Соколова была человек простой, прямолинейный и не особенно тактичный… Однажды она прямо заговорила со мной о том, что я поступаю плохо, считаю себя выше других и смотрю на всех такими взглядами, что ее, например, это смущает. Каждое ее слово
отзывалось во мне резко, точно кто водил ножом по стеклу.
Отрадно
отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнанье. Увы! я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить меня воспоминанием друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть, другим людям и при других обстоятельствах; а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось.
Я ненавидела, я боялась его, такой чужой он был мне; но в эту минуту так сильно
отзывались во мне волнение и страсть этого ненавистного, чужого человека!
Неточные совпадения
— Как тебе сказать? Господин Базаров непочтительно
отозвался о сэре Роберте Пиле. [Пиль Роберт (1788–1850) — английский государственный деятель, консерватор.] Спешу прибавить, что
во всем этом виноват один
я, а господин Базаров вел себя отлично.
Я его вызвал.
— Хорошо говорить многие умеют, а надо говорить правильно, —
отозвался Дьякон и, надув щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. — Они там вовлекли
меня в разногласия свои и смутили. А — «яко алчба богатства растлевает плоть, тако же богачество словесми душу растлевает».
Я ведь в социалисты пошел по вере моей
во Христа без чудес, с единым токмо чудом его любви к человекам.
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал
я в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки.
Я знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому назад, стоял до половины вросший в землю каменный крест с старинной надписью. Сердце
во мне замерло…
Я подбежал к кресту: белая фигура исчезла.
Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал
меня самого — но никто не
отозвался…
Неужели
я потерял навсегда это странное видение, которое
отозвалось таким явственным, сильным, прямо реальным ощущением
во всем моем существе.
Надо сказать, что
я несколько трушу Гриши, во-первых, потому, что
я человек чрезвычайно мягкий, а во-вторых, потому, что сам Гриша такой бесподобный и бескорыстный господин, что нельзя относиться к нему иначе, как с полным уважением. Уже дорогой
я размышлял о том, как
отзовется о моем поступке Гриша, и покушался даже бежать от моего спутника, но не сделал этого единственно по слабости моего характера.