Неточные совпадения
Уже сели
за стол, когда
пришел Николай Васильевич, одетый в коротенький сюртук, с безукоризненно завязанным галстуком, обритый, сияющий белизной жилета, моложавым видом и красивыми, душистыми сединами.
Марфенька испугалась. Верочка ничего не сказала; но когда Борис
пришел к двери дома, она уже стояла, крепко прижавшись к ней, боясь, чтоб ее не оттащили прочь, и ухватясь
за ручку замка.
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я ждала, пока позовут меня к maman, но меня долго не звали. Наконец
за мной
пришла ma tante, Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я шла к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже не разглядела, что было и кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и папа…
Когда он
придет, вы будете неловки, вздрогнете от его голоса, покраснеете, побледнеете, а когда уйдет, сердце у вас вскрикнет и помчится
за ним, будет ждать томительно завтра, послезавтра…
— Мне с того имения
присылают деньги: тысячи две серебром — и довольно. Да я работать стану, — добавил он, — рисовать, писать… Вот собираюсь
за границу пожить: для этого то имение заложу или продам…
Пришло время расставаться, товарищи постепенно уезжали один
за другим. Леонтий оглядывался с беспокойством, замечал пустоту и тосковал, не зная, по непрактичности своей, что с собой делать, куда деваться.
Однажды — это было в пятый или шестой раз, как он
пришел с Райским обедать, — он, по рассеянности, пересидел
за обедом всех товарищей; все ушли, он остался один и задумчиво жевал какое-то пирожное из рису.
— Обедать, где попало, лапшу, кашу? не
прийти домой… так, что ли? Хорошо же: вот я буду уезжать в Новоселово, свою деревушку, или соберусь гостить к Анне Ивановне Тушиной,
за Волгу: она давно зовет, и возьму все ключи, не велю готовить, а ты вдруг
придешь к обеду: что ты скажешь?
— Да, я еще с вечера просил ее оставить мне ужинать, — солгал он в пользу преступной жены, — и отпереть калитку. Она уж слышала, что я
пришел… Пропусти гостя
за мной, запри калитку и ступай спать.
Это особенно усилилось дня
за два перед тем, когда он
пришел к ней в старый дом с Гете, Байроном, Гейне да с каким-то английским романом под мышкой и расположился у ее окна рядом с ней.
— Я вам в самом начале сказала, как заслужить ее: помните? Не наблюдать
за мной, оставить в покое, даже не замечать меня — и я тогда сама
приду в вашу комнату, назначим часы проводить вместе, читать, гулять… Однако вы ничего не сделали…
— Ты злая! А если б я сделался болен горячкой? Бабушка и Марфенька
пришли бы ко мне, ходили бы
за мной, старались бы облегчить. Ужели бы ты осталась равнодушной и не заглянула бы ко мне, не спросила бы…
— А вот этого я и не хочу, — отвечала она, — очень мне весело, что вы
придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя голову ему на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его руками
за шею и целуя воздух.
— Ульяна Андреевна! опомнитесь,
придите в себя! — говорил он, стараясь удержать ее
за руки. — Я нарочно, пошутил, виноват!..
Мало-помалу она слабела, потом оставалась минут пять в забытьи, наконец
пришла в себя, остановила на нем томный взгляд и — вдруг дико, бешено стиснула его руками
за шею, прижала к груди и прошептала...
Гамлет и Офелия! вдруг
пришло ему в голову, и он закатился смехом от этого сравнения, так что даже ухватился
за решетку церковной ограды.
Так она волновалась, смотрела пристально и подозрительно на Веру, когда та
приходила к обеду и к чаю, пробовала было последить
за ней по саду, но та, заметив бабушку издали, прибавляла шагу и была такова!
Вера не зевала, не следила
за полетом мух, сидела, не разжимая губ, и сама читала внятно, когда
приходила ее очередь читать. Бабушка радовалась ее вниманию.
