Неточные совпадения
Мужики, узнавши племянника Марьи Ивановны, проводили его на сухонькое, где слезть, взяли привязать его лошадь и провели его в церковь. Церковь
была полна праздничным
народом.
Всё
было празднично, торжественно, весело и прекрасно: и священники в светлых серебряных с золотыми крестами ризах, и дьякон, и дьячки в праздничных серебряных и золотых стихарях, и нарядные добровольцы-певчие с масляными волосами, и веселые плясовые
напевы праздничных песен, и непрестанное благословение
народа священниками тройными, убранными цветами свечами, с всё повторяемыми возгласами: «Христос воскресе!
В промежутке между ранней и поздней обедней Нехлюдов вышел из церкви.
Народ расступался перед ним и кланялся. Кто узнавал его, кто спрашивал: «чей это?» На паперти он остановился. Нищие обступили его, он роздал ту мелочь, которая
была в кошельке, и спустился со ступеней крыльца.
Рассвело уже настолько, что
было видно, но солнце еще не вставало. На могилках вокруг церкви расселся
народ. Катюша оставалась в церкви, и Нехлюдов остановился, ожидая ее.
Накануне
был первый теплый весенний дождь. Везде, где не
было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а в домах и магазинах выставляли и вытирали рамы. На толкучем рынке, мимо которого пришлось проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных в ряд палаток сплошная толпа
народа, и ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через плечо выглаженными панталонами и жилетами.
— Как же, даже должен
был меры строгости употребить — перевел в другую камеру. Так она женщина смирная, но денег вы, пожалуйста, не давайте. Это такой
народ…
— Эти-то, положим. Но только
народ очень испорченный. Без строгости невозможно.
Есть такие типы бедовые, тоже палец в рот не клади. Вот вчера двоих вынуждены
были наказать.
Дверь
была отворена, и сени
были полны
народом; и ребята, девочки, бабы с грудными детьми жались в дверях, глядя на чудного барина, рассматривавшего мужицкую еду. Старуха, очевидно, гордилась своим уменьем обойтись с барином.
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы с ними не столкуетесь;
народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай
пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу, если только
будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при
народе и по статье 196 — ссылка на поселение.
— Стало
быть, нужная, коли строят, — возразил извозчик, —
народ кормится.
— И что этого
народа нынче в город валит — страсть, — сказал он, поворачиваясь на козлах и указывая Нехлюдову на артель деревенских рабочих с
пилами, топорами, полушубками и мешками за плечами, шедших им навстречу.
— Да ведь
народ бедствует. Вот я сейчас из деревни приехал. Разве это надо, чтоб мужики работали из последних сил и не
ели досыта, а чтобы мы жили в страшной роскоши, — говорил Нехлюдов, невольно добродушием тетушки вовлекаемый в желание высказать ей всё, что он думал.
Погубить же, разорить,
быть причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему
народу и религии отцов, как он сделал это в то время, как
был губернатором в одной из губерний Царства Польского, он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма; не считал также бесчестным то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Топоров, как и все люди, лишенные основного религиозного чувства, сознанья равенства и братства людей,
был вполне уверен, что
народ состоит из существ совершенно других, чем он сам, и что для
народа необходимо нужно то, без чего он очень хорошо может обходиться.
Так же как в одной поваренной книге говорится, что раки любят, чтоб их варили живыми, он вполне
был убежден, и не в переносном смысле, как это выражение понималось в поваренной книге, а в прямом, — думал и говорил, что
народ любит
быть суеверным.
Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что
народ любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и
был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества
народу, а только на то, чтобы закрепить его в нем.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих
народ, — от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно
было получить нужные сведения, и сектантов за нарушение православия, и Гуркевича за желание конституции, — Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали с
народа.
Жара в накаленном в продолжение целого дня солнцем и полном
народа большом вагоне третьего класса
была такая удушливая, что Нехлюдов не пошел в вагон, а остался на тормазе.
Вагон, в котором
было место Нехлюдова,
был до половины полон
народом.
Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих,
был солдат,
были две барыни: одна молодая, другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
— Которые без привычки, тем, известно, трудно, — говорил он, — а обтерпелся — ничего. Только бы харчи
были настоящие. Сначала харчи плохи
были. Ну, а потом
народ обиделся, и харчи стали хорошие, и работать стало легко.
Она очень легко и без усилия поняла мотивы, руководившие этими людьми, и, как человек из
народа, вполне сочувствовала им. Она поняла, что люди эти шли за
народ против господ; и то, что люди эти сами
были господа и жертвовали своими преимуществами, свободой и жизнью за
народ, заставляло ее особенно ценить этих людей и восхищаться ими.
Он принадлежал к партии народовольцев и
был даже главою дезорганизационной группы, имевшей целью терроризировать правительство так, чтобы оно само отказалось от власти и призвало
народ. С этой целью он ездил то в Петербург, то за границу, то в Киев, то в Одессу и везде имел успех. Человек, на которого он вполне полагался, выдал его. Его арестовали, судили, продержали два года в тюрьме и приговорили к смертной казни, заменив ее бессрочной каторгой.
— Какой же особенный
народ? — сказал Нехлюдов. — Такой же, как все. А
есть и невинные.
Оба эти политические арестанта
были люди из
народа: первый
был крестьянин Набатов, второй
был фабричный Маркел Кондратьев.
Когда он
был на воле, он работал для, той цели, которую он себе поставил, а именно: просвещение, сплочение рабочего, преимущественно крестьянского
народа; когда же он
был в неволе, он действовал так же энергично и практично для сношения с внешним миром и для устройства наилучшей в данных условиях жизни не для себя только, но и для своего кружка.
Революция, в его представлении, не должна
была изменить основные формы жизни
народа — в этом он не сходился с Новодворовым и последователем Новодворова Маркелом Кондратьевым, — революция, по его мнению, не должна
была ломать всего здания, а должна
была только иначе распределить внутренние помещения этого прекрасного, прочного, огромного, горячо-любимого им старого здания.
Другой политический арестант в этой партии из
народа, Маркел Кондратьев,
был человек иного склада.
Делать всё для масс
народа, а не ждать ничего от них; массы составляют объект нашей деятельности, но не могут
быть нашими сотрудниками до тех пор, пока они инертны, как теперь, — начал он, как будто читал лекцию.
Всё это
были как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя
было достигнуть ни при каких других условиях, с тем чтобы потом распространить в самых широких размерах эти сгущенные пороки и разврат среди всего
народа.
Сотни тысяч людей ежегодно доводились до высшей степени развращения, и когда они
были вполне развращены, их выпускали на волю, для того чтобы они разносили усвоенное ими в тюрьмах развращение среди всего
народа.
Только при особенном культивировании порока, как оно производится в этих учреждениях, можно
было довести русского человека до того состояния, до которого он
был доведен в бродягах, предвосхитивших новейшее учение Ницше и считающих всё возможным и ничто не запрещенным и распространяющих это учение сначала между арестантами, а потом между всем
народом.
Потребность же возмездия не только не смягчалась правительственными наказаниями, но воспитывалась в
народе, где ее не
было.
Нехлюдов видел, что людоедство начинается не в тайге, а в министерствах, комитетах и департаментах и заключается только в тайге; что его зятю, например, да и всем тем судейским и чиновникам, начиная от пристава до министра, не
было никакого дела до справедливости или блага
народа, о которых они говорили, а что всем нужны
были только те рубли, которые им платили за то, чтобы они делали всё то, из чего выходит это развращение и страдание.
Улица села
была полна
народом: и русскими и инородцами в своих странных шапках и халатах.
Почтамт
была низкая со сводами комната; за конторкой сидели чиновники и выдавали толпящемуся
народу.
Строгость смотрителя происходила преимущественно оттого, что в переполненной вдвое против нормального тюрьме в это время
был повальный тиф. Извозчик, везший Нехлюдова, рассказал ему дорогой, что «в тюрьме гораздо
народ теряется. Какая-то на них хворь напала. Человек по двадцати в день закапывают».