Неточные совпадения
При этих ее словах на
лице Захаревского промелькнула легкая и едва заметная усмешка: он лучше других, по собственному опыту, знал, до какой степени Александра Григорьевна унижалась для малейшей выгоды
своей.
Оба эти
лица были в
своих лучших парадных нарядах: Захаревский в новом, широком вицмундире и при всех
своих крестах и медалях; госпожа Захаревская тоже в новом сером платье, в новом зеленом платке и новом чепце, — все наряды ее были довольно ценны, но не отличались хорошим вкусом и сидели на ней как-то вкривь и вкось: вообще дама эта имела то свойство, что, что бы она ни надела, все к ней как-то не шло.
— Воля божия на то, вероятно, есть, — отвечал Ардальон Васильевич, тоже придавая
лицу своему печальное выражение.
На дворе, впрочем, невдолге показался Симонов; на
лице у него написан был смех, и за ним шел какой-то болезненной походкой Ванька, с всклоченной головой и с заплаканной рожею. Симонов прошел опять к барчикам; а Ванька отправился в
свою темную конуру в каменном коридоре и лег там.
Тот пошел. Еспер Иваныч сидел в креслах около
своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик, с небритой бородой, с протянутой ногой и с висевшей рукой.
Лицо у него тоже было скошено немного набок.
Мари была далеко не красавица, но необыкновенно миловидна: ум и нравственная прелесть Еспера Иваныча ясно проглядывали в выражении ее молодого
лица, одушевленного еще сверх того и образованием, которое, чтобы угодить
своему другу, так старалась ей дать княгиня; m-me Фатеева, сидевшая, по обыкновению, тут же, глубоко-глубоко спрятавшись в кресло, часто и подолгу смотрела на Павла, как он вертелся и финтил перед совершенно спокойно державшею себя Мари.
Павел пробовал было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала
свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в
лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается вас».
Он в продолжение пятницы отслушал все службы, целый день почти ничего не ел и в самом худшем
своем платье и с мрачным
лицом отправился в церковь.
Веселенький деревенский домик полковника, освещенный солнцем, кажется, еще более обыкновенного повеселел. Сам Михайло Поликарпыч, с сияющим
лицом, в
своем домашнем нанковом сюртуке, ходил по зале: к нему вчера только приехал сын его, и теперь, пока тот спал еще, потому что всего было семь часов утра, полковник разговаривал с Ванькой, у которого от последней, вероятно, любви его появилось даже некоторое выражение чувств в
лице.
Павел наконец проснулся и, выйдя из спальни
своей растрепанный, но цветущий и здоровый, подошел к отцу и, не глядя ему в
лицо, поцеловал у него руку. Полковник почти сурово взглянул на сына.
Проговоря это, отец Иоаким приостановился немного, — как бы затем, чтобы дать время
своим слушателям уразуметь, с какими
лицами он был знаком и дружен.
— Venez donc! [Идите же! (франц.).] — повторяла Фатеева еще настоятельнее и через несколько мгновений она вошла в сопровождении довольно молодцоватого, но лет уже за сорок мужчины, — с
лицом, видно, некогда красивым, но теперь истощенным, в щеголеватом штатском платье и с военным крестиком в петличке. Он, кажется, старался улыбаться
своему положению.
— А что же вы не сказали того, что муж прежде всегда заставлял меня, чтоб я была любезна с вами? — проговорила она, не оборачивая
лица своего в комнату: вообще в тоне ее голоса и во всех манерах было видно что-то раздраженное.
— Хорош, если вам он нравится, — отвечал Павел, держа
лицо свое опущенным в землю.
— Нет, не надо! — отвечал тот, не давая ему руки и целуя малого в
лицо; он узнал в нем друга
своего детства — мальчишку из соседней деревни — Ефимку, который отлично ходил у него в корню, когда прибегал к нему по воскресеньям бегать в лошадки.
Павел, взглянув в это время мельком в зеркало, с удовольствием заметил, что
лицо его было худо и бледно. «Авось хоть это-то немножко устыдит ее», — подумал он. Денщик возвратился и просил его в гостиную. Мари в первую минуту, как ей доложили о Павле, проворно привстала со
своего места.
— Превосходно! — воскликнул Павел, которому сам Неведомов показался в эти минуты таким же монахом-францисканцем, обнимающим
своим умом и сердцем всю природу, и особенно его приятно поразили черты
лица того, которые загорались какою-то восторженностью и вдохновением, когда он произносил некоторые слова монолога.
