Неточные совпадения
Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что нужно будет уменьшить обыкновенные издержки, хотя по крайней мере в продолжение одного года: изгнать употребление чаю по вечерам,
не зажигать по вечерам свечи, а если что понадобится делать, идти в комнату к хозяйке и работать при ее свечке; ходя по улицам, ступать как можно легче и осторожнее по
камням и плитам, почти
на цыпочках, чтобы таким образом
не истереть скоровременно подметок; как можно реже отдавать прачке мыть белье, а чтобы
не занашивалось, то всякий раз, приходя домой, скидать его и
оставаться в одном только демикотоновом халате, очень давнем и щадимом даже самим временем.
От веры в единую, всеобъемлющую, догматическую науку, постигающую тайну мирового механизма, от веры в материализм, в механизм, в эволюционизм и пр.
не остается камня на камне.
От вашего города тогда мало-помалу
не останется камня на камне, — все полетит вверх дном, все изменится, точно по волшебству.
Неточные совпадения
Через полтора или два месяца
не оставалось уже
камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река
не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину,
на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Вдали вилась пыль — Азамат скакал
на лихом Карагёзе;
на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он
остался неподвижен, пока
не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о
камень, разбил его вдребезги, повалился
на землю и зарыдал, как ребенок…
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец
остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а
не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи
на них капусту, мука в подвалах превратилась в
камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
— Хорошо, я замолчу, — сказал он, — только, ради Бога,
не уходите так, а то у меня
на душе
останется такой
камень…
Между тем я
не заметил, что мы уж давно поднимались, что стало холоднее и что нам
осталось только подняться
на самую «выпуклость», которая висела над нашими головами. Я все еще
не верил в возможность въехать и войти, а между тем наш караван уже тронулся при криках якутов.
Камни заговорили под ногами. Вереницей, зигзагами, потянулся караван по тропинке. Две вьючные лошади перевернулись через голову, одна с моими чемоданами. Ее бросили
на горе и пошли дальше.