Неточные совпадения
Женат
был он еще в первой молодости и женился на
деньгах.
Откупщик, конечно, обманул его на приданом, но все-таки на
деньги жены можно
было выкупить родовое именье и подняться на ноги.
Старушка вопросительно взглядывала на Николая Сергеича и даже немного надулась, точно чем-то обиделась: «Ну стоит, право, такой вздор печатать и слушать, да еще и
деньги за это дают», — написано
было на лице ее.
Разумеется, надо, чтобы все это и с твоей стороны
было благородно; чтоб за дело, за настоящее дело
деньги и почести брать, а не так, чтоб как-нибудь там, по протекции…
Но не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало сердце так, что я десять раз подходил к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде чем вошел, — не оттого, что не удалась мне моя карьера и что не
было у меня еще ни славы, ни
денег; не оттого, что я еще не какой-нибудь «атташе» и далеко
было до того, чтоб меня послали для поправления здоровья в Италию; а оттого, что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год десять лет и моя Наташа.
И он, суетясь и дрожа от волнения, стал искать у себя в кармане и вынул две или три серебряные монетки. Но ему показалось мало; он достал портмоне и, вынув из него рублевую бумажку, — все, что там
было, — положил
деньги в руку маленькой нищей.
Я
было то да се, а он чуть
было не закричал на меня, а потом словно жалко ему стало, говорит:
денег мало.
А как твоя падчерица выйдет за Алешу, так их
будет пара: и твоя невинная, и Алеша мой дурачок; мы их и возьмем под начало и
будем сообща опекать; тогда и у тебя
деньги будут.
Рассказ Анны Андреевны меня поразил. Он совершенно согласовался со всем тем, что я сам недавно слышал от самого Алеши. Рассказывая, он храбрился, что ни за что не женится на
деньгах. Но Катерина Федоровна поразила и увлекла его. Я слышал тоже от Алеши, что отец его сам, может
быть, женится, хоть и отвергает эти слухи, чтоб не раздражить до времени графини. Я сказал уже, что Алеша очень любил отца, любовался и хвалился им и верил в него, как в оракула.
— Ха-ха-ха! А ты чего ожидала! Да чем же мы жить-то здесь
будем, подумай!
Деньги прожиты, последнюю копейку добиваем!
— Нет, нет, я не про то говорю. Помнишь! Тогда еще у нас
денег не
было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а главное, позволь тебе заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься. Это все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно все вам рассказал тогда же, отрывками (я это теперь припоминаю). Но тона, тона письма вы не знаете, а ведь в письме главное тон. Про это я и говорю.
Последний
был дядя, Семен Валковский, да тот только в Москве
был известен, да и то тем, что последние триста душ прожил, и если б отец не нажил сам
денег, то его внуки, может
быть, сами бы землю пахали, как и
есть такие князья.
— Не беспокойся; меры приняты, — говорил Маслобоев. — Там Митрошка. Сизобрюхов ему поплатится
деньгами, а пузатый подлец — натурой. Это еще давеча решено
было. Ну, а Бубнова на мой пай приходится… Потому она не смей…
Я знал одного антрепренера, издававшего уже третий год одну многотомную книгу. У него я часто доставал работу, когда нужно
было поскорей заработать сколько-нибудь
денег. Платил он исправно. Я отправился к нему, и мне удалось получить двадцать пять рублей вперед, с обязательством доставить через неделю компилятивную статью. Но я надеялся выгадать время на моем романе. Это я часто делал, когда приходила крайняя нужда.
— А теперь, Ваня, последнее щекотливое дело:
есть у тебя
деньги?
— Ваня, ты, как я вижу, меня совсем не понимаешь! Могут
быть экстренные надобности,пойми это. В иных случаях
деньги способствуют независимости положения, независимости решения. Может
быть, тебе теперь и не нужно, но не надо ль на что-нибудь в будущем? Во всяком случае, я у тебя их оставлю. Это все, что я мог собрать. Не истратишь, так воротишь. А теперь прощай! Боже мой, какой ты бледный! Да ты весь больной…
Я не возражал и взял
деньги. Слишком ясно
было, на что он их оставлял у меня.
Мать должна
была ей
денег, та и забрала к себе девчонку.
Насчет взятых
денег у старика
были, разумеется, кой-какие документы.
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может
быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз передавала свои мысли на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком виде сделать эту уступку, вот в чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти
деньги назад.
Я не оправдываюсь; замечу вам только, что гнев и, главное, раздраженное самолюбие — еще не
есть отсутствие благородства, а
есть дело естественное, человеческое, и, признаюсь, повторяю вам, я ведь почти вовсе не знал Ихменева и совершенно верил всем этим слухам насчет Алеши и его дочери, а следственно, мог поверить и умышленной краже
денег…
— Вот видите, сами же вы говорите: швырнет;следовательно, считаете его человеком честным, а поэтому и можете
быть совершенно уверены, что он не крал ваших
денег. А если так, почему бы вам не пойти к нему и не объявить прямо, что считаете свой иск незаконным? Это
было бы благородно, и Ихменев, может
быть, не затруднился бы тогда взять своиденьги.
— Мне сегодня очень весело! — вскричал он, — и, право, не знаю почему. Да, да, мой друг, да! Я именно об этой особе и хотел говорить. Надо же окончательно высказаться, договоритьсядо чего-нибудь, и надеюсь, что в этот раз вы меня совершенно поймете. Давеча я с вами заговорил об этих
деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце… Ну! Не стоит теперь и поминать. Я ведь это такговорил! Ха-ха-ха, ведь вы литератор, должны же
были догадаться…
Она подарила мне свои
деньги сама, и они уже
были мои.