«Уж не та ли эта особа, в которую мне сегодня предназначено влюбиться?» — подумал Павел, вспомнив
свое давешнее предчувствие, но когда девица обернулась к нему, то у ней открылся такой огромный нос и такие рябины на
лице, что влюбиться в нее не было никакой возможности.
— Ай, батюшка Павел Михайлович! — вскричал тот, увидя Павла и вскакивая с
своего кожаного дивана, на котором лежал вверх
лицом.
При этом все невольно потупились, кроме, впрочем, Плавина,
лицо которого ничего не выражало, как будто бы это нисколько и не касалось его. Впоследствии оказалось, что он даже и не заметил, какие штуки против него устраивались: он очень уж в это время занят был мыслью о предстоящей поездке на бал к генерал-губернатору и тем, чтоб не измять и не испачкать
свой костюм как-нибудь.
Павел пожал плечами и ушел в
свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места.
Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
Он застал ее сидящею у окна, очень похудевшую в
лице, но в талии как бы несколько даже пополневшую. Он изъяснил ей
свою просьбу, чтобы она взялась играть в «Ромео и Юлии» няньку.
Людям остающимся всегда тяжелее нравственно — чем людям уезжающим. Павел с каким-то тупым вниманием смотрел на все сборы; он подошел к тарантасу, когда Клеопатра Петровна, со
своим окончательно уже могильным выражением в
лице, села в него; Павел поправил за ней подушку и спросил, покойно ли ей.
— И Неведомова позовите, — продолжал Салов, и у него в воображении нарисовалась довольно приятная картина, как Неведомов, человек всегда строгий и откровенный в
своих мнениях, скажет Вихрову: «Что такое, что такое вы написали?» — и как у того при этом
лицо вытянется, и как он свернет потом тетрадку и ни слова уж не пикнет об ней; а в то же время приготовлен для слушателей ужин отличный, и они, упитавшись таким образом вкусно, ни слова не скажут автору об его произведении и разойдутся по домам, — все это очень улыбалось Салову.
Мы знаем, что вкус и мнения оборванных приятелей Павла Клеопатра Петровна не очень высоко ценила; но кроме того, в деревню, значит, он приехал для какого-то
своего писательства. Легкая тень печали пробежала по ее до того блиставшему счастием
лицу. Она молчала, но зато заговорила m-lle Прыхина.
Стоя у себя в кабинете, он представил каждую сцену в
лицах; где была неясность в описаниях, — пояснил, что лишнее было для главной мысли — выкинул, чего недоставало — добавил, словом, отнесся к
своему произведению сколько возможно критически-строго и исправил его, как только умел лучше!
Казначей-то уж очень и не разыскивал: посмотрел мне только в
лицо и словно пронзил меня
своим взглядом; лучше бы, кажись, убил меня на месте; сам уж не помню я, как дождался вечера и пошел к целовальнику за расчетом, и не то что мне самому больно хотелось выпить, да этот мужичонко все приставал: «Поднеси да поднеси винца, а не то скажу — куда ты мешок-то девал!».
Вихров дал ему даже на дом прочесть
свои черновые экземпляры; Живин читал их около недели, и когда приехал к Вихрову, то имел
лицо серьезнее обыкновенного.
Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись по
своим комнатам. На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в
лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
— Все известны-с, — отвечал священник, — и прямо так говорили многие, что к одному из них, весьма почтенному
лицу, приезжал ксендз и увещевал
свою паству, чтобы она камня на камне в сем граде не оставила!
Когда наша орда влетела в деревню, старики и старухи поднялись со
своих мест, а молодые с заметным любопытством глядели на приезжих, и все они с видимым удовольствием на
лицах кланялись Александру Ивановичу.
В настоящей главе моей я попрошу читателя перенести
свое внимание к некоторым другим
лицам моего романа.
Мари едва успела отойти от двери и сесть на
свое место.
Лицо ее было по-прежнему взволнованно, но не столь печально, и даже у ней на губах появилась как бы несколько лукавая улыбка, которою она как бы говорила самой себе: «Ну, доктор!»
Отсюда выражение «двуликий Янус», применяемое к людям, меняющим по обстоятельствам
свое нравственное или идейное
лицо.], два
лица: одно очень доброе и любящее, а другое построже и посердитей.
