Неточные совпадения
— Не знаю-с, насколько он умен! — резко отвечал Михайло Борисович, выпивая при этом свою обычную рюмку портвейну; в сущности он очень хорошо
знал, что генерал был умен, но
только тот всегда подавлял его своей аляповатой
и действительно уж ни перед чем не останавливающейся натурой, а потому Михайло Борисович издавна его ненавидел.
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному не научат, он в то же время
знал, что мне оттуда дадут хороший чин
и хорошее место, а в России чиновничество до такой степени все заело, в такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно лучше предпочитают убить, недоразвить в детях своих человека, но
только чтобы сделать из них чиновника.
Вы совершенно справедливо как-то раз говорили, что нынче не
только у нас, но
и в европейском обществе, человеку, для того, чтобы он был не совершеннейший пошляк
и поступал хоть сколько-нибудь честно
и целесообразно, приходится многое самому изучить
и узнать.
— Мингера, разумеется, — отвечал князь с некоторою гримасою. — Приятель этот своим последним подобострастным разговором с Михайлом Борисовичем просто показался князю противен. — К нам летом собирается приехать в Москву погостить, — присовокупил он: — но
только, по своей немецкой щепетильности, все конфузится
и спрашивает, что не стеснит ли нас этим? Я говорю, что меня нет, а жену — не
знаю.
Дело в том, что, как князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист,
и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних
только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может
и не должно существовать,
и хоть вместе с тем
знал даже, что
и Елена точно так же это понимает, но сказать ей о том прямо у него никак не хватало духу,
и ему казалось, что он все-таки оскорбит
и унизит ее этим.
—
Только они меня-то, к сожалению, не
знают… — продолжала между тем та, все более
и более приходя в озлобленное состояние. — Я бегать да подсматривать за ними не стану, а прямо дело заведу: я мать,
и мне никто не запретит говорить за дочь мою. Господин князь должен был понимать, что он — человек женатый,
и что она — не уличная какая-нибудь девчонка, которую взял, поиграл да
и бросил.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома
и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу
и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять
и беспокоить,
и тут вдруг она
узнает, что Елена не
только что не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.
Разузнать обо всем этом
и подробно выведать княгиня могла через одного
только Елпидифора Мартыныча, в преданность которого она верила
и наперед почти была убеждена, что он все уже
и знает. Получив от княгини приглашение посетить ее больную, Елпидифор Мартыныч сейчас же воспылал гордостью.
Будь князь понастойчивей, он, может быть, успел бы втолковать ей
и привить свои убеждения, или, по крайней мере, она стала бы притворяться, что разделяет их; но князь, как
и с большей частью молодых людей это бывает, сразу же разочаровался в своей супруге, отвернулся от нее умственно
и не стал ни слова с ней говорить о том, что составляло его суть, так что с этой стороны княгиня почти не
знала его
и видела
только, что он знакомится с какими-то странными людьми
и бог
знает какие иногда странные вещи говорит.
— А
знаете ли вы, — продолжал барон, — что наши, так называемые нравственные женщины, разлюбя мужа, продолжают еще любить их по-брачному: это явление, как хотите, безнравственное
и представляет безобразнейшую картину; этого никакие дикие племена, никакие животные не позволяют себе! Те обыкновенно любят тогда
только, когда чувствуют влечение к тому.
Миклаков в молодости отлично кончил курс в университете, любил очень читать
и потому много
знал; но в жизни как-то ему не повезло: в службе он дотянул
только до бухгалтера, да
и тут его терпели потому, что обязанности свои он
знал в совершенстве,
и начальники его обыкновенно говорили про него: «Миклаков, как бухгалтер, превосходный, но как человек — пренеприятный!» Дело в том, что при служебных объяснениях с своими начальствующими лицами он нет-нет да
и ввернет почти каждому из них какую-нибудь колкость.
— Говорят, что было! — подтвердила г-жа Петицкая самым невинным голосом, хотя очень хорошо
знала, что никто ей ничего подобного не говорил
и что все это она сама выдумала,
и выдумала даже в настоящую
только минуту.
— Черт
знает что такое! — произнес Миклаков
и пожал
только плечами.
— Никого я не хочу ни уничтожать, ни убивать
и заявляю вам
только тот факт, что положение рогатого мужа я не могу переносить спокойно, а как
и чем мне бороться с этим — не
знаю!
— Но ты
только выслушай меня… выслушай несколько моих слов!.. — произнесла Елизавета Петровна вкрадчивым голосом. — Я, как мать, буду говорить с тобою совершенно откровенно: ты любишь князя, — прекрасно!.. Он что-то такое дурно поступил против тебя, рассердил тебя, — прекрасно! Но дай пройти этому хоть один день, обсуди все это хорошенько,
и ты увидишь, что тебе многое в ином свете представится! Я сама любила
и знаю по опыту, что все потом иначе представляется.
Княгиня, в свою очередь, переживала тоже довольно сильные ощущения: она очень хорошо догадалась, что муж из ревности к ней вышел до такой степени из себя в парке
и затеял всю эту сцену с Архангеловым; она
только не
знала хорошенько, что такое говорила с ним Елена в соседней комнате, хотя в то же время ясно видела, что они там за что-то поссорились между собой.
