Дуня была совсем другого темперамента, чем Ариша, и точно не
хотела замечать ничего: ей было лень даже шевельнуться, и она после первого ребенка сильно начала толстеть…
Неточные совпадения
— Вздор
мелешь!.. Какое
хочешь: зеленое или красное?
— Феня… пожалей старика, который ползает перед тобой на коленях… —
молил Гордей Евстратыч страстным задыхавшимся шепотом, хватая себя за горло, точно его что душило. — Погоди… не говори никому ни слова… Не
хотел тебя обижать, Феня… прости старика!
— Бог тебя простит, а я еще подумаю, — отвечала Татьяна Власьевна. — Ты меня
хотел убить, Гордей Евстратыч, да Господь не допустил тебя. Знаю, кто тебя наущал… все знаю. И вот мой сказ тебе: чтобы Алены Евстратьевны и духу не было и чтобы напредки она носу сюда не
смела показывать…
Но и весной,
хотя Гордей Евстратыч часто бывал на Смородинке, можно было уже
заметить, что у него точно не лежало сердце к прииску и его постоянно тянуло в Белоглинский завод.
В этих старинных нарядах все три были красавицы на подбор,
хотя Ариша сильно похудела за последние дни, что Татьяна Власьевна
заметила только теперь.
— Давно я
хочу, Владимир Петрович, спросить вас, да все как-то не
смею… — нерешительно проговорила однажды Татьяна Власьевна. — Сдается мне, что как будто вы раньше к старой вере были привержены… Ей-богу! Уж очень вы хозяйство всякое произошли… В Москве есть такие купцы на Рогожском!.. Извините уж на простом слове…
Головинский зорко присматривался к брагинской семье, особенно к Татьяне Власьевне, и, конечно, не мог не
заметить того двоившегося впечатления, которое он производил на старуху: она
хотела верить в него и не могла, а между тем она была необходима для выполнения великих планов Владимира Петровича.
— Я с первого раза
заметил, что у вас есть какое-то горе, а теперь знаю его и могу вам помочь, если вы
хотите.
Гордей Евстратыч делал вид, что ничего не
замечает, и относился к сыну с небывалой нежностью, и только одна Ариша понимала истинную цену этой отцовской нежности: отец
хотел погубить сына, чтобы этим путем добиться своего.
Во время описи он сам помогал приставу и указал на вещи, которые тот
хотел не
заметить.
Такое поведение особенно огорчало Татьяну Власьевну,
хотя она и не
смела открыто «перечить» милушке, потому что он, очевидно, что-то держал у себя на уме. Михалко и Нюша присутствовали при этом, тоже относились ко всему как-то безучастно, точно эта опись их совсем не касалась.
Действительно, Нюша думала именно так, как говорил Зотушка,
хотя боялась в этом признаться даже самой себе и теперь невольно покраснела, как пойманная. Но Зотушка сделал вид, что ничего не
замечает, и затянул своего убогого Лазаря, который, покрытый струпьями, лежал у дверей ликовавшего в своих палатах богача.
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякие свои радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не
хотела замечать его состояние, что не хотела ни слова сказать о себе, означало многое.
Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно жмет ей руку, но так как в то же время он был для нее провидением, то и не
хотела замечать всех этих эксцентрических подробностей.
— Вы или бабушка правду сказали: мы больше не дети, и я виноват только тем, что не
хотел замечать этого, хоть сердце мое давно заметило, что вы не дитя…
Как все увлеченные своей идеей люди, Бахарев не
хотел замечать коварного поведения своего друга и, потягивая портер, нетерпеливо выгружал обильный запас всевозможных проектов, нововведений и реформ по заводам.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда
метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде
хотел вам это
заметить, но все как-то позабывал.
Лука Лукич. Да, он горяч! Я ему это несколько раз уже
замечал… Говорит: «Как
хотите, для науки я жизни не пощажу».
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не
хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я
хотела сказать: «Мы никак не
смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».