Неточные совпадения
Закончилось это большим скандалом:
в один прекрасный день баба Люба, уперев руки
в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну»
не даст
в обиду, что учить, конечно, можно, но
не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у нее
в руках был
не ее сын, а сам Уляницкий.
Я долго
не спал, удивленный этой небывалой сценой… Я сознавал, что ссора
не имела личного характера. Они спорили, и мать плакала
не от личной
обиды, а о том, что было прежде и чего теперь нет: о своей отчизне, где были короли
в коронах, гетманы, красивая одежда, какая-то непонятная, но обаятельная «воля», о которой говорили Зборовские, школы,
в которых учился Фома из Сандомира… Теперь ничего этого нет. Отняли родичи отца. Они сильнее. Мать плачет, потому что это несправедливо… их обидели…
— В тесноте, да
не в обиде, — сказал певучим голосом улыбающийся Тарас и, как перышко, своими сильными руками поднял свой двухпудовый мешок и перенес его к окну. — Места много, а то и постоять можно, и под лавкой можно. Уж на что покойно. А то вздорить! — говорил он, сияя добродушием и ласковостью.
Всему велся очень точный счет, чтобы вся компания жила твердою мыслью, что никто ни у кого
не в обиде, никто никому не в убыток.
Да, нехорошо. А все оттого, что приходится служить богатым людям. То ли бы дело, если бы завести хоть один пароходик, — всем польза и никто
не в обиде.
Неточные совпадения
Не столько
в Белокаменной // По мостовой проехано, // Как по душе крестьянина // Прошло
обид… до смеху ли?..
— Другие тоже
не будут
в обиде, я сам служил, дело знаю…
У всех домашних она просила прощенья за
обиды, которые могла причинить им, и просила духовника своего, отца Василья, передать всем нам, что
не знает, как благодарить нас за наши милости, и просит нас простить ее, если по глупости своей огорчила кого-нибудь, «но воровкой никогда
не была и могу сказать, что барской ниткой
не поживилась». Это было одно качество, которое она ценила
в себе.
— Бедность
не порок, дружище, ну да уж что! Известно, порох,
не мог
обиды перенести. Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами
не удержались, — продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь к Раскольникову, — но это вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-род-нейший, я вам скажу, человек, но порох, порох! Вспылил, вскипел, сгорел — и нет! И все прошло! И
в результате одно только золото сердца! Его и
в полку прозвали: «поручик-порох»…
Ей было только четырнадцать лет, но это было уже разбитое сердце, и оно погубило себя, оскорбленное
обидой, ужаснувшею и удивившею это молодое детское сознание, залившею незаслуженным стыдом ее ангельски чистую душу и вырвавшею последний крик отчаяния,
не услышанный, а нагло поруганный
в темную ночь, во мраке,
в холоде,
в сырую оттепель, когда выл ветер…