Неточные совпадения
— Я потому так говорю, — продолжал он с отчаянностью, — что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один
Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед
жизнью одного человека.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза
Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности
жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще бòльшем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Тихая
жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький
Наполеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеонова, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
Жизнь между тем, настоящая
жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с
Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
«Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел
Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы, и вся его
жизнь.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры,
Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой
жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей
жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого,
Наполеон с Поклонной горы видел трепетание
жизни в городе и чувствовал как бы дыхание этого большого и красивого тела.
Губернская
жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы, и что, как и во всем, чтò происходило в то время в России, заметна была какая-то особенная размашистость — море по колено, трын-трава всё в
жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и
Наполеоне.
Итальянец видимо был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю
жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов и в особенности на
Наполеона.
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, — как-то: либеральные начинания царствования, борьба с
Наполеоном, твердость, выказанная им в 12-м году и поход 13-го года, не вытекают ли из одних и тех же источников, — условий крови, воспитания,
жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, — из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как-то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20-х годов? В чем состоит сущность этих упреков?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами — государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против
Наполеона. И всё это есть в Александре I; всё это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей
жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Если вся деятельность исторических лиц служит выражением воли масс, как то и думают некоторые, то биографии
Наполеонов, Екатерин, со всеми подробностями придворной сплетни, служат выражением
жизни народов, чтò есть очевидная бессмыслица; если же только одна сторона деятельности исторического лица служит выражением
жизни народов, как то и думают другие мнимые философы-историки, то для того, чтобы определить, какая сторона деятельности исторического лица выражает
жизнь народа, нужно знать прежде, в чем состоит
жизнь народа.
Неточные совпадения
«Мизантропия, углубленная до безумия. Нет, — каким должен быть вождь,
Наполеон этих людей? Людей, которые видят счастье
жизни только в сытости?»
— Такая судорога была у
Наполеона Бонапарта в лучшие моменты его
жизни.
Наутро опять
жизнь, опять волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только
Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например, народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет, решает участь народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия.
В «Войне и мире» не только «мир» побеждает «войну», но и вообще реальность «частной»
жизни побеждает призрачность
жизни «исторической», детская пеленка, запачканная в зеленое и желтое, оказывается существеннее, глубже всех
Наполеонов и всех столкновений Запада и Востока.
Я после и прежде встречал в
жизни много мистиков в разных родах, от Виберга и последователей Товянского, принимавших
Наполеона за военное воплощение бога и снимавших шапку, проходя мимо Вандомской колонны, до забытого теперь «Мапа», который сам мне рассказывал свое свидание с богом, случившееся на шоссе между Монморанси и Парижем.