Неточные совпадения
Он кривился, бледнел, пенился; он грозил кулаком. Так шли они несколько шагов.
Князя он не церемонился нимало, точно был один в своей комнате, потому что в высшей степени
считал его за ничто. Но вдруг он что-то сообразил и опомнился.
— Я вас подлецом теперь уже никогда не буду
считать, — сказал
князь. — Давеча я вас уже совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, — вот и урок: не судить, не имея опыта. Теперь я вижу, что вас не только за злодея, но и за слишком испорченного человека
считать нельзя. Вы, по-моему, просто самый обыкновенный человек, какой только может быть, разве только что слабый очень и нисколько не оригинальный.
— Я,
князь, от вас таких пруэсов не ожидал, — промолвил Иван Федорович. — Да знаете ли, кому это будет впору? А я-то вас
считал за философа! Ай да тихонький!
Не выставляясь напоказ, избегая ожесточения и празднословия партий, не
считая себя в числе первых,
князь понял, однако, многое из совершающегося в последнее время весьма основательно.
— Серьезно, серьезно, опять из-под самого венца. Тот уже минуты
считал, а она сюда в Петербург и прямо ко мне: «Спаси, сохрани, Лукьян, и
князю не говори…» Она,
князь, вас еще более его боится, и здесь — премудрость!
Яснее всего было то, что к нему теперь заходили (и именно
князь Щ.) в надежде каких-нибудь разъяснений; если так, то его прямо
считают участником в интриге.
— Прекрасно,
князь! — сказала Аглая, вдруг входя в комнату, — благодарю вас от всего сердца, что
сочли и меня неспособною унизиться здесь до лжи. Довольно с вас, maman, или еще намерены допрашивать?
—
Князь! Многоуважаемый
князь! Не только деньги, но за этого человека я, так сказать, даже жизнью… нет, впрочем, преувеличивать не хочу, — не жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь или даже кашель, — то, ей-богу, готов буду перенести, если только за очень большую нужду; ибо
считаю его за великого, но погибшего человека! Вот-с; не только деньги-с!
— Да тут и понимать совсем нечего! — даже привскочил на стуле Лебедев. — Одна, одна чувствительность и нежность — вот всё лекарство для нашего больного. Вы,
князь, позволяете мне
считать его за больного?
Почему она одна, Лизавета Прокофьевна, осуждена обо всех заботиться, всё замечать и предугадывать, а все прочие — одних ворон
считать?» и пр., и пр. Александра Ивановна сначала была осторожна и заметила только, что ей кажется довольно верною идея папаши о том, что в глазах света может показаться очень удовлетворительным выбор
князя Мышкина в мужья для одной из Епанчиных.
— Негодные Ганька, и Варя, и Птицын! Я с ними не буду ссориться, но у нас разные дороги с этой минуты! Ах,
князь, я со вчерашнего очень много почувствовал нового; это мой урок! Мать я тоже
считаю теперь прямо на моих руках; хотя она и обеспечена у Вари, но это всё не то…
Так или этак, а дело было решительное, окончательное. Нет,
князь не
считал Аглаю за барышню или за пансионерку; он чувствовал теперь, что давно уже боялся, и именно чего-нибудь в этом роде; но для чего она хочет ее видеть? Озноб проходил по всему телу его; опять он был в лихорадке.
Но подобно тому французу-семинаристу, о котором только что напечатан был анекдот и который нарочно допустил посвятить себя в сан священника, нарочно сам просил этого посвящения, исполнил все обряды, все поклонения, лобызания, клятвы и пр., чтобы на другой же день публично объявить письмом своему епископу, что он, не веруя в бога,
считает бесчестным обманывать народ и кормиться от него даром, а потому слагает с себя вчерашний сан, а письмо свое печатает в либеральных газетах, — подобно этому атеисту, сфальшивил будто бы в своем роде и
князь.
— Ясное дело, что вы, так сказать, в упоении восторга, набросились на возможность заявить публично великодушную мысль, что вы, родовой
князь и чистый человек, не
считаете бесчестною женщину, опозоренную не по ее вине, а по вине отвратительного великосветского развратника.
Свидание было странное; Евгения Павловича встретили они все с каким-то восторгом; Аделаида и Александра
сочли себя почему-то даже благодарными ему за его «ангельское попечение о несчастном
князе».
Избалованный не только женщинами полусвета, носившими его на руках, и светскими барынями, любящими мимолетные интрижки, но даже девушками, которые, по наущению родителей, были предупредительно-любезны и заискивающе кокетливы с «блестящей партией» (установившееся светское реномэ князя Владимира), он был уязвлен таким отношением к нему первой красавицы Петербурга, и заставить эту гордую девушку принадлежать ему — конечно, путем брака, который молодой
князь считал чем-то не выше нотариальной сделки, — сделалось насущным вопросом его оскорбленного мелкого самолюбия.
Неточные совпадения
— Я только бы одно условие поставил, — продолжал
князь. — Alphonse Karr прекрасно это писал перед войной с Пруссией. «Вы
считаете, что война необходима? Прекрасно. Кто проповедует войну, — в особый, передовой легион и на штурм, в атаку, впереди всех!»
Блаватской поверили и Анне Безант, а вот
князь Петр Кропоткин, Рюрикович, и Ницше, Фридрих — не удивили британцев, хотя у нас Фридриха даже после Достоевского пророком
сочли.
— Ваши проиграл. Я брал у
князя за ваш счет. Конечно, это — страшная нелепость и глупость с моей стороны…
считать ваши деньги своими, но я все хотел отыграться.
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой,
князь Николай Иванович, приютились у вас. Я
считаю, что мы приехали к вам, к вам одному, и оба просим у вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем решения от вашего правдивого сердца!
— Да ведь несчастному
князю Николаю Ивановичу почти и некуда спастись теперь от всей этой интриги или, лучше сказать, от родной своей дочери, кроме как на вашу квартиру, то есть на квартиру друга; ведь вправе же он
считать вас по крайней мере хоть другом!..