Неточные совпадения
Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы
ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна
была весною даже и в городе.
Предводитель
был либеральный человек, и он вместе с некоторыми единомышленниками боролся против наступившей при Александре III реакции и весь
был поглощен этой борьбой и
ничего не знал о своей несчастной семейной жизни.
— Что говорила?
Ничего я
не говорила. Что
было, то я всё рассказала, и больше
ничего не знаю. Что хотите со мной делайте.
Не виновата я, и всё.
В глубине души он знал, что ему надо ехать, и что
не за чем теперь оставаться у теток, знал, что
ничего из этого
не могло выйти хорошего, но
было так радостно и приятно, что он
не говорил этого себе и оставался.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли у закуски. Всё
было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова
была буря. Он
не понимал
ничего из того, что ему говорили, отвечал невпопад и думал только о Катюше, вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем другом
не мог думать. Когда она входила в комнату, он,
не глядя на нее, чувствовал всем существом своим ее присутствие и должен
был делать усилие над собой, чтобы
не смотреть на нее.
Нехлюдов молча вышел. Ему даже
не было стыдно. Он видел по выражению лица Матрены Павловны, что она осуждает его, и права, осуждая его, знал, что то, что он делает, — дурно, но животное чувство, выпроставшееся из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно,
ничего другого
не признавая. Он знал теперь, что надо делать для удовлетворения чувства, и отыскивал средство сделать это.
Речь товарища прокурора, по его мнению, должна
была иметь общественное значение, подобно тем знаменитым речам, которые говорили сделавшиеся знаменитыми адвокаты. Правда, что в числе зрителей сидели только три женщины: швея, кухарка и сестра Симона и один кучер, но это
ничего не значило. И те знаменитости так же начинали. Правило же товарища прокурора
было в том, чтобы
быть всегда на высоте своего положения, т. е. проникать вглубь психологического значения преступления и обнажать язвы общества.
Нехлюдов, рискуя
быть неучтивым,
ничего не ответил Колосову и, сев за поданный дымящийся суп, продолжал жевать.
Если бы Мисси должна
была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что
было», она
не могла бы
ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала, что он
не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это
были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его
было для нее очень тяжело.
Он чувствовал, что формально, если можно так выразиться, он
был прав перед нею: он
ничего не сказал ей такого, что бы связывало его,
не делал ей предложения, но по существу он чувствовал, что связал себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что
не может жениться на ней.
Это
было тем более отвратительно, что в этой же комнате три месяца тому назад лежала эта женщина, ссохшаяся, как мумия, и всё-таки наполнявшая мучительно тяжелым запахом, который
ничем нельзя
было заглушить,
не только всю комнату, но и весь дом.
«Ведь уже пробовал совершенствоваться и
быть лучше, и
ничего не вышло, — говорил в душе его голос искусителя, — так что же пробовать еще раз?
Старшой подошел и сердито ткнул Маслову в плечо и, кивнув ей головой, повел ее в женский коридор. В женском коридоре ее всю ощупали, обыскали и,
не найдя
ничего (коробка папирос
была засунута в калаче), впустили в ту же камеру, из которой она вышла утром.
Но зато в отношениях с Катюшей
не должно
было оставаться
ничего недоговоренного.
— Я про себя
не думаю. Я покойницей так облагодетельствована, что
ничего не желаю. Меня Лизанька зовет (это
была ее замужняя племянница), я к ней и поеду, когда
не нужна
буду. Только вы напрасно принимаете это к сердцу, — со всеми это бывает.
Или
буду с предводителем, которого я постыдно обманывал с его женой, на собрании считать голоса за и против проводимого постановления земской инспекции школ и т. п., а потом
буду назначать свидания его жене (какая мерзость!); или
буду продолжать картину, которая, очевидно, никогда
не будет кончена, потому что мне и
не следует заниматься этими пустяками и
не могу
ничего этого делать теперь», говорил он себе и
не переставая радовался той внутренней перемене, которую чувствовал.
А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж
был в городе и после 12 часов работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «
не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик
не пошел бы,
не заболтался и
ничего бы
не сделал дурного.
