Неточные совпадения
Она
есть высшая и последняя
жертва человека Богу — собой, своим разумом, волей, сердцем, всем своим существом, всем миром, всею очевидностью, и
есть подвиг совершенно бескорыстный, все отдающий и ничего не требующий.
И этот незримо совершающийся в душе жертвенный акт, непрерывная
жертва веры, которая говорит неподвижной каменной горе: ввергнись в море, и говорит не для эксперимента, а лишь потому, что не существует для нее эта каменность и неподвижность мира, — такая вера
есть первичный, ничем не заменимый акт, и лишь он придает религии ореол трагической, жертвенной, вольной отдачи себя Богу.
Так
есть, — об этом совершенно твердо говорит нам религиозный опыт, это надо принять и религиозной философии за исходное определение — в смирении разума, ибо и от разума требуется
жертва смирения, как высшая разумность неразумия.
Он
есть в бытии своем только
жертва попустительствующей полноты Абсолютного, до известной степени его изнанка.
Вольная
жертва самоотверженной любви, Голгофа Абсолютного,
есть основа творения, ибо «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного», и послал Его «не судить мир, но чтобы мир спасен
был чрез Него» (Ио. 3: 16-7).
И тогда окажется,
быть может, что иные из них, теперь особенно ненавистные и отвратительные зловредностью своей или безобразием своим,
были лишь оклеветаны клеветником-дьяволом, сделались
жертвами его лжи и насилия, начиная со «змея, мудрейшего из зверей», навлекшего на себя особливое проклятие за свою роль в качестве орудия искушения.
Ковалевской, которая
была им надорвана и пала
жертвой трагедии женского творчества.
Если допускать, что язычеству
была присуща известная объективность богопознания, то надо это признать всерьез и до конца, т. е. прежде всего в применении именно к религиозному культу, к богослужению,
жертвам и таинствам.
Человеческой свободе, в силу которой человек одинаково мог и склониться к греху, и удержаться от него, дано
было решить, понадобится ли действительно Голгофская
жертва, но как возможность она
была предрешена в предвечном совете о сотворении человека...
Стало
быть, жертвенное животное, за чужой грех лишаемое жизни, в каком-то смысле отожествляется с ними, но и сохраняет свое отличное бытие, потому что иначе
жертва была бы невозможна или могла бы состоять, только в самосожжении жертвоприносящего.
Идея
жертвы есть поэтому отрицание логического закона тожества, ибо ее логика рассматривает нетожественное как тожественное.
«Кровь
есть душа» (Втор. 16:23)]), культ
жертв повсюду имел очень кровавый характер, мистика крови переживалась многообразно и интенсивно (вспомним хотя бы «тауробол», сакральное убиение быка в целях орошения его кровью, как это
было в обычае во многих мистериальных культах).
Голгофская
жертва, принесенная Богу от лица человечества,
есть высший плод его покаяния и возрождения, ибо принесена она совершеннейшим Человеком.
Благодаря Голгофской
жертве старый человек создается заново, оставаясь самим собой и после воскресения: последнее разделение в нем смерти и жизни, бытия и небытия происходит на Страшном Суде, который и может
быть в известном смысле рассматриваем как последний, заключительный акт в цепи событий, в своей совокупности составляющих сотворение человека.
Во Христе человечество принесло покаяние и
жертву, возродилось и стало соответствовать воле Божией. Оно сделалось иным, и притом стало выше по существу (хотя и не по состоянию), чем
было в раю, насколько новый Адам выше и больше первого. Потому и с этой стороны должна
быть отвергнута оригеновская идея апокатастасиса, одного лишь восстановления прежнего, без создания нового.
Можно не знать Христа,
будучи чуждым христианству (каковы и теперь нехристианские религии, в известной мере принадлежащие к еще дохристианской эпохе), но зная о Нем и в то же время отрицаясь Церкви, как единственного пути жизни в Нем, человек делается
жертвой религиозного обмана и самообмана.
Ибо жрец и
жертва в известной степени нераздельны и тождественны, а жертвоприносящий
есть в каком-то смысле и жертвоприносимый относительно собственного своего естества.
Ведь Глава христианского жречества, Верховный Архиерей,
есть вместе и Агнец, и Его именем восклицает иерей, приносящий бескровную
жертву: «Твоя от Твоих Тебе приносяще за всех и за вся».
Оно знает заповедь верующего терпения (которое вовсе не
есть ни духовная пассивность, ни раболепство), ибо не хочет стать
жертвой провокации зла.
Гуманность же, утверждающаяся без Христа и помимо Христа,
есть религиозный обман, соблазн безбожным добром и безбожной любовью, этическое идолопоклонство, а ее успехи получают значение
жертв перед алтарем человекобожия.
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я
был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
Неточные совпадения
Затем нелишнее, кажется,
будет еще сказать, что, пленяя нетвердый женский пол, градоначальник должен искать уединения и отнюдь не отдавать сих действий своих в
жертву гласности или устности.
Княжна, кажется, из тех женщин, которые хотят, чтоб их забавляли; если две минуты сряду ей
будет возле тебя скучно, ты погиб невозвратно: твое молчание должно возбуждать ее любопытство, твой разговор — никогда не удовлетворять его вполне; ты должен ее тревожить ежеминутно; она десять раз публично для тебя пренебрежет мнением и назовет это
жертвой и, чтоб вознаградить себя за это, станет тебя мучить, а потом просто скажет, что она тебя терпеть не может.
Но ты
был несчастлив, и я пожертвовала собою, надеясь, что когда-нибудь ты оценишь мою
жертву, что когда-нибудь ты поймешь мою глубокую нежность, не зависящую ни от каких условий.
— Я предчувствую, — сказал доктор, — что бедный Грушницкий
будет вашей
жертвой…
Говорили они все как-то сурово, таким голосом, как бы собирались кого прибить; приносили частые
жертвы Вакху, показав таким образом, что в славянской природе
есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии
было нехорошо и воздух
был вовсе не ароматический.