Ну, разумеется, тут же дорогой и анекдот к случаю рассказал о том, что его тоже будто бы раз, еще в юности, заподозрили в покраже пятисот тысяч рублей, но что он на другой же день бросился в пламень горевшего дома и вытащил из огня подозревавшего его
графа и Нину Александровну, еще бывшую в девицах.
Неточные совпадения
— Да, да, друг мой, это такой в старину был игумен… а я к
графу, ждет, давно,
и главное, сам назначил… Князь, до свидания!
— Знаю я, к какому он
графу! — резко проговорила Лизавета Прокофьевна
и раздражительно перевела глаза на князя. — Что бишь! — начала она брезгливо
и досадливо припоминая, — ну, что там? Ах да: ну, какой там игумен?
Человек он был самого высшего света
и, кроме того, с состоянием, «хорошим, серьезным, неоспоримым», как отозвался генерал, имевший случай по одному довольно серьезному делу сойтись
и познакомиться с князем у
графа, своего начальника.
Граф его обнял,
и таким образом произошел брак его с Ниной Александровной, а на другой же день в пожарных развалинах нашли
и шкатулку с пропавшими деньгами; была она железная, английского устройства, с секретным замком,
и как-то под пол провалилась, так что никто
и не заметил,
и только чрез этот пожар отыскалась.
Кроме Белоконской
и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или
граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел
и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку
и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах
и с большими деньгами, хотя
и без больших подвигов
и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Но, слава богу, это происходило в Москве, я тотчас к
графу,
и мы их… вразумили…
Про нее уведомлял Евгений Павлович в одном довольно нескладном письме из Парижа, что она, после короткой
и необычайной привязанности к одному эмигранту, польскому
графу, вышла вдруг за него замуж, против желания своих родителей, если
и давших наконец согласие, то потому, что дело угрожало каким-то необыкновенным скандалом.
Евгению Павловичу показалось, что он
и Аделаида еще не совершенно сошлись друг с другом; но в будущем казалось неминуемым совершенно добровольное
и сердечное подчинение пылкой Аделаиды уму
и опыту князя Щ. К тому же
и уроки, вынесенные семейством, страшно на него подействовали,
и, главное, последний случай с Аглаей
и эмигрантом
графом.
Все, чего трепетало семейство, уступая этому
графу Аглаю, всё уже осуществилось в полгода, с прибавкой таких сюрпризов, о которых даже
и не мыслили.
Оказалось, что этот
граф даже
и не
граф, а если
и эмигрант действительно, то с какою-то темною
и двусмысленною историей.
Колоссальное состояние
графа, о котором он представлял Лизавете Прокофьевне
и князю Щ. почти неопровержимые сведения, оказалось совершенно небывалым.
Неточные совпадения
Осип (в сторону).А что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после еще лучше накормят. (Вслух.)Да, бывают
и графы.
Стародум(распечатав
и смотря на подпись).
Граф Честан. А! (Начиная читать, показывает вид, что глаза разобрать не могут.) Софьюшка! Очки мои на столе, в книге.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их
и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников
и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что
граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце,
и я тотчас взял отставку.
Вошед в военную службу, познакомился я с молодым
графом, которого имени я
и вспомнить не хочу.
Вдруг мой
граф сильно наморщился
и, обняв меня, сухо: «Счастливый тебе путь, — сказал мне, — а я ласкаюсь, что батюшка не захочет со мною расстаться».