Неточные совпадения
Записки эти
не первый опыт. Мне было лет двадцать пять, когда я начинал писать что-то вроде воспоминаний.
Случилось это так: переведенный из Вятки во Владимир — я ужасно скучал. Остановка перед Москвой дразнила меня, оскорбляла; я был в положении человека, сидящего на последней станции без лошадей!
Дворяне, собственно, меньше воруют, они открыто берут чужое, впрочем, где
случится, похулы на руку
не кладут.
Я с удивлением присутствовал при смерти двух или трех из слуг моего отца: вот где можно было судить о простодушном беспечии, с которым проходила их жизнь, о том, что на их совести вовсе
не было больших грехов, а если кой-что
случилось, так уже покончено на духу с «батюшкой».
Мальчик, которого физическое здоровье и германское произношение было ему вверено и которого Зонненберг называл Ником, мне нравился, в нем было что-то доброе, кроткое и задумчивое; он вовсе
не походил на других мальчиков, которых мне
случалось видеть; тем
не менее сближались мы туго.
Сенатору доставалось и
не так, когда он противуречил или был
не одного мнения с меньшим братом, что, впрочем,
случалось очень редко; а иногда без всяких противуречий, когда мой отец был особенно
не в духе. При этих комико-трагических сценах, что всего было смешнее, это естественная запальчивость Сенатора и натянутое, искусственное хладнокровие моего отца.
Химик года через два продал свой дом, и мне опять
случалось бывать в нем на вечерах у Свербеева, спорить там о панславизме и сердиться на Хомякова, который никогда ни на что
не сердился.
Снимая в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками разного роста, как носили во время первого консулата, — он, еще
не входя в аудиторию, начинал ровным и бесстрастным (что очень хорошо шло к каменному предмету его) голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию, сказав все, что следует, о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда
не отступал;
случалось, что характеристика иных определялась отрицательно: «Кристаллизация —
не кристаллизуется, употребление — никуда
не употребляется, польза — вред, приносимый организму…»
Мне
случалось иной раз видеть во сне, что я студент и иду на экзамен, — я с ужасом думал, сколько я забыл, срежешься, да и только, — и я просыпался, радуясь от души, что море и паспорты, годы и визы отделяют меня от университета, никто меня
не будет испытывать и
не осмелится поставить отвратительную единицу.
При этом я
не могу
не рассказать, что
случилось с Соколовским.
Вечером явился квартальный и сказал, что обер-полицмейстер велел мне на словах объявить, что в свое время я узнаю причину ареста. Далее он вытащил из кармана засаленную итальянскую грамматику и, улыбаясь, прибавил: «Так хорошо
случилось, что тут и словарь есть, лексикончика
не нужно». Об сдаче и разговора
не было. Я хотел было снова писать к обер-полицмейстеру, но роль миниатюрного Гемпдена в Пречистенской части показалась мне слишком смешной.
В частном доме была тоже большая тревога: три пожара
случились в один вечер, и потом из комиссия присылали два раза узнать, что со мной сделалось, —
не бежал ли я.
— Ей-богу,
не знаю, — говорил офицер, — как это
случилось и что со мной было, но я сошел с чердака и велел унтеру собрать команду. Через два часа мы его усердно искали в другом поместье, пока он пробирался за границу. Ну, женщина! Признаюсь!
Когда впоследствии умер Сенатор, ее любимый брат, она догадалась по нескольким словам племянника о том, что
случилось, и просила его
не объявлять ей печальной новости, ни подробности кончины.
Одним утром Матвей взошел ко мне в спальню с вестью, что старик Р. «приказал долго жить». Мной овладело какое-то странное чувство при этой вести, я повернулся на другой бок и
не торопился одеваться, мне
не хотелось видеть мертвеца. Взошел Витберг, совсем готовый. «Как? — говорил он, — вы еще в постеле! разве вы
не слыхали, что
случилось? чай, бедная Р. одна, пойдемте проведать, одевайтесь скорее». Я оделся — мы пошли.
Мне нравилась наивная девушка, которая за себя постоять умела, и
не знаю, как это
случилось, но ей первой рассказал я о моей любви, ей переводил письма.
Отец Огарева умер в 1838; незадолго до его смерти он женился. Весть о его женитьбе испугала меня — все это
случилось как-то скоро и неожиданно. Слухи об его жене, доходившие до меня,
не совсем были в ее пользу; он писал с восторгом и был счастлив, — ему я больше верил, но все же боялся.
Больших прений, горячих рассуждений
не было; редко
случалось, чтоб советник спрашивал предварительно мнения губернатора, еще реже обращался губернатор к советникам с деловым вопросом.
Новгород я оставлял без всякого сожаления и торопился как можно скорее уехать. Впрочем, при разлуке с ним
случилось чуть ли
не единственно приятное происшествие в моей новгородской жизни.
Чаадаев
не торопился в Россию, расставшись с золоченым мундиром, он принялся за науку. Умер Александр,
случилось 14 декабря (отсутствие Чаадаева спасло его от вероятного преследования [Теперь мы знаем достоверно, что Чаадаев был членом общества, из «Записок» Якушкина. (Прим. А. И. Герцена.)]), около 1830 года он возвратился.
Тут староста уж пошел извиняться в дурном приеме, говоря, что во всем виноват канцлер, что ему следовало бы дать знать дня за два, тогда бы все было иное, можно бы достать и музыку, а главное, — что тогда встретили бы меня и проводили ружейным залпом. Я чуть
не сказал ему a la Louis-Philippe: «Помилуйте… да что же
случилось? Одним крестьянином только больше в Шателе!»
Но со всем этим к 1 марту, то есть через полгода,
не только в кассе
не было ничего, но уже доля залога пошла на уплату штрафов. Гибель была неминуема. Прудон значительно ускорил ее. Это
случилось так: раз я застал у него в С.-Пелажи д'Альтон-Ше и двух из редакторов. Д'Альтон-Ше — тот пэр Франции, который скандализовал Пакье и испугал всех пэров, отвечая с трибуны на вопрос...
Не будучи ни так нервно чувствителен, как Шефсбюри, ни так тревожлив за здоровье друзей, как Гладстон, я нисколько
не обеспокоился газетной вестью о болезни человека, которого вчера видел совершенно здоровым, — конечно, бывают болезни очень быстрые; император Павел, например, хирел недолго, но от апоплексического удара Гарибальди был далек, а если б с ним что и
случилось, кто-нибудь из общих друзей дал бы знать.
…Музыка гремит, кареты подъезжают…
Не знаю, как это
случилось, но я заснул; кто-то отворил дверь и разбудил меня… Музыка гремит, кареты подъезжают, конца
не видать… Они в самом деле его убьют!
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными, не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы
не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.