Таков был
рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…
Мирович(сгоревший при этом
рассказе приятеля со стыда и беря его потом за руку). Благодарю тебя, добрый друг, но, право, мне совестно… Зачем и для чего ты это сделал? Наконец, где ты взял денег, и какие у тебя могут быть лишние две тысячи целковых?
Неточные совпадения
Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового
приятеля, — только он, ни с того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его
рассказ до сведения благосклонного читателя.
Мой
приятель выслушал мой
рассказ не только без смеха, но с большим и серьезным вниманием.
Предлагаемый
рассказ заимствован из записок, оставшихся после
приятеля моего, Марка Ардалионыча Филоверитова, с которым читатель имел уже случай отчасти познакомиться. [См. «Надорванные». (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Они показались мне, несмотря на небрежность отделки, достаточно любопытными, чтобы предложить их на суд публики.
Разница между
рассказом «Письмовника» и «Собеседника» та, что там друзья решаются настращать
приятеля за богохульство, в котором он упражнялся с вечера, а здесь за то, что он оскорбляет божество Талии, осмеливаясь писать комедии по заказу одного господчика, который, побывав в Париже (как видно, это было в глазах издателей необходимое условие глупости), слыл между дворянами великим умником, да и от мещан тоже хотел получить дань поклонения своему гению.
Рассказы мои их много веселили, и
приятели мои не отпускали меня от себя.