Неточные совпадения
Он прочел письма. Одно
было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо
было продать; но теперь, до примирения с женой, не
могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут
было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он
может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса
будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия
есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не
мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не
мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить
было бы
очень весело.
Если б он
мог слышать, что говорили ее родители в этот вечер, если б он
мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити
будет несчастна, если он не женится на ней, он бы
очень удивился и не поверил бы этому. Он не
мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное ей,
могло быть дурно. Еще меньше он
мог бы поверить тому, что он должен жениться.
—
Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера. Да, если он рано уехал и
был еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и мне его
очень жаль.
—
Очень рад, — сказал он холодно, — по понедельникам мы принимаем. — Затем, отпустив совсем Вронского, он сказал жене: — и как хорошо, что у меня именно
было полчаса времени, чтобы встретить тебя и что я
мог показать тебе свою нежность, — продолжал он тем же шуточным тоном.
Казалось,
очень просто
было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не
могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала
было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Он знал
очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины
может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не
может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
—
Были, ma chère. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали, что соус на этом обеде стоил тысячу рублей, — громко говорила княгиня Мягкая, чувствуя, что все ее слушают, — и
очень гадкий соус, что-то зеленое. Надо
было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек, и все
были очень довольны. Я не
могу делать тысячерублевых соусов.
—
Очень можно, куда угодно-с, — с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы желая дать почувствовать, что для других
могут быть затруднения, как и с кем обойтись, но для него никогда и ни в чем не
может быть затруднений.
И действительно, на это дело
было потрачено и тратилось
очень много денег и совершенно непроизводительно, и всё дело это, очевидно, ни к чему не
могло привести.
— Нет, вы не хотите,
может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он
очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
«Разумеется, я не завидую и не
могу завидовать Серпуховскому; но его возвышение показывает мне, что стоит выждать время, и карьера человека, как я,
может быть сделана
очень скоро.
Но он не
мог сказать дурак, потому что Свияжский
был несомненно не только
очень умный, но
очень образованный и необыкновенно просто носящий свое образование человек.
— Мы с ним большие друзья. Я
очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас
были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все
были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И
можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
— Ну, так вот прочтите. Я скажу то, чего бы желала.
Очень бы желала! — Она написала начальные буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: «чтобы вы
могли забыть и простить, чтò
было».
— Я
очень благодарю вас за ваше доверие, но… — сказал он, с смущением и досадой чувствуя, что то, что он легко и ясно
мог решить сам с собою, он не
может обсуждать при княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой силы, которая должна
была руководить его жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения. Он остановился, глядя на княгиню Тверскую.
Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель,
было невозможно, так как половина приданого не
могла поспеть к этому времени; но она не
могла не согласиться с Левиным, что после поста
было бы уже и слишком поздно, так как старая родная тетка князя Щербацкого
была очень больна и
могла скоро умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу.
— Я спрашивала доктора: он сказал, что он не
может жить больше трех дней. Но разве они
могут знать? Я всё-таки
очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на мужа из-за волос. — Всё
может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее лице всегда бывало, когда она говорила о религии.
— Да уж это ты говорил. Дурно, Сережа,
очень дурно. Если ты не стараешься узнать того, что нужнее всего для христианина, — сказал отец вставая, — то что же
может занимать тебя? Я недоволен тобой, и Петр Игнатьич (это
был главный педагог) недоволен тобой… Я должен наказать тебя.
Левин никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это
было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что он
очень любил и уважал княгиню, не
мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть ее так.
— Пожалуйста, не объясняй причины! Я не
могу иначе! Мне
очень совестно перед тобой и перед ним. Но ему, я думаю, не
будет большого горя уехать, а мне и моей жене его присутствие неприятно.
Дарья Александровна исполнила свое намерение и поехала к Анне. Ей
очень жалко
было огорчить сестру и сделать неприятное ее мужу; она понимала, как справедливы Левины, не желая иметь никаких сношений с Вронским; но она считала своею обязанностью побывать у Анны и показать ей, что чувства ее не
могут измениться, несмотря на перемену ее положения.
Дарья Александровна должна
была согласиться, и в назначенный день Левин приготовил для свояченицы четверню лошадей и подставу, собрав ее из рабочих и верховых,
очень некрасивую, но которая
могла довезти Дарью Александровну в один день.
Теперь, когда лошади нужны
были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это
было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он не
мог допустить Дарью Александровну нанимать из его дома лошадей и, кроме того, знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку,
были для нее
очень важны; а денежные дела Дарьи Александровны, находившиеся в
очень плохом положении, чувствовались Левиными как свои собственные.
— Я не
могу защищать его суждений, — вспыхнув сказала Дарья Александровна, — но я
могу сказать, что он
очень образованный человек, и если б он
был тут, он бы вам знал что ответить, но я не умею.
Содержание
было то самое, как он ожидал, но форма
была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани
очень больна, доктор говорит, что
может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это
будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
— Мне
очень жаль, что тебя не
было, — сказала она. — Не то, что тебя не
было в комнате… я бы не
была так естественна при тебе… Я теперь краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, — говорила она, краснея до слез. — Но что ты не
мог видеть в щелку.
Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не
могла не покраснеть, но что потом ей
было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он
очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским
быть как можно дружелюбнее.
― Как я рад, ― сказал он, ― что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли давно этого желала. И Львов
был же у нее и бывает. Хоть она мне и сестра, ― продолжал Степан Аркадьич, ― я смело
могу сказать, что это замечательная женщина. Вот ты увидишь. Положение ее
очень тяжело, в особенности теперь.
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь
очень похожий портрет. То, что вы сказали, совершенно характеризует французское искусство теперь, и живопись и даже литературу: Zola, Daudet. Но,
может быть, это всегда так бывает, что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
Алексей Александрович расспросил, в чем состояла деятельность этой новой комиссии, и задумался. Он соображал, нет ли в деятельности этой комиссии чего-нибудь противоположного его проектам. Но, так как деятельность этого нового учреждения
была очень сложна и проекты его обнимали
очень большую область, он не
мог сразу сообразить этого и, снимая pince-nez, сказал...
— Да, но вам,
может быть, легче вступить в сношения, которые всё-таки необходимы, с человеком приготовленным. Впрочем, как хотите. Я
очень рад
был услышать о вашем решении. И так уж столько нападков на добровольцев, что такой человек, как вы, поднимает их в общественном мнении.