Неточные совпадения
Клим пролежал в постели семь недель, болея воспалением легких. За это время он
узнал, что
Варвару Сомову похоронили, а Бориса не нашли.
— Я к вам вот почему, — объяснял Дунаев, скосив глаза на стол, загруженный книгами, щупая пальцами «Наш край». — Не
знаете — товарища
Варвару не тревожили, цела она?
Самгин видел, что
Варвара сидит, точно гимназистка, влюбленная в учителя и с трепетом ожидающая, что вот сейчас он спросит ее о чем-то, чего она не
знает. Иногда, как бы для того, чтоб смягчить учителя, она, сочувственно вздыхая, вставляла тихонько что-нибудь лестное для него.
— Нет, — сказал Самгин и тоже спросил: не
знает ли Гогин чего-нибудь о
Варваре?
За три недели, одиноко прожитых им в квартире
Варвары, он убедился, что Любаша играет роль более значительную, чем он приписывал ей. Приходила нарядная дама под вуалью, с кружевным зонтиком в руках, она очень расстроилась и, кажется, даже испугалась,
узнав, что Сомова арестована. Ковыряя зонтиком пол, она нервно сказала...
— Не верьте ему, — кричала Татьяна, отталкивая брата плечом, но тут Любаша увлекла Гогина к себе, а
Варвара попросила девушку помочь ей; Самгин был доволен, что его оставили в покое, люди такого типа всегда стесняли его, он не
знал, как держаться с ними.
Любашу все-таки выслали из Москвы. Уезжая, она возложила часть своей работы по «Красному Кресту» на
Варвару. Самгину это не очень понравилось, но он не возразил, он хотел
знать все, что делается в Москве. Затем Любаша нашла нужным познакомить
Варвару с Марьей Ивановной Никоновой, предупредив Клима...
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в одеяло у ног
Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не
знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
— Не
знаю, — ответила
Варвара, глядя в лицо его, — Она, почти с первого слова, начала об этом…
Варвара указала глазами на крышу флигеля; там, над покрасневшей в лучах заката трубою, едва заметно курчавились какие-то серебряные струйки. Самгин сердился на себя за то, что не умеет отвлечь внимание в сторону от этой дурацкой трубы. И — не следовало спрашивать о матери. Он вообще был недоволен собою, не
узнавал себя и даже как бы не верил себе. Мог ли он несколько месяцев тому назад представить, что для него окажется возможным и приятным такое чувство к
Варваре, которое он испытывает сейчас?
— Красиво сидит, — шептала
Варвара. —
Знаешь, кого я встретила в школе? Дунаева, рабочий, такой веселый, помнишь? Он там сторож или что-то в этом роде. Не
узнал меня, но это он — нарочно.
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже
знал, что она останется в памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался человека в красной рубахе, смотрел в лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно.
Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под морды усталых лошадей, Самгин бормотал...
— Тут у нас,
знаете, все дети природы, лентяи, — развлекал Трифонов
Варвару.
Варвара сидела у борта, держась руками за перила, упираясь на руки подбородком, голова ее дрожала мелкой дрожью, непокрытые волосы шевелились. Клим стоял рядом с нею, вполголоса вспоминая стихи о море, говорить громко было неловко, хотя все пассажиры давно уже пошли спать. Стихов он
знал не много, они скоро иссякли, пришлось говорить прозой.
Но это не обидело его, он сам себе не верил и не
узнавал себя. Нежность и тревожное удивление
Варвары несколько успокоили его, а затем явился, как раз к обеду, Митрофанов. Вошел он робко, с неопределенной, но как будто виноватой улыбочкой, спрятав руки за спиною.
— Все мужчины и женщины, идеалисты и материалисты, хотят любить, — закончила
Варвара нетерпеливо и уже своими словами, поднялась и села, швырнув недокуренную папиросу на пол. — Это, друг мой, главное содержание всех эпох, как ты
знаешь. И — не сердись! — для этого я пожертвовала ребенком…
— Был, — сказала
Варвара. — Но он — не в ладах с этой компанией. Он, как ты
знаешь, стоит на своем: мир — непроницаемая тьма, человек освещает ее огнем своего воображения, идеи — это знаки, которые дети пишут грифелем на школьной доске…
— Да,
знаете, все-таки, если
Варвара Кирилловна усомнится в моей жизни, так чтоб у вас было чем объяснить шатающееся поведение мое.