Кроме того,
было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что
ничего нельзя
было понять, и священником очень внятно
было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано
было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто
не поверит, погибнет, кто же поверит и
будет креститься,
будет спасен и, кроме того,
будет изгонять бесов,
будет излечивать людей от болезни наложением на них рук,
будет говорить новыми языками,
будет брать змей и, если
выпьет яд, то
не умрет, а останется здоровым.
«
Ничего ты
не сделаешь с этой женщиной, — говорил этот голос, — только себе на шею повесишь камень, который утопит тебя и помешает тебе
быть полезным другим. Дать ей денег, всё, что
есть, проститься с ней и кончить всё навсегда?» подумалось ему.
Он испытывал к ней теперь чувство такое, какого он никогда
не испытывал прежде ни к ней ни к кому-либо другому, в котором
не было ничего личного: он
ничего не желал себе от нее, а желал только того, чтобы она перестала
быть такою, какою она
была теперь, чтобы она пробудилась и стала такою, какою она
была прежде.
— Я… я… Видите ли, вы богаты, вы швыряете деньгами на пустяки, на охоту, я знаю, — начала девушка, сильно конфузясь, — а я хочу только одного — хочу
быть полезной людям и
ничего не могу, потому что
ничего не знаю.
Нехлюдов знал Масленникова еще давно по полку. Масленников
был тогда казначеем полка. Это
был добродушнейший, исполнительнейший офицер,
ничего не знавший и
не хотевший знать в мире, кроме полка и царской фамилии. Теперь Нехлюдов застал его администратором, заменившим полк губернией и губернским правлением. Он
был женат на богатой и бойкой женщине, которая и заставила его перейти из военной в статскую службу.
— Маруся, хоть немножко подожди, — сказал он голосом, по которому видно
было, что эта музыка составляла крест его жизни, —
ничего не слышно.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены в тюрьму за то, что у них
не было паспортов. Паспорта же у них
были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта, и
ничего не взыскивали, а нынче взяли да вот второй месяц здесь держат, как преступников.
— Так ты
ничего не можешь сделать? — мрачно сказал Нехлюдов, вспоминая слова адвоката о том, что губернатор
будет сваливать на прокурора.
— Все луга стравили, — обращался приказчик к Нехлюдову. — Если
не взыскивать,
ничего сена
не будет.
И они
ничего больше
не говорили. Слышен
был только топот лошадиных ног по жесткой дороге.
А
не хочешь владеть —
ничего не платишь, а подать на общественные нужды за тебя
будут платить те, кто землей владеет.
— Да дела, братец. Дела по опеке. Я опекун ведь. Управляю делами Саманова. Знаешь, богача. Он рамоли. А 54 тысячи десятин земли, — сказал он с какой-то особенной гордостью, точно он сам сделал все эти десятины. — Запущены дела
были ужасно. Земля вся
была по крестьянам. Они
ничего не платили, недоимки
было больше 80-ти тысяч. Я в один год всё переменил и дал опеке на 70 процентов больше. А? — спросил он с гордостью.
А то сделают запрос в министерство юстиции, там ответят так, чтобы скорее с рук долой, то
есть отказать, и
ничего не выйдет.
—
Ничего это
не мешает. Евангелие — Евангелием, а что противно, то противно. Хуже
будет, когда я
буду притворяться, что люблю нигилистов и, главное, стриженых нигилисток, когда я их терпеть
не могу.
Но когда прошло известное время, и он
ничего не устроил,
ничего не показал, и когда, по закону борьбы за существование, точно такие же, как и он, научившиеся писать и понимать бумаги, представительные и беспринципные чиновники вытеснили его, и он должен
был выйти в отставку, то всем стало ясно, что он
был не только
не особенно умный и
не глубокомысленный человек, но очень ограниченный и мало образованный, хотя и очень самоуверенный человек, который едва-едва поднимался в своих взглядах до уровня передовых статей самых пошлых консервативных газет.
