Неточные совпадения
И
тем не менее в
сущности вопрос был уже решен: с
того берега смотрел я на предстоящий мне путь, и радостно было сознавать это.
Как бы ни кичилась мудрость века сего; бессильная понять религию за отсутствием нужного опыта, за религиозной своей бездарностью и омертвением,
те, которые однажды узрели Бога в сердце своем, обладают совершенно достоверным знанием о религии, знают ее
сущность.
Ибо и это ничто не есть круглый нуль, но является величиной в высшей степени положительною: именно здесь разумеется
то, что существует под покрывалом Майи [В древнеиндийской философии Майа означает иллюзорность бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная
сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас действительность, по отношению к которой и установляется типически религиозное отношение.
То, что постигается здесь, трансцендентно лишь гносеологически, т. е. в силу ограниченности нашей, а не по
сущности (как тригонометрия является нам трансцендентной, пока мы ей не научились или, вернее, пока она в нашем сознании еще не пробуждена: имманентный характер математического познания в этом смысле с такой силой был указан еще Платоном в его «Федоне»).
— «Логика… есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой… изображение бога, каков он в своей вечной
сущности до сотворения природы и какого бы
то ни было конечного духа» (Гегель.
«Религия не имеет никакого отншения даже и к этому знанию (т. е. такому, в котором «естествознание восходит от законов природы к высочайшему и вселенскому Управителю» и II котором «вы не познаете природы, не постигая вместе с
тем и Бога»), ее
сущность постигается вне участия последнего.
«Для религии, правда, существенно размышление… но оно не направлено… на
сущность высшей причины самой по себе или в ее отношении к
тому, что одновременно есть и причина и следствие; напротив, религиозное размышление есть лишь (!) непосредственное сознание, что все конечное существует лишь в бесконечном и через него, все временное в вечном и через него.
Бесспорно, вся
сущность религии состоит в
том, чтобы ощущать все, определяющее наше чувство в его высшем единстве, «как нечто единое и тождественное, а все единичное и особое как обусловленное им, т. е. (!!) чтобы ощущать наше бытие и жизнь в Боге и через Бога» (50–51).
Религиозный имманентизм, к которому и сводится
сущность психологизма в религии, враждебно направляется против веры в трансцендентного Бога и
тем самым уничтожает своеобразную природу религии, подвергая при этом ложному и насильственному истолкованию основные религиозные понятия.
«Это чудо есть единое, которое есть не существующее (μη öv), чтобы не получить определения от другого, ибо для него поистине не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им
сущность (ουσία); ум ведет к
сущности, и его природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, породившая сущее, но пребывающая в себе и не уменьшающаяся и не сущая в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его природу и желая привести к единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое» не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового не существовало бы, если бы вперед не существовала
сущность и
то, что предшествует
сущности.
Но как бы восхищенный и в энтузиазме покоится он в уединении, никуда не склоняясь и даже не обращаясь вокруг себя, стоя твердо и как бы сделавширь неподвижностью (στάσις); и о прекрасном не думает он, находясь уже выше прекрасного, выше хора добродетелей, подобный человеку, который проник в самое внутреннее святилище и оставил позади себя в храме изображения богов, и, лишь выходя из святилища, впервые встречает их, после внутреннего созерцания и обращения с
тем, что не есть ни образ, ни вид, но сама божественная
сущность; образы же, следовательно, были бы предметами созерцания второго порядка.
И сам
тот становится при этом не
сущностью, но выше (трансцендентным)
сущности (έπέκεινα ουσίας), насколько он входит в общение с
тем» (Епп IX 10–11).
Василий Великий говорит: «Кто утверждает, что не знает
сущности,
тот еще не признается, что не знает Бога…
Следовательно, сознание непостижимости Божией есть познание Божией
сущности, и поклоняемся достигнутому не в
том отношении, какая это
сущность, но в
том, что есть сия
сущность» [Там же, 190.
В письме 190 к Амфилохию св. Василий Великий указывает, что мы не знаем и «что такое школа», не знаем и
сущности «Тимофея», так и самих себя в
том же разуме и знаем, и не знаем.].
Ибо божественная
сущность своею безмерностью превосходит всякую форму, постигаемую нашим умом; таким образом мы не можем постигнуть ее чрез познание
того, что она есть, но имеем о ней лишь некоторое понятие чрез познание
того, что она не есть» (Est autem via remotions utendum, praecipue in consideratione divinae substantiae.
Ибо Бог превышает (ύπερκείται) всякую
сущность, сам не будучи чем-либо из сущего, но превыше сущего, и из Него же все сущее; ибо только для всех скрытое божество одного Бога есть изначальная божественная (θεαρχική) сила, которая управляет и т. наз. богами, и ангелами, и святыми людьми, а также она творит (δημιουργός)
тех, кто чрез сопричастность становится богами, действительно, сама происходя из себя самой и беспричинно будучи божеством» (εξ εαυτής και άναιτίως αϋτοθεοτης οδσα).] от всего сущего (δια της πάντων όντων αφαιρέσεως).