Во-вторых, я, несмотря на то, что
деньги были мои, непременно бы возвратил их назад, но согласитесь сами: где же я вдруг мог собрать такую сумму?
Злость взяла меня, и я вдруг сумел рассудить совершенно правильно, потому что присутствие духа никогда не оставляет меня: я рассудил, что, отдав ей
деньги, сделаю ее, может
быть, даже несчастною.
Получив подаяние, она сошла с моста и подошла к ярко освещенным окнам одного магазина. Тут она принялась считать свою добычу; я стоял в десяти шагах.
Денег в руке ее
было уже довольно; видно, что она с самого утра просила. Зажав их в руке, она перешла через улицу и вошла в мелочную лавочку. Я тотчас же подошел к дверям лавочки, отворенным настежь, и смотрел: что она там
будет делать?
Я видел, что она положила на прилавок
деньги и ей подали чашку, простую чайную чашку, очень похожую на ту, которую она давеча разбила, чтоб показать мне и Ихменеву, какая она злая. Чашка эта стоила, может
быть, копеек пятнадцать, может
быть, даже и меньше. Купец завернул ее в бумагу, завязал и отдал Нелли, которая торопливо с довольным видом вышла из лавочки.
Разумеется, он хлопотал всего более о том, чтоб Алеша остался им доволен и продолжал его считать нежным отцом; а это ему
было очень нужно для удобнейшего овладения впоследствии Катиными
деньгами.
Она уже начала искренно любить Нелли, жалела о том, что она больна, расспрашивала о ней, принудила меня взять для Нелли банку варенья, за которым сама побежала в чулан; принесла мне пять целковых, предполагая, что у меня нет
денег для доктора, и. когда я их не взял, едва успокоилась и утешилась тем, что Нелли нуждается в платье и белье и что, стало
быть, можно еще ей
быть полезною, вследствие чего стала тотчас же перерывать свой сундук и раскладывать все свои платья, выбирая из них те, которые можно
было подарить «сиротке».
Я плюнул ему в лицо и изо всей силы ударил его по щеке. Он хотел
было броситься на меня, но, увидав, что нас двое, пустился бежать, схватив сначала со стола свою пачку с
деньгами. Да, он сделал это; я сам видел. Я бросил ему вдогонку скалкой, которую схватил в кухне, на столе… Вбежав опять в комнату, я увидел, что доктор удерживал Наташу, которая билась и рвалась у него из рук, как в припадке. Долго мы не могли успокоить ее; наконец нам удалось уложить ее в постель; она
была как в горячечном бреду.
— Ее мать
была дурным и подлым человеком обманута, — произнес он, вдруг обращаясь к Анне Андреевне. — Она уехала с ним от отца и передала отцовские
деньги любовнику; а тот выманил их у нее обманом, завез за границу, обокрал и бросил. Один добрый человек ее не оставил и помогал ей до самой своей смерти. А когда он умер, она, два года тому назад, воротилась назад к отцу. Так, что ли, ты рассказывал, Ваня? — спросил он отрывисто.
— Когда мы приехали, то долго отыскивали дедушку, — отвечала Нелли, — но никак не могли отыскать. Мамаша мне и сказала тогда, что дедушка
был прежде очень богатый и фабрику хотел строить, а что теперь он очень бедный, потому что тот, с кем мамаша уехала, взял у ней все дедушкины
деньги и не отдал ей. Ока мне это сама сказала.
Я тотчас же сказала ему поскорей, что у мамаши совсем нет
денег и что нам хозяева из одной жалости
есть дают.
Деньги у нас все вышли, а лекарства не на что
было купить, да и не
ели мы ничего, потому что у хозяев тоже ничего не
было, и они стали нас попрекать, что мы на их счет живем.
Как только я пришла к нему в новую квартиру, он вскочил, бросился на меня и затопал ногами, и я ему тотчас сказала, что мамаша очень больна, что на лекарство надо
денег, пятьдесят копеек, а нам
есть нечего.
Но когда он толкал меня, я ему сказала, что я на лестнице
буду сидеть и до тех пор не уйду, покамест он
денег не даст.
Когда я пришла домой, я отдала
деньги и все рассказала мамаше, и мамаше сделалось хуже, а сама я всю ночь
была больна и на другой день тоже вся в жару
была, но я только об одном думала, потому что сердилась на дедушку, и когда мамаша заснула, пошла на улицу, к дедушкиной квартире, и, не доходя, стала на мосту.
—
Денег у нас уж ничего больше не
было, я и стала ходить с капитаншей.
Я торопила его и говорила, чтоб он нанял извозчика, потому что мамаша сейчас умрет; но у дедушки
было только семь копеек всех
денег.
Александр Петрович, конечно, милейший человек, хотя у него
есть особенная слабость — похвастаться своим литературным суждением именно перед теми, которые, как и сам он подозревает, понимают его насквозь. Но мне не хочется рассуждать с ним об литературе, я получаю
деньги и берусь за шляпу. Александр Петрович едет на Острова на свою дачу и, услышав, что я на Васильевский, благодушно предлагает довезти меня в своей карете.
— В будущем году! Невесту он себе еще в прошлом году приглядел; ей
было тогда всего четырнадцать лет, теперь ей уж пятнадцать, кажется, еще в фартучке ходит, бедняжка. Родители рады! Понимаешь, как ему надо
было, чтоб жена умерла? Генеральская дочка, денежная девочка — много
денег! Мы, брат Ваня, с тобой никогда так не женимся… Только чего я себе во всю жизнь не прощу, — вскричал Маслобоев, крепко стукнув кулаком по столу, — это — что он оплел меня, две недели назад… подлец!