Викентьев
пришел, но не в комнату, а в сад, и выжидал, не выглянет ли из окна его мать. Сам он выглядывал из-за кустов. Но в доме — тишина.
— Когда оно настанет — и я не справлюсь одна… тогда я
приду к вам — и ни к кому больше, да к Богу! Не мучьте меня теперь и не мучьтесь сами… Не ходите, не смотрите
за мной…
Ему вдруг
пришло в голову — послать ловкого Егорку последить, кто берет письма у рыбака, узнать, кто такая Секлетея Бурдалахова. Он уже позвонил, но когда явился Егор — он помолчал, взглянул на Егора, покраснел
за свое намерение и махнул ему рукой, чтобы он шел вон.
— Вот теперь дайте руку, — сказал Марк серьезно, схватив его
за руку, — это дело, а не слова! Козлов рассохнется и служить уже не может. Он останется без угла и без куска… Славная мысль вам в голову
пришла.
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог
приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте
за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
«А ты,
за службу и дружбу мою, — читал дальше Райский, —
пришли или привези мне к зиме, с Волги, отличной свежей икры бочонок-другой, да стерлядей в аршин: я поделюсь с его сиятельством, моим партнером, министром и милостивцем…»
Он с нетерпением ожидал Веры. Наконец она
пришла. Девушка принесла
за ней теплое пальто, шляпку и ботинки на толстой подошве. Она, поздоровавшись с бабушкой, попросила кофе, с аппетитом съела несколько сухарей и напомнила Райскому просьбу свою побывать с ней в городе, в лавках, и потом погулять вместе в поле и в роще.
Я из любопытства следила
за вами, позволила вам
приходить к себе, брала у вас книги, — видела ум, какую-то силу…
Но когда узнала, что она и к обеду не может
прийти, она встревожилась
за ее здоровье и поднялась к ней сама. Отговорка простудой не обманула ее. Она по лицу увидала, а потом, поправляя косу, незаметно дотронулась до лба и удостоверилась, что простуды нет.
Бабушка немного успокоилась, что она
пришла, но в то же время замечала, что Райский меняется в лице и старается не глядеть на Веру. В первый раз в жизни, может быть, она проклинала гостей. А они уселись
за карты, будут пить чай, ужинать, а Викентьева уедет только завтра.
Татьяна Марковна была с ней ласкова, а Марья Егоровна Викентьева бросила на нее, среди разговора, два, три загадочных взгляда, как будто допрашиваясь: что с ней? отчего эта боль без болезни? что это она не
пришла вчера к обеду, а появилась на минуту и потом ушла, а
за ней пошел Тушин, и они ходили целый час в сумерки!.. И так далее.
Райский съездил
за Титом Никонычем и привез его чуть живого. Он похудел, пожелтел, еле двигался и, только увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины,
за столом, с заткнутой
за галстук салфеткой, или у окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу
пришел в себя и стал радоваться, как ребенок, у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
— Я не
за тем
пришла к тебе, бабушка, — сказала Вера. — Разве ты не знаешь, что тут все решено давно? Я ничего не хочу, я едва хожу — и если дышу свободно и надеюсь ожить, так это при одном условии — чтоб мне ничего не знать, не слыхать, забыть навсегда… А он напомнил! зовет туда, манит счастьем, хочет венчаться!.. Боже мой!..
Теперь он ехал с ее запиской в кармане. Она его вызвала, но он не скакал на гору, а ехал тихо, неторопливо слез с коня, терпеливо ожидая, чтоб из людской заметили кучера и взяли его у него, и робко брался
за ручку двери. Даже
придя в ее комнату, он боязливо и украдкой глядел на нее, не зная, что с нею, зачем она его вызвала, чего ему ждать.
— И писем не будете писать, — давал
за него ответ Тушин, — потому что их не передадут. В дом тоже не
придете — вас не примут…
Он хотел сказать что-то в ответ, но
за ним
прислала бабушка и немедленно потребовала его к себе.