто из рук ее выпустил. Нет, мошенники! Нет, воры!
Век не прощу, не прощу этой насмешки.
Г-жа Простакова (к гостям). Одна моя забота, одна моя отрада — Митрофанушка. Мой
век проходит. Его готовлю в
люди.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не
век тебе, моему другу, не
век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые
люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был
век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.