Неточные совпадения
Пять, шесть раз он посетил уголовное отделение окружного суда. До этого он никогда еще
не был в суде, и
хотя редко бывал в церкви, но зал суда вызвал в нем впечатление отдаленного сходства именно с церковью; стол судей — алтарь, портрет
царя — запрестольный образ, места присяжных и скамья подсудимых — клироса.
Ему нравилось, что эти люди построили жилища свои кто где мог или
хотел и поэтому каждая усадьба как будто монумент, возведенный ее хозяином самому себе.
Царила в стране Юмала и Укко серьезная тишина, — ее особенно утверждало меланхолическое позвякивание бубенчиков на шеях коров; но это
не была тишина пустоты и усталости русских полей, она казалась тишиной спокойной уверенности коренастого, молчаливого народа в своем праве жить так, как он живет.
«На Выборгской стороне? — сравнивал Клим Самгин, торопясь определить настроение свое и толпы. — Там
была торжественность, конечно, другого тона, там ведь
не хоронили, а можно сказать:
хотели воскресить
царя…»
— А вот что мне с Егором делать?
Пьет и
пьет и готовить
не хочет: «Пускай, говорит, все с голода подохнете, ежели
царя…»
— Что ты
будешь делать?
Не хочет народ ничего,
не желает! Сам
царь поклонился ему, дескать — прости, войну действительно проиграл я мелкой нации, — стыжусь! А народ
не сочувствует…
— Я думаю, это — очень по-русски, — зубасто улыбнулся Крэйтон. — Мы, британцы, хорошо знаем, где живем и чего
хотим. Это отличает нас от всех европейцев. Вот почему у нас возможен Кромвель, но
не было и никогда
не будет Наполеона, вашего
царя Петра и вообще людей, которые берут нацию за горло и заставляют ее делать шумные глупости.
Неточные совпадения
В конце зимы Василий Назарыч уехал на свои прииски, и в бахаревском доме наступила особенно тяжелая пустота:
не было Надежды Васильевны,
не было Кости. Виктор Васильич притих, — вообще
царило очень невеселое настроение. Процесс Виктора Васильича приближался, и Веревкин время от времени привозил каких-то свидетелей и все допрашивал Виктора Васильича. Раз, когда Веревкин
хотел ехать домой, Виктор Васильич остановил его:
Великий
царь, любви Купава ищет. //
Хочу любить; а как его полюбишь? // Обижено, разбито сердце им; // Лишь ненависть к нему до гроба
будет // В груди моей.
Не надо мне его.
— В лесу
есть белые березы, высокие сосны и
ели,
есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и
не велит мозжухе
быть сосной. Так вот и мы меж собой, как лес.
Будьте вы белыми березами, мы останемся мозжухой, мы вам
не мешаем, за
царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей изменить
не хотим. [Подобный ответ (если Курбановский его
не выдумал)
был некогда сказан крестьянами в Германии, которых
хотели обращать в католицизм. (Прим. А. И. Герцена.)]
— Что мне до матери? ты у меня мать, и отец, и все, что ни
есть дорогого на свете. Если б меня призвал
царь и сказал: «Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни
есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». — «
Не хочу, — сказал бы я
царю, — ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни всего твоего царства: дай мне лучше мою Оксану!»
На меня рассказ произвел странное впечатление…
Царь и вдруг — корова… Вечером мы разговаривали об этом происшествии в детской и гадали о судьбе бедных подчасков и владельца коровы. Предположение, что им всем отрубили головы, казалось нам довольно правдоподобным. Хорошо ли это,
не жестоко ли, справедливо ли — эти вопросы
не приходили в голову.
Было что-то огромное, промчавшееся, как буря, и в середине этого
царь, который «все может»… Что значит перед этим судьба двух подчасков?
Хотя, конечно, жалко…