Княгиня дальше не
знала, что
и говорить с Миклаковым,
и только попросила его садиться
и сама села.
— Да!.. Да!.. — повторил Адольф Иваныч с важностью. —
И он тоже совершенно со мной согласен, что в России нужней всего просвещение. Русский работник, например, мужик русский — он не глуп, нет!.. Он не просвещен!.. Он
только думает, что если праздник, так он непременно должен быть пьян, а будь он просвещен, он
знал бы, что праздник не для того, а чтобы человек отдохнул, — согласны вы с этим?
— Плохо-то, плохо! Конечно, что на первых порах слова родительские им покажутся неприятными, ну, а потом, как обдумаются, так, может быть,
и сделают по-ихнему; я, вы
знаете, для вас делал в этом отношении, сколько
только мог, да
и вперед — к-ха!.. — что-нибудь сделаю, — не откажитесь уж
и вы, по пословице: долг платежом красен!
—
Знаешь что, — начала она неторопливо
и с расстановкой. — Если бы
только возможно это было, так я желала бы лучше его совсем не крестить.
— Вот в том-то
и дело; я никак не желаю, чтобы он жил под русскими законами… Ты
знаешь, я никогда
и ни на что не просила у тебя денег; но тут уж буду требовать, что как
только подрастет немного наш мальчик, то его отправить за границу,
и пусть он будет лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но
только не русским.
— Одну
только вашу капризную волю
и желание, потому что предмета этого вы не изучали, не
знаете хорошо; тогда как родители, действующие по здравому смыслу, очень твердо
и положительно могут объяснить своим детям: «Милые мои, мы вас окрестили православными, потому что вы русские, а в России всего удобнее быть православным!»
Г-жа Петицкая готова была бог
знает как хвалить Миклакова, чтобы
только полюбила его княгиня
и не уехала в Петербург.
Его главным образом бесило то, от кого княгиня могла
узнать,
и как
только он помышлял, что ей известна была вся постигшая его неприятность, так кровь подливала у него к сердцу
и неимоверная злоба им овладевала.
С этим самым» чувством он совершил все прочие свои визиты, на которых никто даже не намекнул ему о вчерашней неприятности, — значит, одна
только княгиня в целой Москве
и знала об этом, а потому она начинала представляться ему самым злейшим его врагом.
«Э, черт возьми! Могу же я быть спокойным или не спокойным, как мне пожелается того!» — подумал он; но, поехав к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с собой
и передать ей всю эту историю, как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо
знала князя, так что, едва
только он вошел, как она воскликнула встревоженным даже голосом...
Положение ее, в самом деле, было некрасивое: после несчастной истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об этом
знают,
и вместе с тем она очень хорошо понимала, что в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна
только княгиня все ей простит, что бы про нее ни услышала,
и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так как последнее время прожилась окончательно.
Здесь он
узнал, что Жуквич уже пришел
и сидел с Еленой в гостиной, куда князь, проходя через залу, увидел в зеркало, что Жуквич читает какое-то письмо, а Елена очень внимательно слушает его; но едва
только она услыхала шаги князя, как стремительно сделала Жуквичу знак рукою,
и тот сейчас же после того спрятал письмо.
Жуквич на это грустно
только склонил голову
и хотел было что-то такое сказать, но приостановился, так как в это время в зале послышались тяжелые шаги. Елена тоже прислушалась к этим шагам
и, очень хорошо
узнав по ним походку князя, громко проговорила...
Мне просто сделалось гадко
и постыдно мое положение,
и я не в состоянии буду переносить его, если
только ты… у меня в этом случае, ты сам
знаешь, нет ни на кого надежды, кроме тебя… если ты не поможешь им…
—
И теперь она… Бог их там
знает, кто: князь ли, она ли ему,
только дали друг другу по подзатыльничку
и разошлись… Теперь она на бобах
и осталась! — заключил Николя
и захохотал.
— Oui, c'est lui! [Да, это он! (франц.).] — отвечал он ей тоже по-французски, но
только черт
знает как произнося. —
И что же, они любезничают с барышней? — обратился он снова к Марфуше.
— Но прежде я желал бы
знать: как вы очутились в этой клетке? Что князя вы кинули, это я слышал еще в Европе, а потому, приехав сюда, послал
только спросить к нему в дом, где вы живете… Мне сказали — в таком-то казенном доме… Я в оный; но мне говорят, что вы оттуда переехали в сию гостиницу, где
и нахожу вас, наконец. Вы, говорят, там служили
и, по обыкновению вашему, вероятно, рассорились с вашим начальством?
— Не к нему, но потому, что я
только эту гостиницу
и знала в Москве; а переехать мне надо было поскорее, — проговорила Елена, еще более смутясь. — Скажите, однако, не
знаете ли вы, что он за человек?.. Собственно, я до сих пор еще не могу хорошенько понять его.
Подойдя к довольно большому каменному дому, она решительно не
знала, как ей в него войти, так как он со всех сторон показался ей запертым,
и только со двора раздавался страшный лай цепной, должно быть, собаки.
О, как они все казались ей ничтожны
и противны, так что она не
знала даже, кому из них отдать хоть маленькое предпочтение;
и если Миклаков все-таки являлся ей лучше других, то потому
только, что был умнее всех прочих.