— А Суслов — уехал, — шептала
Варвара. — Он, вероятно,
знал, что будет обыск. Он — такая хитрая лиса…
— Конечно, если это войдет в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив глаза. — Тут, я думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана на опасностях. Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из гребня — чем же мы причешемся? А нам,
Варвара Кирилловна, причесаться надо, мы — народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то
знаю, до чего растрепан человек…
— Может быть, конечно, что это у нас от всесильной тоски по справедливости, ведь,
знаете, даже воры о справедливости мечтают, да и все вообще в тоске по какой-нибудь другой жизни, отчего у нас и пьянство и распутство. Однако же, уверяю вас,
Варвара Кирилловна, многие притворяются, сукиновы дети! Ведь я же
знаю. Например — преступники…
— Не
знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин вспомнил, что, когда он сообщил ей о смерти Маракуева,
Варвара спокойно сказала...
— О, здравствуйте, русалка! Я
узнал вас по глазам, — оживленно и ласково встретил
Варвару Кутузов. — Помните, — мы танцевали на вечеринке у кривозубого купца, — как его?
Идти в спальню не хотелось, возможно, что жена еще не спит. Самгин
знал, что все, о чем говорил Кутузов, враждебно
Варваре и что мина внимания, с которой она слушала его, — фальшивая мина. Вспоминалось, что, когда он сказал ей, что даже в одном из «правительственных сообщений» признано наличие революционного движения, — она удивленно спросила...
Преобладали мужчины, было шесть женщин, из них Самгин
знал только пышнотелую вдову фабриканта красок Дудорову, ближайшую подругу
Варвары;
Варвара относилась к женщинам придирчиво критически, — Самгин объяснял это тем, что она быстро дурнела.
— Вы слышали? Вы
знаете? — И сообщали о забастовках, о погроме помещичьих усадьб, столкновениях с полицией.
Варвара рассказала Самгину, что кружок дам организует помощь детям забастовщиков, вдовам и сиротам убитых.
Несколько часов ходьбы по улицам дали себя
знать, — Самгин уже спал, когда Анфимьевна принесла стакан чаю. Его разбудила
Варвара, дергая за руку с такой силой, точно желала сбросить на пол.
«Кого же защищают?» — догадывался Самгин. Среди защитников он
узнал угрюмого водопроводчика, который нередко работал у
Варвары, студента — сына свахи, домовладелицы Успенской, и, кроме племянника акушерки, еще двух студентов, — он помнил их гимназистами. Преобладала молодежь, очевидно — ремесленники, но было человек пять бородатых, не считая дворника Николая. У одного из бородатых из-под нахлобученного картуза торчали седоватые космы волос, а уши — заткнуты ватой.
Нотариус не внушал доверия, и Самгин подумал, что следует посоветоваться с Дроновым, — этот, наверное,
знает, как продают дома. В доме
Варвары его встретила еще неприятность: парадную дверь открыла девочка подросток — черненькая, остроносая и почему-то с радостью, весело закричала...
— Любила мелочишки
Варвара Кирилловна, а — деловая была женщина и вкус денег
знала хорошо. Была бы богатой.
— Ты
знал, что на это имущество существует закладная в двадцать тысяч? Не
знал? Так — поздравляю! — существует. — Он снял шапку с головы, надел ее на колено и произнес удивленно, с негодованием: — Когда это
Варвара ухитрилась заложить?
Он почти неделю не посещал Дронова и не
знал, что Юрин помер, он встретил процессию на улице. Зимою похороны особенно грустны, а тут еще вспомнились похороны
Варвары: день такой же враждебно холодный, шипел ветер, сеялся мелкий, колючий снег, точно так же навстречу катафалку и обгоняя его, но как бы не замечая, поспешно шагали равнодушные люди, явилась та же унылая мысль...