Неточные совпадения
— А я, — продолжал Обломов голосом оскорбленного и не оцененного по достоинству человека, — еще забочусь день и ночь, тружусь, иногда голова горит, сердце замирает, по ночам не спишь, ворочаешься, все
думаешь,
как бы
лучше… а о ком?
Старик Обломов всякий раз,
как увидит их из окошка, так и озаботится мыслью о поправке: призовет плотника, начнет совещаться,
как лучше сделать, новую ли галерею выстроить или сломать и остатки; потом отпустит его домой, сказав: «Поди себе, а я
подумаю».
«Что это она вчера смотрела так пристально на меня? —
думал Обломов. — Андрей божится, что о чулках и о рубашке еще не говорил, а говорил о дружбе своей ко мне, о том,
как мы росли, учились, — все, что было
хорошего, и между тем (и это рассказал),
как несчастлив Обломов,
как гибнет все доброе от недостатка участия, деятельности,
как слабо мерцает жизнь и
как…»
«Все изгадил! Вот настоящая ошибка! „Никогда!“ Боже! Сирени поблекли, —
думал он, глядя на висящие сирени, — вчера поблекло, письмо тоже поблекло, и этот миг, лучший в моей жизни, когда женщина в первый раз сказала мне,
как голос с неба, что есть во мне
хорошего, и он поблек!..»
Аким. Я, значит, к тому говорю, Петр Игнатьич, потому, значит, тае, трафлялось. Ладишь, значит, как себе лучше, да про бога, тае, и запамятуешь; думаешь лучше… на себя воротишь, глядь, ан накошлял на шею себе, значит;
думал как лучше, ан хуже много, без бога-то.
Неточные совпадения
Осип. Да,
хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне,
как приеду». — «А, —
думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
— Не
думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих руках власть,
какая бы она ни была, если будет, то будет
лучше, чем в руках многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому, тем я больше доволен.
И хотя он тотчас же
подумал о том,
как бессмысленна его просьба о том, чтоб они не были убиты дубом, который уже упал теперь, он повторил ее, зная, что
лучше этой бессмысленной молитвы он ничего не может сделать.
«Да, да,
как это было? —
думал он, вспоминая сон. — Да,
как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, — и столы пели: Il mio tesoro, [Мое сокровище,] и не Il mio tesoro, a что-то
лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины», вспоминал он.
Рассуждения приводили его в сомнения и мешали ему видеть, что̀ должно и что̀ не должно. Когда же он не
думал, а жил, он не переставая чувствовал в душе своей присутствие непогрешимого судьи, решавшего, который из двух возможных поступков
лучше и который хуже; и
как только он поступал не так,
как надо, он тотчас же чувствовал это.