Неточные совпадения
В отношениях людей
всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было
такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
Павел сделал
все, что надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстух, галоши, трость и стал
такой же, как
все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль и польку, по праздникам возвращался домой выпивши и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога, лицо было бледное, скучное.
— А —
так, — негромко ответил хохол. — У вдовы глаза хорошие, мне и подумалось, что, может, у матери моей
такие же? Я, знаете, о матери часто думаю, и
все мне кажется, что она жива.
— Родителей лишилась? — повторила она. — Это — ничего! Отец у меня
такой грубый, брат тоже. И — пьяница. Старшая сестра — несчастная… Вышла замуж за человека много старше ее. Очень богатый, скучный, жадный. Маму — жалко! Она у меня простая, как вы. Маленькая
такая, точно мышка,
так же быстро бегает и
всех боится. Иногда —
так хочется видеть ее…
А потом страшное слово стало повторяться
все чаще, острота его стерлась, и оно сделалось
таким же привычным ее уху, как десятки других непонятных слов. Но Сашенька не нравилась ей, и, когда она являлась, мать чувствовала себя тревожно, неловко…
— На то и перепел, чтобы в сети попасть! — отозвался хохол. Он
все больше нравился матери. Когда он называл ее «ненько», это слово точно гладило ее щеки мягкой, детской рукой. По воскресеньям, если Павлу было некогда, он колол дрова, однажды пришел с доской на плече и, взяв топор, быстро и ловко переменил сгнившую ступень на крыльце, другой раз
так же незаметно починил завалившийся забор. Работая, он свистел, и свист у него был красиво печальный.
Возвратясь домой, она собрала
все книжки и, прижав их к груди, долго ходила по дому, заглядывая в печь, под печку, даже в кадку с водой. Ей казалось, что Павел сейчас
же бросит работу и придет домой, а он не шел. Наконец, усталая, она села в кухне на лавку, подложив под себя книги, и
так, боясь встать, просидела до поры, пока не пришли с фабрики Павел и хохол.
— Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом доме что-то есть, коли она
так дрожит. Вы ведь понимаете — дурного мы не хотим, на нашей стороне правда, и
всю жизнь мы будем работать для нее — вот
вся наша вина! Чего
же бояться?
— Аз есмь! — ответил он, наклоняя свою большую голову с длинными, как у псаломщика, волосами. Его полное лицо добродушно улыбалось, маленькие серые глазки смотрели в лицо матери ласково и ясно. Он был похож на самовар, —
такой же круглый, низенький, с толстой шеей и короткими руками. Лицо лоснилось и блестело, дышал он шумно, и в груди
все время что-то булькало, хрипело…
— Задевает? — смеясь, вскричал хохол. — Эх, ненько, деньги! Были бы они у нас! Мы еще
все на чужой счет живем. Вот Николай Иванович получает семьдесят пять рублей в месяц — нам пятьдесят отдает.
Так же и другие. Да голодные студенты иной раз пришлют немного, собрав по копейкам. А господа, конечно, разные бывают. Одни — обманут, другие — отстанут, а с нами — самые лучшие пойдут…
— А отчего? — спросил хохол загораясь. — Это
так хорошо видно, что даже смешно. Оттого только, что неровно люди стоят.
Так давайте
же поровняем
всех! Разделим поровну
все, что сделано разумом,
все, что сработано руками! Не будем держать друг друга в рабстве страха и зависти, в плену жадности и глупости!..
Находку снова приняли на фабрику, он отдавал ей
весь свой заработок, и она брала эти деньги
так же спокойно, как принимала их из рук Павла.
— И дураки и умники — одним миром мазаны! — твердо сказал Николай. — Вот ты умник и Павел тоже, — а я для вас разве
такой же человек, как Федька Мазин, или Самойлов, или оба вы друг для друга? Не ври, я не поверю,
все равно… и
все вы отодвигаете меня в сторону, на отдельное место…
Полиция, жандармы, шпионы —
все это наши враги, — а
все они
такие же люди, как мы,
так же сосут из них кровь и
так же не считают их за людей.
— Товарищи! — раздался голос Павла. — Солдаты
такие же люди, как мы. Они не будут бить нас. За что бить? За то, что мы несем правду, нужную
всем? Ведь эта правда и для них нужна. Пока они не понимают этого, но уже близко время, когда и они встанут рядом с нами, когда они пойдут не под знаменем грабежей и убийств, а под нашим знаменем свободы. И для того, чтобы они поняли нашу правду скорее, мы должны идти вперед. Вперед, товарищи! Всегда — вперед!
— Вы меня не спрашивайте — будто нет меня тут! — сказала мать, усаживаясь в уголок дивана. Она видела, что брат и сестра как бы не обращают на нее внимания, и в то
же время выходило
так, что она
все время невольно вмешивалась в их разговор, незаметно вызываемая ими.
— Вашему знакомому необходимо переодеться и возможно скорее уйти от меня,
так вы, Пелагея Ниловна, сейчас
же идите, достаньте платье для него и принесите
все сюда. Жаль — нет Софьи, это ее специальность — прятать людей.
—
Все, которые грамотные, даже богачи читают, — они, конечно, не у нас берут… Они ведь понимают — крестьяне землю своей кровью вымоют из-под бар и богачей, — значит, сами и делить ее будут, а уж они
так разделят, чтобы не было больше ни хозяев, ни работников, — как
же! Из-за чего и в драку лезть, коли не из-за этого!
— Верно! В суде совершенно открыто говорят, что приговор уже готов. Но что
же это? Правительство боится, что его чиновники мягко отнесутся к его врагам?
Так долго,
так усердно развращая своих слуг, оно
все еще не уверено в их готовности быть подлецами?..
Ко
всем одинаково внимательный, со
всеми ласковый и ровный, всегда спокойно одинокий, он для
всех оставался
таким же, как и прежде, живущим тайною жизнью внутри себя и где-то впереди людей.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он
такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек
все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
О! я шутить не люблю. Я им
всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я
такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю
всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра
же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего
же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите
же оттуда —
все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)
Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Хлестаков (
таким же голосом). Не разберу ничего,
всё вздор.