Неточные совпадения
Отец мой
был очень добрый
человек, но необыкновенно вспыльчивый, и на этой почве
у него
было много столкновений и ссор в жизни.
Я не
был человеком с пониженным жизненным инстинктом,
у меня
был сильный жизненный инстинкт,
была напряженность жизненной силы, иногда переливающей через край.
Я никогда не любил рассказов об эмоциональной жизни
людей, связанных с ролью любви; для меня всегда
было в этом что-то неприятное, мне всегда казалось, что это меня не касается,
у меня не
было интереса к этому, даже когда речь шла о близких
людях.
У каждого
человека кроме позитива
есть и свой негатив.
У меня
была даже потребность привести себя во внешнее соответствие со средними
людьми.
В отношении к
людям у меня
была довольно большая личная терпимость, я не склонен
был осуждать
людей, но она соединялась с нетерпимостью.
Неверно поняли бы мою тему одиночества, если бы сделали заключение, что
у меня не
было близких
людей, что я никого не любил и никому не обязан вечной благодарностью.
У меня всегда
было поклонение великим
людям, хотя я выбирал их не среди завоевателей и государственных деятелей.
Тогда уже
у меня
были мотивы, которые в зрелой форме развиты в моей книге «О назначении
человека.
В самом начале моего духовного пути
у меня не
было встреч с
людьми, которые имели бы на меня влияние.
Это
был единственный
человек, с которым
у меня установились дружеские отношения.
Были люди довольно читавшие, но
у среднего ссыльного уровень культуры
был довольно низкий.
У меня
был пустой период, в котором не
было интересного для внутренней жизни общения с
людьми, не
было и больших приобретений в области мысли.
Но когда я веду борьбу против насилия над свободой духа, когда борюсь за попираемую ценность, то я бываю страшно нетерпим на этой почве и порываю с
людьми, с которыми
у меня
были дружеские связи.
Не преображенный и не одухотворенный пол
есть рабство
человека, плен личности
у родовой стихии.
Но уровень его знаний по истории религии не
был особенно высок, как и вообще
у людей того времени, которые мало считались с достижениями науки в этой области.
Многие находили, что
у меня
есть психологические способности и умение разбираться в
людях, я не склонен ни к иллюзиям очарования, ни к разочарованию и низвержению предметов увлечения.
С П. Флоренским
у нас
было изначальное взаимное отталкивание, слишком разные мы
были люди, враждебно разные.
Во времена моей марксистской молодости один довольно культурный марксист немецкой формации мне говорил с укором, что, в сущности, я
человек религиозный, что
у меня
есть потребность в оправдании смысла жизни и в вечности.
Я иногда завидовал
людям,
у которых
было много этой теплоты.
У людей есть неистребимая потребность играть в жизни роль,
быть приобщенным к чему-то самому главному, к центру, определяющему человеческие судьбы.
Он
был несчастный
человек,
у него
была тяжелобольная душа.
У него
было очень плохое зрение, и он производил впечатление
человека, который на что-нибудь наткнется или упадет.
У меня
было впечатление, что все эти
люди, представлявшие разные революционные и оппозиционные течения, чувствовали себя во власти стихийных, фатальных сил, которыми они не могут управлять и направлять согласно своему сознанию.
Мне мучительно
было видеть
людей раньше преследуемых, живших на нелегальном положении или в эмиграции, в новой роли
людей у власти.
Среди обвиняемых
были люди, с которыми
у меня
были личные отношения.
Но при этом
у меня
была потребность в общении с
людьми,
была мечта о близости с
людьми.
У русских нет условностей, нет дистанции,
есть потребность часто видеть
людей, с которыми
у них даже нет особенно близких отношений, выворачивать душу, ввергаться в чужую жизнь и ввергать в свою жизнь, вести бесконечные споры об идейных вопросах.
Но
у меня не
было общения и почти не
было даже встреч с этими
людьми моего прошлого.
Много раз в моей жизни
у меня бывала странная переписка с
людьми, главным образом с женщинами, часто с такими, которых я так никогда и не встретил. В парижский период мне в течение десяти лет писала одна фантастическая женщина, настоящего имени которой я так и не узнал и которую встречал всего раза три. Это
была женщина очень умная, талантливая и оригинальная, но близкая к безумию. Другая переписка из-за границы приняла тяжелый характер. Это особый мир общения.
Я могу сказать, что
у меня
был опыт изначальной свободы, и, в связи с ней, и творческой новизны, и зла,
был острый опыт о личности и ее конфликте с миром общего, миром объективации, опыт выхода из власти общего,
был опыт человечности и сострадания,
был опыт о
человеке, который
есть единственный предмет философии.
Я не принадлежу к
людям, одержимым страхом смерти, как это
было, например,
у Л. Толстого.
У греков бессмертны
были боги,
человек же
был смертен.
У человека есть подлинный опыт адских мук, но это лишь путь
человека и лишь пребывание в дурном времени, бессилие войти в вечность, которая может
быть лишь божественной.
Гениально
у Н. Федорова то, что он, может
быть, первый сделал опыт активного понимания Апокалипсиса и признал, что конец мира зависит и от активности
человека.
Я думаю, что трудно найти
человека,
у которого
было бы не только отсутствие, но и глубокое противление всякому иерархическому порядку, Я никогда не мог вынести, чтобы отношения
людей определялись по иерархическим чинам.
У меня сохранилась большая благодарность к доктору Мотту, Г. Монбризону и С. Либерману,
людям, которые поддерживали мою жизнь, когда мне особенно
была необходима материальная поддержка, и преклонение перед той Высшей Силой, которая ей водительствовала, когда она
была наиболее угрожаема.
Для понимания сложности и хитрости человеческой души нужно прибавить:
у меня это
было вроде того, как богатый
человек чувствует, что совсем не дорожит материальными средствами.
Но некоторые советские
люди из посольства
у меня
были, и я с большим интересом расспрашивал о России.
К тому же страдание и страдание: унизительное страдание, унижающее меня, голод например, еще допустит во мне мой благодетель, но чуть повыше страдание, за идею например, нет, он это в редких разве случаях допустит, потому что он, например, посмотрит на меня и вдруг увидит, что у меня вовсе не то лицо, какое, по его фантазии, должно бы
быть у человека, страдающего за такую-то, например, идею.
Неточные совпадения
Городничий. А уж я так
буду рад! А уж как жена обрадуется!
У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный
человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы
люди чужестранные, //
У нас забота
есть, // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды.
«Мы
люди чужестранные, // Давно, по делу важному, // Домишки мы покинули, //
У нас забота
есть… // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды…»
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний
был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет
у басурманов, и не
будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Стародум. Льстец
есть тварь, которая не только о других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум
у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.