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а в Нем, как не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν) из всего, и напротив, все в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а не μηδέν), как изъятое из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов, разума, размышления,
сущности, состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как бытия, так и небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно имеет бытие чрез
то, что оно есть ничто из существующего; а не сущий (μη ων) существует чрез бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет силы, не есть сила или свет; не живет и не есть жизнь; не
сущность, не вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни
тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Бог не есть
сущность (субстанция — ουσία), как разумеется она просто или в
том смысле, что она есть и начало; и не есть потенция, как разумеется потенция просто или в
том смысле, чтобы быть посредствующей (срединой, μεσάτης); и не есть энергия, как разумеется она просто или в
том смысле, что она есть цель преднамечаемого сообразно потенции и вытекающего из
сущности движения.
«
То, что подлинно есть благо по
сущности своей, не есть ни начало, ни цель, ни причина бытия, и не имеет отношения к
тому, что является источником движения к причине бытия» [Migne, 90, col. 1177 (Diversa capita ad theologian! et oeconomiam spectantia deque virtute ac vitio, β).
И однако вследствие неделимости Божества в Его ουσία, каждый образ божественной энергии, каждый ее луч сообщает все Божество: «несообщимость
сущности (ουσία) нисколько не препятствует
тому, что чрез каждую из энергий сообщается весь Бог… ибо нетелесное не делится телесно…
Общее содержание отрицательного богословия, развиваемого преимущественно в первой и отчасти во второй книге «De divisione naturae», основного трактата Эриугены, последний определяет так: в нем выясняется, что «Бога Ничто из всего, что существует и чего не существует, не выражает в Его
сущности, что и сам Он совершенно не знает, что Он есть, ибо Он никоим образом не может быть определяем по величине или свойству, ибо ничто не подходит к Нему и сам Он ничем не постигается, и что сам Он в
том, что существует и не существует, собственно говоря, не выражается в самом себе, — род незнания, превосходящий всякое знание и понимание»***.
Но и такие определения Божества, как сверхсущностъ, сверхмудростъ, разные словосочетания с υπέρ, излюбленные столь ими злоупотребляющим Ареопагитом, очевидно, суть тоже лишь замаскированные отрицания, «по звуку это утверждения, а по смыслу они имеют отрицательное значение». Например, «если кто говорит, что нечто выше
сущности, разумеет не
то, что оно есть, но что не есть» [De div. nat., lib. I, cap. 14, col. 462.].
В дальнейшем развитии
той же мысли Эриугена подробно (в книгах I и II) останавливается на выяснении
того, что к Божеству совершенно не приложимы категории мышления (которых, вслед за Аристотелем, он насчитывает десять:
сущность, количество, качество, отношение, положение, состояние (habitus), место, время, действие, страдание).
Так же не существует божественная природа ни как род, ни как форма, ни как вид, ни как частность, ни как всеобщая или особенная
сущность, но в
то же время о ней нысказывается все это, ибо лишь от нее это получает способность существования.
Ибо
то, что является неограниченным во всех направлениях, неограниченно по
сущности, силе и действию, сверху и снизу, т. е. с начала и с конца.
Что касается внутреннего Мысли,
то нет никого, кто мог бы понять, что это такое; с
тем большим основанием невозможно понять Бесконечное (Ayn-Soph), которое неосязаемо; всякий вопрос и всякое размышление остались бы тщетны, чтобы охватить
сущность высшей Мысли, центра всего, тайны всех тайн, без начала и без конца, бесконечное, от которого видят только малую искру света, такую, как острие иглы, и еще эта частица видна лишь благодаря материальной форме, которую она приняла» (Zohar, I, 21 a, de Pauly, I, 129).
Окончательное суждение об Эн-соф, выражает ли оно трансцендентную
сущность Бога или лишь момент его нераскрытости в творении, чрезвычайно затруднительно: кто знаком с подлинной Каббалой, с характером ее изложения и методом,
тот поймет, насколько трудно поддаются ее учения окончательным формулировкам. Поэтому мы намеренно заставили, вместо собственной характеристики, говорить самые тексты.
Мы не ставим себе задачу проследить здесь судьбы отрицательного богословия в новой философии, ибо для этого, в
сущности, пришлось бы написать полную ее историю; кроме
того, ясно, что метафизический, а
тем более научный рационализм, в ней господствовавший, менее всего ему благоприятствовал.
Вещь в себе трансцендентна опыту, — категории феноменального мира неприложимы к ноумену, совершенно в
том же смысле и по
тем же, в
сущности, основаниям, по каким, напр., И. Ск.
Заслуга Канта не в
том, что он заметил эту антиномичность, ибо с ней философская мысль, в
сущности, имеет дело с
тех пор, как себя помнит, но в
том, что он ее так остро осознал.
