Неточные совпадения
—
Слушайте, Степан Трофимович, во всем ученом я, конечно, пред
вами невежда, но я ехала сюда и много о
вас думала. Я пришла к одному убеждению.
— А ты мети, пятнадцать раз в день мети! Дрянная у
вас зала (когда вышли в залу). Затворите крепче двери, она станет подслушивать. Непременно надо обои переменить. Я ведь
вам присылала обойщика с образчиками, что же
вы не выбрали? Садитесь и
слушайте. Садитесь же, наконец, прошу
вас. Куда же
вы? Куда же
вы? Куда же
вы!
Вы вот про сплетни, а разве я это кричу, когда уж весь город стучит, а я только
слушаю да поддакиваю; поддакивать-то не запрещено-с.
— Сударыня, — не
слушал капитан, — я, может быть, желал бы называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната, — почему это, как
вы думаете? Я желал бы называться князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин, от лебедя, — почему это? Я поэт, сударыня, поэт в душе, и мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в лохани, почему, почему? Сударыня! По-моему, Россия есть игра природы, не более!
—
Вас слушают, — сдержанно и осторожно возвестила Варвара Петровна, несколько страдая от своего снисхождения.
— Положим,
вы жили на луне, — перебил Ставрогин, не
слушая и продолжая свою мысль, —
вы там, положим, сделали все эти смешные пакости…
Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь
вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое
вам дело здесь до всего того, что
вы там наделали и что тамошние будут плевать на
вас тысячу лет, не правда ли?
— Я слышал, что
вы имели здесь некоторое влияние на Марью Тимофеевну и что она любила
вас видеть и
слушать. Так ли это?
— Я не про то…
Вы говорите так спокойно… но продолжайте!
Послушайте,
вас ведь не силой принудили к этому браку, ведь нет?
— Знаю, что не можете, и знаю, что не лжете.
Слушайте, я всё поправить могу: я достану
вам зайца!
—
Вы атеист, потому что
вы барич, последний барич.
Вы потеряли различие зла и добра, потому что перестали свой народ узнавать. Идет новое поколение, прямо из сердца народного, и не узнаете его вовсе ни
вы, ни Верховенские, сын и отец, ни я, потому что я тоже барич, я, сын вашего крепостного лакея Пашки…
Слушайте, добудьте бога трудом; вся суть в этом, или исчезнете, как подлая плесень; трудом добудьте.
— Хорошо, хорошо,
вы про Марью Тимофеевну, — замахал рукой Шатов, держа в другой свечу, — хорошо, потом само собой…
Слушайте, сходите к Тихону.
Удостоивали же
вы меня тогда
слушать, читали строфы…
—
Слушайте и говорите правду, Лебядкин: донесли
вы о чем-нибудь или еще нет?
— Многого я вовсе не знал, — сказал он, — разумеется, с
вами всё могло случиться…
Слушайте, — сказал он, подумав, — если хотите, скажите им, ну, там кому знаете, что Липутин соврал и что
вы только меня попугать доносом собирались, полагая, что я тоже скомпрометирован, и чтобы с меня таким образом больше денег взыскать… Понимаете?
— Как же
вас было не вызвать? — ввязался Кириллов. —
Вы ничего не хотели
слушать, как же от
вас отвязаться!
—
Слушайте! — вскричал он ей вслед, с злобною, искривленною улыбкой. — Если… ну там, одним словом, если…понимаете, ну, если бы даже и в лавочку, и потом я бы
вас кликнул, — пришли бы
вы после-то лавочки?
— То есть они ведь вовсе в тебе не так нуждаются. Напротив, это чтобы тебя обласкать и тем подлизаться к Варваре Петровне. Но, уж само собою, ты не посмеешь отказаться читать. Да и самому-то, я думаю, хочется, — ухмыльнулся он, — у
вас у всех, у старичья, адская амбиция. Но
послушай, однако, надо, чтобы не так скучно. У тебя там что, испанская история, что ли? Ты мне дня за три дай просмотреть, а то ведь усыпишь, пожалуй.
— Прошу
вас,
вы сделаете мне большое удовольствие.
Слушайте, Маврикий Николаевич, — начала она вдруг настойчивою, упрямою, горячею скороговоркой, — непременно станьте, я хочу непременно видеть, как
вы будете стоять. Если не станете — и не приходите ко мне. Непременно хочу, непременно хочу!..
— Но
вас слушать не будут.
— Как много
вы, однако, за границей видели, — тонко посмотрел фон Лембке. Петр Степанович, не
слушая, развернул бумажку и прочел вслух стихотворение...
— Эх! — махнул рукой Петр Степанович, как бы отбиваясь от подавляющей прозорливости вопрошателя, — ну,
слушайте, я
вам всю правду скажу: о прокламациях ничего не знаю, то есть ровнешенько ничего, черт возьми, понимаете, что значит ничего?..
— Однако же у
вас каждое слово на крюк привешено, хе-хе! осторожный человек! — весело заметил вдруг Петр Степанович. —
Слушайте, отец родной, надо же было с
вами познакомиться, ну вот потому я в моем стиле и говорил. Я не с одним с
вами, а со многими так знакомлюсь. Мне, может, ваш характер надо было распознать.
—
Послушайте, что же
вы это делаете? — вскочил уж совсем Петр Степанович.
— Ведь
вам всё равно; а это моя особенная просьба.
Вы только будете сидеть, ни с кем ровно не говоря,
слушать и изредка делать как бы отметки; ну хоть рисуйте что-нибудь.
— Да, всю ночь. Он
вас очень ругает. Я ему ночью Апокалипсис читал, и чай. Очень
слушал; даже очень, всю ночь.
— Нет, уж я
вас послушаю.
— Превосходные слова! Золотые слова! — вскричал Ставрогин. — Прямо в точку попал! Право на бесчестье — да это все к нам прибегут, ни одного там не останется! А
слушайте, Верховенский,
вы не из высшей полиции, а?
— Но
вас могут другие не пощадить, неужто не понимаете?
Слушайте, Ставрогин, это только игра на словах. Неужто
вам денег жалко?
—
Слушайте, я
вам завтра же приведу Лизавету Николаевну, хотите? Нет? Что же
вы не отвечаете? Скажите, чего
вы хотите, я сделаю.
Слушайте: я
вам отдам Шатова, хотите?
— Ну зачем
вам Шатов? Зачем? — задыхающейся скороговоркой продолжал исступленный, поминутно забегая вперед и хватаясь за локоть Ставрогина, вероятно и не замечая того. —
Слушайте: я
вам отдам его, помиримтесь. Ваш счет велик, но… помиримтесь!
— Помиримтесь! — прошептал он еще раз. —
Слушайте, у меня в сапоге, как у Федьки, нож припасен, но я с
вами помирюсь.
—
Слушайте, мы сделаем смуту, — бормотал тот быстро и почти как в бреду. —
Вы не верите, что мы сделаем смуту? Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. Кармазинов прав, что не за что ухватиться. Кармазинов очень умен. Всего только десять таких же кучек по России, и я неуловим.
— Довольно!
Слушайте, я бросил папу! К черту шигалевщину! К черту папу! Нужно злобу дня, а не шигалевщину, потому что шигалевщина ювелирская вещь. Это идеал, это в будущем. Шигалев ювелир и глуп, как всякий филантроп. Нужна черная работа, а Шигалев презирает черную работу.
Слушайте: папа будет на Западе, а у нас, у нас будете
вы!
Слушайте, я
вас никому не покажу, никому: так надо.
—
Слушайте, — наклонился к его уху Верховенский, — я
вам без денег; я кончу завтра с Марьей Тимофеевной… без денег, и завтра же приведу к
вам Лизу. Хотите Лизу, завтра же?
— И это Ставрогин, «кровопийца Ставрогин», как называет
вас здесь одна дама, которая в
вас влюблена!
Слушайте, я ведь
вам уже сказала: я разочла мою жизнь на один только час и спокойна. Разочтите и
вы так свою… впрочем,
вам не для чего; у
вас так еще много будет разных «часов» и «мгновений».
— Эге! Вот известие! Стало быть… Но
послушайте, ведь теперь совершенно изменились ее дела: к чему теперь ей Маврикий? Ведь
вы свободный вдовец и можете завтра же на ней жениться? Она еще не знает, — предоставьте мне, и я
вам тотчас же всё обделаю. Где она, надо и ее обрадовать.
—
Послушайте, я ужасно рад, что
вы это так принимаете, потому что всё это предрассудок ужаснейший, и если уж на то пошло, то не лучше ли я этому старику сейчас велю обработать карету, всего десять минут, а мы воротимся и под крыльцом подождем, а?
— Ну что ж, что знаете! Помилуйте, дождь, туман (вот, однако ж, обязанность священную натащил!)…
Слушайте, Лизавета Николаевна, одно из двух: или
вы со мной на дрожках, тогда подождите и ни шагу вперед, потому что если еще шагов двадцать, то нас непременно заметит Маврикий Николаевич.
—
Послушайте, Кириллов,
вы не трусите ли? Если хотите отказаться, объявите сейчас же.
— Помню;
вы сидели и писали.
Слушайте, — вскипел вдруг Шатов, исступленно подступая к нему, но говоря по-прежнему шепотом, —
вы сейчас мне сделали знак рукой, когда схватили мою руку. Но знайте, я могу наплевать на все эти знаки! Я не признаю… не хочу… Я могу
вас спустить сейчас с лестницы, знаете
вы это?
—
Слушайте, я намерена здесь открыть переплетную, на разумных началах ассоциации. Так как
вы здесь живете, то как
вы думаете: удастся или нет?
— Нет, нет, а пока я буду бегать (о, я притащу Виргинскую!),
вы иногда подходите к моей лестнице и тихонько прислушивайтесь, но не смейте входить,
вы ее испугаете, ни за что не входите,
вы только
слушайте… на всякий ужасный случай. Ну, если что крайнее случится, тогда войдите.
—
Слушайте,
вы не ошибаетесь? Она сама
вас послала за мной?