Неточные совпадения
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и
добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о том, зачем на свете всё устроено
так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо
было не думать об этом. Станет скучно — покурила или
выпила или, что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
Глаза
были правдивые,
добрые, и всё выражение и решимости и робости
было так трогательно, что Нехлюдов, как это бывало с ним, вдруг перенесся в ее положение, понял ее и пожалел.
— Что он у вас спрашивает, кто вы? — спросила она у Нехлюдова, слегка улыбаясь и доверчиво глядя ему в глаза
так просто, как будто не могло
быть сомнения о том, что она со всеми
была,
есть и должна
быть в простых, ласковых, братских отношениях. — Ему всё нужно знать, — сказала она и совсем улыбнулась в лицо мальчику
такой доброй, милой улыбкой, что и мальчик и Нехлюдов — оба невольно улыбнулись на ее улыбку.
Ужасны
были, очевидно, невинные страдания Меньшова — и не столько его физические страдания, сколько то недоумение, то недоверие к
добру и к Богу, которые он должен
был испытывать, видя жестокость людей, беспричинно мучающих его; ужасно
было опозорение и мучения, наложенные на эти сотни ни в чем неповинных людей только потому, что в бумаге не
так написано; ужасны эти одурелые надзиратели, занятые мучительством своих братьев и уверенные, что они делают и хорошее и важное дело.
Он не только вспомнил, но почувствовал себя
таким, каким он
был тогда, когда он четырнадцатилетним мальчиком молился Богу, чтоб Бог открыл ему истину, когда плакал ребенком на коленях матери, расставаясь с ней и обещаясь ей
быть всегда
добрым и никогда не огорчать ее, — почувствовал себя
таким, каким он
был, когда они с Николенькой Иртеневым решали, что
будут всегда поддерживать друг друга в
доброй жизни и
будут стараться сделать всех людей счастливыми.
Такое объяснение всего того, что происходило, казалось Нехлюдову очень просто и ясно, но именно эта простота и ясность и заставляли Нехлюдова колебаться в признании его. Не может же
быть, чтобы
такое сложное явление имело
такое простое и ужасное объяснение, не могло же
быть, чтобы все те слова о справедливости,
добре, законе, вере, Боге и т. п.
были только слова и прикрывали самую грубую корысть и жестокость.
— Если бы
была задана психологическая задача: как сделать
так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто
добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы
было то самое, что
есть, надо, чтобы эти люди
были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых,
были уверены, что
есть такое дело, называемое государственной службой, при котором можно обращаться с людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения к ним, а во-вторых, чтобы люди этой самой государственной службой
были связаны
так, чтобы ответственность за последствия их поступков с людьми не падала ни на кого отдельно.
Тарас говорил про себя, что когда он не
выпьет, у него слов нет, а что у него от вина находятся слова хорошие, и он всё сказать может. И действительно, в трезвом состоянии Тарас больше молчал; когда же
выпивал, что случалось с ним редко и и только в особенных случаях, то делался особенно приятно разговорчив. Он говорил тогда и много и хорошо, с большой простотою, правдивостью и, главное, ласковостью, которая
так и светилась из его
добрых голубых глаз и не сходящей с губ приветливой улыбки.
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и
так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное
добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами
было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
Другое же впечатление — бодрой Катюши, нашедшей любовь
такого человека, как Симонсон, и ставшей теперь на твердый и верный путь
добра, — должно
было бы
быть радостно, но Нехлюдову оно
было тоже тяжело, и он не мог преодолеть этой тяжести.
Но, как человек от природы умный и
добрый, он очень скоро почувствовал невозможность
такого примирения и, чтобы не видеть того внутреннего противоречия, в котором он постоянно находился, всё больше и больше отдавался столь распространенной среди военных привычке
пить много вина и
так предался этой привычке, что после тридцатипятилетней военной службы сделался тем, что врачи называют алкоголиком.
Неточные совпадения
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил
такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от
доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Вся овощь огородная //
Поспела; дети носятся // Кто с репой, кто с морковкою, // Подсолнечник лущат, // А бабы свеклу дергают, //
Такая свекла
добрая! // Точь-в-точь сапожки красные, // Лежит на полосе.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал.
Доброе мнение обо мне начальников и войска
было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни.
Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от плода познания
добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом
так, чтобы можно
было во всякое время отнять его от слишком лакомых уст.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь
такое, что сделало бы
добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом
были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не
было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.