Девушки и молодые женщины выходили на гулянку в
своих шелковых сарафанах, душегрейках, в бархатных и дородоровых кичках с жемчужными поднизями, спускающимися иногда ниже глаз, и, кроме того, у каждой из них был еще веер в руках, которым они и закрывали остальную часть
лица.
Генерал, впрочем, совершенно уже привык к нервному состоянию
своей супруги, которое в ней, особенно в последнее время, очень часто стало проявляться. В одно утро, наконец, когда Мари сидела с
своей семьей за завтраком и, по обыкновению, ничего не ела, вдруг раздался звонок; она по какому-то предчувствию вздрогнула немного. Вслед за тем лакей ей доложил, что приехал Вихров, и герой мой с веселым и сияющим
лицом вошел в столовую.
Стряпчий взял у него бумагу и ушел. Вихров остальной день провел в тоске, проклиная и
свою службу, и
свою жизнь, и самого себя. Часов в одиннадцать у него в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, — это пришли к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась. Войдя к барину с встревоженным
лицом, она сказала...
— Это не то, что понравилось, это какой-то трепет гражданский произвело во мне; и вы знаете ли, что у нас следователь в одном
лице своем заключает и прокурора иностранного, и адвоката, и присяжных, и все это он делает один, тайно в
своей коморе.
Все действующие
лица выучили уже
свои роли, так как все они хорошо знали, что строгий их предприниматель, с самого уже начала репетиции стоявший у себя в зале навытяжке и сильно нахмурив брови, не любил шутить в этом случае и еще в прошлом году одного предводителя дворянства, который до самого представления не выучивал
своей роли, распек при целом обществе и, кроме того, к очередной награде еще не представил.
В том месте, где муж героини едет в деревню к
своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион посмотрел на сестру, а потом — на брата; та немножко сконфузилась при этом, а по
лицу прокурора трудно было догадаться, что он думал.
Всеми этими оговорами, так же как тоном голоса
своего и манерами, Парфен все больше и больше становился Вихрову противен. Опросивши его, он велел позвать работницу. Та вошла с
лицом красным и, как кажется, заплаканным.
Начальник губернии в это время сидел у
своего стола и с мрачным выражением на
лице читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в черной рясе, с худым и желто-черноватым
лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.
Уже ударили к вечерне, когда наши путники выехали из города. Работник заметно жалел хозяйских лошадей и ехал шагом. Священник сидел, понурив
свою сухощавую голову, покрытую черною шляпою с большими полями. Выражение
лица его было по-прежнему мрачно-грустное: видно было, что какие-то заботы и печали сильно снедали его душу.
Священник еще больше нахмурил при этом
лицо свое.
Староста и работник тоже были выпущены. Последний, с явно сердитым
лицом, прошел прямо на двор; а староста по-прежнему немного подсмеивался над священником. Вихров, священник и староста отправились, наконец, в
свой поход. Иерей не без умысла, кажется, провел Вихрова мимо единоверческой церкви и заставил его заглянуть даже туда: там не было ни одного молящегося.
Тот, с обычной
своей усмешкой на
лице, принялся обыскивать; но облачения не нашлось.
Тот дрожащею рукой подписался и затем, подобрав
свою шапку, ушел с совершенно растерянным
лицом.
Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать
свое путешествие, как он ехал с священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам [Низамские убийцы. — Низамы — название турецких солдат регулярной армии.], ползли по земле, — и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и
лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить — и особенно когда он доходил до увлечения.
Вихрову ужасно скучно было все это видеть. Он сидел, потупив голову. Юлия тоже не обращала никакого внимания на фокусника и, в
свою очередь, глядела на Вихрова и потом, когда все другие
лица очень заинтересовались фокусником (он производил в это время магию с морскими свинками, которые превращались у него в голубей, а голуби — в морских свинок), Юлия, собравшись со всеми силами
своего духа, но по наружности веселым и даже смеющимся голосом, проговорила Вихрову...
Приезд новых гостей прервал этот разговор. Это был Кнопов, который, по обыкновению, во фраке и с прицепленною на борту сабелькою, увешанною крестами и медальками, входил, переваливаясь с ноги на ногу, а за ним следовал с
своим строгим и малоподвижным
лицом уже знакомый нам совестный судья.