Здесь нет места ни антиномии, с ее логическим перерывом, ни Тайне: беспримесный рационализм — вот обратная сторона
того всеведения или «гнозиса», которым мнил себя обладающим, по одним основаниям, Гегель, а по другим — Беме, почему он и оказывается столь родственным по тенденциям современному «теософизму», оккультному или мистическому рационализму [Шеллинг дает такую характеристику «теософизма» Беме: «В третьем виде эмпиризма сверхчувственное сделано предметом действительного опыта благодаря
тому, что допускается возможное восхищение человеческого существа в Бога, а вследствие этого необходимое, безошибочное созерцание, проникающее не только в божественное существо, но и в
сущность творения и во все события в нем…
Деление души знаем мы хорошо, но как подвиглось
то, что стояло от века в своей
сущности, мы не знаем…
«После этой жизни нет возрождения: ибо четыре элемента с внешним началом удалены, а в них стояла с своим деланием и творением родительница; после этого времени она не имеет ожидать ничего иного, кроме как
того, что, когда по окончании этого мира начало это пойдет в эфир,
сущность, как было от века, станет снова свободной, она снова получит тело из собственной матери ее качества, ибо тогда пред ней явятся в ее матери все ее дела.
А что рождено из смерти, как из четырех элементов, как-то скот и вся жизнь из четырех элементов,
то не получит более тела; так же и дух их рожден из четырех элементов, он разрушается вместе с элементами, и остается лишь фигура элементальных
сущностей, как четырех вырождений.
Следовательно, чтобы не быть, оно должно связываться в небытии бытием небытия (δεσμόν εχειν του μη εϊναι το είναι, μη ον), подобно
тому как существующее, чтобы вполне быть, должно связываться в бытии небытием небытия (το öv το μη δν εχειν μη εϊναι), таким-то образом, существующее в наибольшей степени будет, не существующее же не будет, когда существующее будет причастно
сущности быть существующим, но не будет причастно
сущности быть не существующим (μετέχοντα το μεν δν ουσίας του είναι δν, μη οΰσίασ δε του εϊναι μη ον), если уж вполне быть имеет, и когда не существующее не будет причастно
сущности не быть не существующим (το δε μη öv ουσίας μεν του μη εϊναι μη δν), но будет причастно
сущности быть не существующим (ουσίας δε του εϊναι μη δν), если уж и не существующее имеет вполне не быть.
Бывание (το γιγνόμενον — в платоновском «Тимее») есть
тот таинственный, творческий синтез бытия и небытия, который и выражает собой
сущность тварности, всего относительного.
Каждое порождение, какого бы рода оно ни было, есть изменение, тогда как субстанция всегда остается
тою же, потому что она есть только одна, божественная, бессмертная
сущность…
Отношение между единым и многим, вселенной и ее феноменами определяется так, что последние «суть как бы различные способы проявления одной и
той же субстанции, колеблющееся, подвижное, преходящее явление недвижной, пребывающей и вечной
сущности, в которой есть все формы, образы и члены, но в неразличенном и как бы завитом состоянии, как в семени рука не отличается еще от кисти, хвост — от головы, жилы — от костей.
Так как
сущность неделима и проста… стало быть, ни в каком случае земля не может рассматриваться как часть
сущности, солнце — как часть субстанции, так как она неделима; не позволительно говорить о части в субстанции, так же, как нельзя говорить, что часть души — в руке, другая в голове, но вполне возможно, что душа в
той части, которая является головой, что она есть субстанция части или находится в
той части, которая есть рука.
Ибо часть, кусок, член, целое, столько, больше, меньше, как это, как
то, чем это, чем
то, согласно, различно и другие отношения не выражают абсолютного и поэтому не могут относиться к субстанции, к единому, к
сущности, но лишь чрез посредство субстанции быть при едином и
сущности как модусы, отношения и формы…
Итак,
то, что составляет множественность в вещах, не есть
сущность и самая вещь, но лишь явление, которое представляется чувствам, и только на поверхности вещей» (цит. по нем. пер.
Различные эти определения не содержат противоречия, отражая лишь разные способы постижения одной и
той же
сущности.
Однако это возражение было бы неотразимо лишь в
том случае, если бы мир идей представлял собою самодовлеющую божественную
сущность, сонм богов без единого Бога.
Беме на
тот же, в
сущности, вопрос отвечал учением о различении в Боге трех принципов, причем первому из них, началу гнева, огня и
тьмы, соответствует своя особая категория творений, и паразиты кн.
То, что в философии зовется идеями, живущими своей собственной диалектической жизнью, в мистическом прозрении представляется как некоторые
сущности, родовые и вместе индивидуальные, качества, имеющие не только отвлеченную значимость, но и конкретное бытие.
Эту
сущность надо видеть в чувственности, как особой самостоятельной стихии жизни, отличной от духа, но вместе с
тем ему отнюдь не чуждой и не противоположной.
Отсюда следует, между прочим, что самая эта антитеза духа и тела, столь излюбленная у метафизиков и моралистов, выражает собой не изначальную
сущность тела, но лишь известную его модальность, определенное состояние телесности (или, что в данном случае есть одно и
то же, духовности), но не ее существо; отсюда понятна и неизбежная ограниченность и связанная с нею ложность одинаково как спиритуализма, так и материализма, в которых допускается одна и
та же ошибка: модальность, состояние, смешивается с самым существом телесности и сопряженной с ней духовности.
Итак, мыслимое по противоположности с добром по
сущности не существует, так как что не существует само в себе,
то не существует совсем; следовательно, зло есть не бытие, а отрицание бытия» (In eccles.