Лёню чисто физически должен раздражать мой
московский говор: — спасибо — ладно — такое, которое он неизменно отмечает: “Настоящая москвичка!” — что меня уже начинает злить и уже заставляет эту московскость — усиливать, так что с Лёней, гладкоголовым, точным, точеным — я, вьющаяся в скобку, со своим “пуще” и “гуще” — немножко вроде московского ямщика. Сейчас мы с Сережей ушли в кабинет его отца и там беседуем.
Из тогдашних русских немного моложе его был один, у кого я находил всего больше если не физического сходства с ним, то близости всего душевного склада, манеры говорить и держать себя в обществе: это было у К.Д.Кавелина, также москвича почти той же эпохи, впоследствии близкого приятеля эмигранта Герцена. Особенно это сказывалось в речи, в переливах голоса, в живости манер и в этом чисто
московском говоре, какой был у людей того времени. Они легко могли сойти за родных даже и по наружности.
Неточные совпадения
Самгин не впервые сидел в этом храме
московского кулинарного искусства, ему нравилось бывать здесь, вслушиваться в разноголосый
говор солидных людей, ему казалось, что, хмельные от сытости, они, вероятно, здесь более откровенны, чем где-либо в другом месте.
Но только въехали мы в Рогожскую заставу, только обхватил меня шум, гам и
говор, только замелькали передо мною лавочки с калачами и цирюльни с безобразными вывесками, только запрыгала наша коляска по мостовой, как мгновенно исчезли и новые и старые воспоминания и мне показалось, что я не выезжал из Москвы: два дня, проведенные в деревне, канули в восемь месяцев
московской жизни, как две капли в стакан воды.
— Акающий
говор Чухломского уезда резко выделяется среди окающих
говоров Костромской губернии и всего северо-восточного диалекта великорусского языка.], без сомнения, обратит на себя ваше внимание: представьте себе
московское наречие несколько на а и усильте его до невероятной степени, так что, говоря на нем, надобно, как и для английского языка, делать гримасу.
— Купеческий брат Любим Торцов, — пошутил он.
Говор его не то что отзывался иностранным акцентом, а звучал как-то особенно, пожестче
московского.
Щелоков остался все с тем же умышленным
говором московских рядов. Он привык к этому виду дурачества и с товарищами. С Заплатиным он был однокурсник, на том же факультете. Но в конце второго курса Щелоков — сын довольно богатого оптового торговца ситцем — "убоялси бездны", — как он говорил, а больше потому вышел из студентов, что отец его стал хронически хворать и надо было кому-нибудь вести дело.