Paз в неделю старый генерал по долгу службы обходил все казематы и спрашивал заключенных,
не имеют ли они каких-либо просьб. Заключенные обращались к нему с различными просьбами. Он выслушивал их спокойно, непроницаемо молча и никогда
ничего не исполнял, потому что все просьбы
были не согласны с законоположениями.
Она
не была особенно красива,
была верна ему, и, казалось,
не говоря уже о том, что она этим отравляла жизнь мужу и сама
ничего, кроме страшных усилий и усталости,
не получала от такой жизни, — она всё-таки старательно вела ее.
— Да, она
ничего для себя
не хотела, а только
была озабочена о вашей племяннице. Ее мучало, главное, то, что ее, как она говорила, ни за что взяли.
— Нисколько… Оставьте, мамаша. Я
не сказала, а только промолчала. Когда он допрашивал меня два раза про тетю и про Митина, я
ничего не сказала и объявила ему, что
ничего отвечать
не буду. Тогда этот… Петров…
— Тогда он, — продолжала Лидия, волнуясь и торопясь, — стал уговаривать меня. «Всё, говорит, что вы мне скажете, никому повредить
не может, а напротив… Если вы скажете, то освободите невинных, которых мы, может
быть, напрасно мучим». Ну, а я всё-таки сказала, что
не скажу. Тогда он говорит: «Ну, хорошо,
не говорите
ничего, а только
не отрицайте того, что я скажу». И он стал называть и назвал Митина.
Нехлюдов сидел, ожидая, что Mariette скажет ему то что-то, чтò она имела сказать ему, но она
ничего не сказала ему и даже
не искала сказать, а шутила и говорила о пьесе, которая, она думала, должна
была особенно тронуть Нехлюдова.
Нехлюдов видел, что ей и
не нужно
было ничего сказать ему, но нужно
было только показаться ему во всей прелести своего вечернего туалета, с своими плечами и родинкой, и ему
было и приятно и гадко в одно и то же время.
— Что бы ни вышло и что бы ни
было,
ничто не изменит моего решения, — сказал Нехлюдов.
«Очень может
быть, что правда то, что я говорил, — по крайней мере, он
ничего не возразил мне. Но
не так надо
было говорить. Мало же я изменился, если я мог так увлечься недобрым чувством и так оскорбить его и огорчить бедную Наташу», думал он.
— Сказывают, двенадцать. Ужли ж им
ничего за это
не будет? То-то дьяволы!
И Нехлюдову, несмотря на то, что он
ничего, кроме самых добрых чувств,
не питал к сестре и
ничего не скрывал от нее, теперь
было тяжело, неловко с ней, и хотелось поскорее освободиться от нее.
С этим вместе Симонсон
был чрезвычайно робок с людьми и скромен. Но когда он решал что-нибудь,
ничто уже
не могло остановить его.
— Разумеется,
есть всякие. Разумеется, жалеешь. Другие
ничего не спускают, а я, где могу, стараюсь облегчить. Пускай лучше я пострадаю, да
не они. Другие, как чуть что, сейчас по закону, а то — стрелять, а я жалею. — Прикажете? Выкушайте, — сказал он, наливая еще чаю. Она кто, собственно, — женщина, какую видеть желаете? — спросил он.
— Да
ничего,
не согреюсь только, измок, — сказал Крыльцов, поспешно пряча руку в рукав полушубка. — И здесь собачий холод. Вон окна разбиты. — Он указал на разбитые в двух местах стекла за железными решетками. — Что вы, отчего
не были?
Для себя ему, казалось,
ничего не нужно
было, и он мог удовлетворяться
ничем, но для общины товарищей он требовал многого и мог работать всякую — и физическую и умственную работу,
не покладая рук без сна, без еды.
— Как это ты
не хочешь в другом видеть
ничего хорошего, — вдруг разгорячившись, сказала Марья Павловна (она
была на «ты» со всеми).
Делать всё для масс народа, а
не ждать
ничего от них; массы составляют объект нашей деятельности, но
не могут
быть нашими сотрудниками до тех пор, пока они инертны, как теперь, — начал он, как будто читал лекцию.