Неточные совпадения
На фрегате открылась холера, и мы,
дойдя только
до Дании, похоронили троих
людей, да один смелый матрос сорвался в бурную погоду в море и утонул.
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу; а всех было
человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В другое время я бы поцеремонился; но
дойти и от палатки
до палатки было так жарко, что я измучился и сел на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце и накалились.
Возделанные поля, чистота хижин, сады, груды плодов и овощей, глубокий мир между
людьми — все свидетельствовало, что жизнь доведена трудом
до крайней степени материального благосостояния; что самые заботы, страсти, интересы не выходят из круга немногих житейских потребностей; что область ума и духа цепенеет еще в сладком, младенческом сне, как в первобытных языческих пастушеских царствах; что жизнь эта
дошла до того рубежа, где начинается царство духа, и не пошла далее…
Он круто повернулся и вышел в гостиную, не ускоряя шага. И ему сделалось неловко от мысли, что их сцена на русском языке могла
дойти до людей в передней. Стыдно стало и за себя, до боли в висках, как мог он допустить такую дикую выходку? Помириться с нею он не в состоянии. До сих пор он был глава и главой должен остаться. Но простого подчинения мало, надо довести эту женщину, закусившую удила, и до сознания своей громадной вины.
Неточные совпадения
Вскочила, испугалась я: // В дверях стоял в халатике // Плешивый
человек. // Скоренько я целковенький // Макару Федосеичу // С поклоном подала: // «Такая есть великая // Нужда
до губернатора, // Хоть умереть —
дойти!»
Как ни были забиты обыватели, но и они восчувствовали.
До сих пор разрушались только дела рук человеческих, теперь же очередь
доходила до дела извечного, нерукотворного. Многие разинули рты, чтоб возроптать, но он даже не заметил этого колебания, а только как бы удивился, зачем
люди мешкают.
Прежде бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец был
человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом
доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
Степан Аркадьич точно ту же разницу чувствовал, как и Петр Облонский. В Москве он так опускался, что, в самом деле, если бы пожить там долго,
дошел бы, чего доброго, и
до спасения души; в Петербурге же он чувствовал себя опять порядочным
человеком.
Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там
люди! также божий
человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как
дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные
люди, да не те; такие же
люди, да не те!