Неточные совпадения
Тем не менее даже и
по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию
города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах.
Но драма уже совершилась бесповоротно. Прибывши домой, головотяпы немедленно выбрали болотину и, заложив на ней
город, назвали Глуповым, а себя
по тому
городу глуповцами. «Так и процвела сия древняя отрасль», — прибавляет летописец.
4) Урус-Кугуш-Кильдибаев, Маныл Самылович, капитан-поручик из лейб-кампанцев. [Лейб-кампанцы — гвардейские офицеры или солдаты, участники дворцовых переворотов XVIII века.] Отличался безумной отвагой и даже брал однажды приступом
город Глупов.
По доведении о сем до сведения, похвалы не получил и в 1745 году уволен с распубликованием.
В августе 1762 года в
городе Глупове происходило необычное движение
по случаю прибытия нового градоначальника, Дементия Варламовича Брудастого.
Вспомнили только что выехавшего из
города старого градоначальника и находили, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за всем тем, новому правителю уже
по тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый.
Нечто подобное было,
по словам старожилов, во времена тушинского царика, да еще при Бироне, когда гулящая девка, Танька-Корявая, чуть-чуть не подвела всего
города под экзекуцию.
Говорили, что новый градоначальник совсем даже не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов
по легкомыслию; что он
по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над
городом и сосет у сонных обывателей кровь.
Было свежее майское утро, и с неба падала изобильная роса. После бессонной и бурно проведенной ночи глуповцы улеглись спать, и в
городе царствовала тишина непробудная. Около деревянного домика невзрачной наружности суетились какие-то два парня и мазали дегтем ворота. Увидев панов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были остановлены.
«Новая сия Иезавель, [
По библейскому преданию, Иезавель, жена царя Израиля Ахава, навлекла своим греховным поведением гнев бога на израильский народ.] — говорит об Аленке летописец, — навела на наш
город сухость».
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум.
По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили тем, что выбрали из среды своей ходока — самого древнего в целом
городе человека, Евсеича. Долго кланялись и мир и Евсеич друг другу в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир сказал...
Жили стрельцы в особенной пригородной слободе, названной
по их имени Стрелецкою, а на противоположном конце
города расположилась слобода Пушкарская, в которой обитали опальные петровские пушкари и их потомки.
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница
по направлению к выгону и, отойдя от
города на безопасное расстояние, начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
По обширности своей
город сей, в административном отношении, находится в ведении четырех градоначальников, кои состоят между собой в непрерывном пререкании.
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы,
по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание прибавил еще прованское масло. И в то же время положил в сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе в
городе останется хоть один недоумевающий.
В 1798 году уже собраны были скоровоспалительные материалы для сожжения всего
города, как вдруг Бородавкина не стало…"Всех расточил он, — говорит
по этому случаю летописец, — так, что даже попов для напутствия его не оказалось.
В сей мысли еще более меня утверждает то, что
город Глупов
по самой природе своей есть, так сказать, область второзакония, для которой нет даже надобности в законах отяготительных и многосмысленных.
Напоминанием об опасном хождении, — говорит он, — жители
города Глупова нимало потревожены не были, ибо и до того,
по самой своей природе, великую к таковому хождению способность имели и повсеминутно в оном упражнялись.
…Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти никакого влияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников,
городом управляли квартальные; но так как либерализм еще продолжал давать тон жизни, то и они не бросались на жителей, но учтиво прогуливались
по базару и умильно рассматривали, который кусок пожирнее. Но даже и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею, потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только требухой.
Приметив на самом выезде из
города полуразвалившееся здание, в котором некогда помещалась инвалидная команда, он устроил в нем сходбища, на которые
по ночам собирался весь так называемый глуповский бомонд.
По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают
город и в то же время представляют защиту от внешних врагов.
Дети, которые при рождении оказываются не обещающими быть твердыми в бедствиях, умерщвляются; люди крайне престарелые и негодные для работ тоже могут быть умерщвляемы, но только в таком случае, если,
по соображениям околоточных надзирателей, в общей экономии наличных сил
города чувствуется излишек.
Но вот солнце достигает зенита, и Угрюм-Бурчеев кричит: «Шабаш!» Опять повзводно строятся обыватели и направляются обратно в
город, где церемониальным маршем проходят через «манеж для принятия пищи» и получают
по куску черного хлеба с солью.
На другой же день
по приезде он обошел весь
город.
Дома он через минуту уже решил дело
по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить
город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Скорым шагом удалялся он прочь от
города, а за ним, понурив головы и едва поспевая, следовали обыватели. Наконец к вечеру он пришел. Перед глазами его расстилалась совершенно ровная низина, на поверхности которой не замечалось ни одного бугорка, ни одной впадины. Куда ни обрати взоры — везде гладь, везде ровная скатерть,
по которой можно шагать до бесконечности. Это был тоже бред, но бред точь-в-точь совпадавший с тем бредом, который гнездился в его голове…
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий
по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной
город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Двоекурову Семен Козырь полюбился
по многим причинам. Во-первых, за то, что жена Козыря, Анна, пекла превосходнейшие пироги; во-вторых, за то, что Семен, сочувствуя просветительным подвигам градоначальника, выстроил в Глупове пивоваренный завод и пожертвовал сто рублей для основания в
городе академии; в-третьих, наконец, за то, что Козырь не только не забывал ни Симеона-богоприимца, ни Гликерии-девы (дней тезоименитства градоначальника и супруги его), но даже праздновал им дважды в год.
Во время его управления
городом тридцать три философа были рассеяны
по лицу земли за то, что"нелепым обычаем говорили: трудящийся да яст; нетрудящийся же да вкусит от плодов безделия своего".
Но
по мере того как новый
город приходил к концу, телесные упражнения сокращались, а вместе с досугом из-под пепла возникало и пламя измены…
Дело в том, что
по окончательном устройстве
города последовал целый ряд празднеств.
Во-первых, назначен был праздник
по случаю переименования
города из Глупова в Непреклонск; во-вторых, последовал праздник в воспоминание побед, одержанных бывшими градоначальниками над обывателями; и, в-третьих,
по случаю наступления осеннего времени сам собой подошел праздник"Предержащих Властей".
Хотя оно было еще не близко, но воздух в
городе заколебался, колокола сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели и метались
по полю, не находя дороги в
город.