«Я вас нашел, но не хотели вы // Признаться». Скромность кстати чрезвычайно. // «Вы правы… чтό страшней молвы? // Подслушать нас могли б случайно. // Так не презрение, но страх // Прочел я в ваших
пламенных глазах. // Вы тайны любите — и это будет тайной! // Но я скорей умру, чем откажусь от вас».
Черные курчавые головы, в картузах и ушастых меховых шапках, повернулись назад, туловища жадно вытянулись, черные
пламенные глаза с напряженным ожиданием впились в актеров.
Неточные совпадения
А Дунаев слушал, подставив ухо на голос оратора так, как будто Маракуев стоял очень далеко от него; он сидел на диване, свободно развалясь, положив руку на широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим отметил, что они часто и даже в самых
пламенных местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину веселым
глазом.
Р. была одна из тех скрытно-страстных женских натур, которые встречаются только между блондинами, у них
пламенное сердце маскировано кроткими и тихими чертами; они бледнеют от волнения, и
глаза их не искрятся, а скорее тухнут, когда чувства выступают из берегов.
Высокого роста, почти атлетического сложения, с широким, как у Бетховена, лбом, опутанным небрежно-художественно черными с проседью волосами, с большим мясистым ртом страстного оратора, с ясными, выразительными, умными, насмешливыми
глазами, он имел такую наружность, которая среди тысяч бросается в
глаза — наружность покорителя душ и победителя сердец, глубоко-честолюбивого, еще не пресыщенного жизнью, еще
пламенного в любви и никогда не отступающего перед красивым безрассудством…
Даже в эту страшную минуту я любил этого человека, но вместе с тем инстинктивно чувствовал, что вот сейчас он бешеным насилием разобьет мою любовь вдребезги, что затем, пока я буду жить, в его руках и после, навсегда, навсегда в моем сердце вспыхнет та же
пламенная ненависть, которая мелькнула для меня в его мрачных
глазах.
Ромашов знал, что и сам он бледнеет с каждым мгновением. В голове у него сделалось знакомое чувство невесомости, пустоты и свободы. Странная смесь ужаса и веселья подняла вдруг его душу кверху, точно легкую пьяную пену. Он увидел, что Бек-Агамалов, не сводя
глаз с женщины, медленно поднимает над головой шашку. И вдруг
пламенный поток безумного восторга, ужаса, физического холода, смеха и отваги нахлынул на Ромашова. Бросаясь вперед, он еще успел расслышать, как Бек-Агамалов прохрипел яростно: