Храните вашу безмятежность

Татьяна Коростышевская, 2021

Глубоко в сердце каждый житель Аквадораты лелеет желание с чем-нибудь расстаться. Адмирал – с непутевым сыном, князь вампиров – с одиночеством, дож – со своей догарессой, а дона догаресса Филомена Саламандер-Арденте – с невинностью. Причем непременно в объятиях того самого дожа. И если для этого ей придется раскрыть несколько хитроумных заговоров, найти невесту вампиру, выбить стипендии для не очень благородных девиц и подружиться с пиратами, она справится. Ах да, есть еще верные подруги. И поверьте: они тоже не дремлют!

Разработка серийного оформления О. Закис

Иллюстрация на переплете Л. Совы

Серия «Колдовские миры»

© Коростышевская Т.Г., текст, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Глава 1

Бал у командора да Риальто

Бал на острове Риальто начался в полдень пятницы. Приглашена была, казалось, вся Аквадората. Слуги сбивались с ног, обеспечивая гостей яствами и напитками, музыканты выступали посменно, будто недолгая тишина показалась бы кому-то оскорбительной. Хозяин острова командор да Риальто появился на публике в полдень и удалился, чтоб сберечь силы.

Тишайших супругов, дожа с догарессой, для которых подготовили парадные покои палаццо, ожидали в субботу на закате, и до того времени торжество проходило как бы вполсилы. Синьор Эдуардо, наследник командора, в его отсутствие исполняющий главную роль, развлекался в компании друзей, заняв место во главе огромного стола обеденной залы. Юный да Риальто вскоре должен был отправиться в качестве губернатора на острова Треугольника, и в обществе набирали силу сплетни о том, что таким образом ревнивый дож Муэрто избавляется от соперника в любви.

— Да, да, — шептались в кулуарах, — дона Филомена должна была выйти замуж за бедняжку Эдуардо, все было на мази, даже старший брат синьорины явился в столицу, чтоб отвести ее к алтарю, но его серенити рассудил иначе. Кто может противостоять дожу?

И все соглашались, что никто, и припоминали, как тишайший Чезаре хитростью и интригами добился четверти и четверти четверти от контракта с рыцарями большой земли. Дож хитроумен, дож богат, и теперь ему принадлежит красивейшая женщина Аквадораты.

— Когда дона Филомена, — распространялись шепотки, — узнала о губернаторстве Эдуардо, она немедленно отказала дожу в близости. Вообразите, у них раздельные спальни. Зарок в честь избавления от чумы? Ах, бросьте. Всем известна настоящая причина супружеского охлаждения.

— Дож запер супругу, — звучало с другой стороны. — Да, да, абсолютно точно. Дона Филомена находится под арестом. Причина? А вы разве не слыхали о чудовищном князе Мадичи, который воспылал к догарессе? Разумеется, экселленсе пробудился, и теперь вампиры патрулируют город наравне с ночной стражей. Если после полуночи вы направите свои стопы в сторону дворца дожей, сможете услышать романсы, кои его сиятельство исполняет для прекрасной пленницы.

Главная тема разговоров иногда разбавлялась сплетнями помельче. Например, о наказании маркизета Фоско, уличенного в шулерстве за карточным столом. Опального дворянина под хохот и улюлюканье толпы прогнали через площадь, и он, прикованный к позорному столбу, несколько часов сносил издевательства черни. Теперь маркизет находился в изгнании, возвращаться в столицу ему запретили.

Говорили… А впрочем, какая разница. Публика тоже берегла силы для настоящего торжества.

* * *

Почти две недели я не покидала дворец. Панеттоне, продолжавшая посещать «Нобиле-колледже-рагацце», регулярно передавала мне конспекты, которые я с должным усердием изучала. После прочтения я некоторое время держала бумаги над огнем свечи, чтоб на полях проступили написанные лимонным соком строчки.

«Чезаре отплыл в неизвестном направлении, его сопровождал капитан Саламандер-Арденте. Паола Раффаэле ходит павлином и распускает сплетни. Карла не объявлялась, зато появилась какая-то старуха. Старуха заводит свои порядки».

Что за старуха?

«Маура ее боится. Князь Мадичи каждую ночь исполняет романсы под окном изумрудной спальни».

Зачем на это тратить драгоценную бумагу? Как будто я и без того не знаю, кто стенает у караулки, терзая струны гитары. И хорошо, что его серенити отсутствует, его бы эти песнопения не порадовали. Нет, мне, разумеется, льстит ревность дожа, но дразнить его лишний раз не хочется. Чего добивается экселленсе? Чтоб меня заточили в монастырь?

Припомнив, как орал тишайший Муэрто, я поморщилась. Форменный болван! И я еще воображала, что смогу его полюбить? Стронцо Чезаре даже не слушал моих доводов. Я, оказывается, легкомысленная кокетка, расточающая любезности вампиру. Я веду себя недостойно. Мне следует подумать о своем поведении, пересмотреть манеры, утихомириться. Под арестом в своей спальне, под охраной дюжины гвардейцев, с решетками на окнах, с запретом прогулок и общения. Как долго? Это будет зависеть от глубины моего раскаяния.

Я, разумеется, тоже наговорила супругу лишнего. О красоте и обходительности экселленсе, которые дадут сто очков вперед злонравию моего фальшивого мужа, о том, что последний мог бы чему-нибудь у первого поучиться, о желании немедленного развода и нежелании утихомириваться.

И каков же результат?

Раздраженно отодвинув подушку, я достала крошечную записную книжку в бархатном переплете. Дневник. Я завела его в тот день, когда вообразила, что влюблена в супруга. На форзаце в обрамлении цветов, сердец и танцующих саламандр стояло его имя — Чезаре Муэрто. Стронцо! Странички заполняла информация, которую я успела собрать расспросами капитана Гаруди. Двадцать девять лет. Отец — Серджио Муэрто — ныне покойный, отошел в мир иной довольно давно и в преклонном возрасте. Мать — Маддалена, проживает на острове Пикколо при тамошнем монастыре. Чезаре покинул Аквадорату после кончины родителя, нанявшись простым матросом на корабль «Безмятежность», входящий в эскадру тогдашнего дожа Дендулло. Ему было всего пятнадцать, но уже через год он стал капитаном «Безмятежности». Сражения с пиратами в южных морях, захват судов, сделки с островитянами, барыши, личная эскадра.

Страницы шуршали, перелистываясь. Синьор Гаруди оказался просто кладезем информации. Интрижки. Много. Тишайший Муэрто славился своим женолюбием. Несколько серьезных романов. Губернатор острова Помо-Комо пообещал содрать с капитана Муэрто шкуру, если его корабль хоть раз еще бросит якорь в его водах. Судя по наличию кожного покрова, супруг туда не вернулся. Зато дочурка грозного губернатора, синьорина Паола Раффаэле, отправилась за любовником в столицу. Теперь, если верить «лимонным» посланиям Панеттоне, гордится моим унижением.

Я скрипнула зубами от бессильной злобы. Дневник мне теперь не нужен, и, будь в моей комнате камин, книжечка давно уже продолжала бы посмертное существование в виде горстки пепла. Развод! Как только дож вернется в Аквадорату, я его получу!

Не Чезаре, развод.

Достав из переплета карандашик, я дописала под именем супруга: «Стронцо!»

Дверь скрипнула, приоткрывшись, я едва успела спрятать дневник под подушку и принять высокомерный вид. Еду мне приносили трижды в день незнакомые служанки, которым, видимо, было запрещено со мной разговаривать. Одевалась я сама и делала это тщательно. Заточение — не повод становиться распустехой.

— Филомена!

В спальню проскользнула Маура. Чуть не разревевшись, я сжала подругу в объятиях.

— Панеттоне!

— Аквадоратская львица!

— Ты обманула охрану?

— Он сбрил бороду!

— Как ты?

— И оказался похож на тебя.

— Кто такая старуха? Почему ты так странно одета? Какая борода?

Подруга всхлипнула и захихикала:

— Синьор Филомен вернулся, и я едва его узнала без этой метелки на лице.

— Значит, и Чезаре?..

— И твое заточение окончилось.

Казалось, после этого сообщения я должна была выбежать из комнаты и галопом проследовать на волю, но я пожала плечами и села в кресло у стола.

— Рассказывай. Обо всем с самого начала.

— Сегодня суббота.

— Это не новость. К тому же я считала дни.

— Бал на острове Риальто. — Маура села в другое кресло. — На закате тишайшая чета со свитой должна его посетить.

— Надеюсь, его серенити получит удовольствие от праздника, как и от того, что супруга не намерена его сопровождать.

— Филомена!

— Новости, Панеттоне.

Подруга послушно кивнула:

— За две недели многое изменилось. Старуха принеслась в столицу, как только до нее дошла весточка о вашем браке. Пользуясь отсутствием дожа, она моментально загребла себе всю возможную власть, наводнила дворец своими шпионами…

— Да кто она такая?

— Твоя свекровь!

— Синьора Маддалена?

— Ее так зовут? — Маура округлила глаза. — Страшная женщина. Помнишь, мы потешались, что директриса сестра Аннунциата насаждает в школе монастырские порядки? Мы ничего о них не знали! Дона Муэрто за несколько дней погрузила дворец в атмосферу строгости и набожности. Тебе нравится мое платье?

Я посмотрела на черно-серый наряд фрейлины и покачала головой.

— Мы теперь все так одеваемся, — пожаловалась Маура. — Старуха велела спрятать в сундуки все шелка и бархат, все маски и кружева. Артуро у нее под каблуком, ни слова возражения пискнуть не смеет. Официально Аквадората придерживается благодарственного поста в честь избавления города от чумы.

— Вся Аквадората?

— Ах нет, так далеко власть старухи не распространяется. За стенами дворца продолжается обычная жизнь, но мы должны молиться от рассвета до заката, смех и улыбки под запретом. Ну ничего, сегодня этот нелепый пост закончится.

И дона да Риальто принялась мечтать, какое миленькое платьице будет на ней уже нынче вечером. Потом ее мысли перескочили на школу, и она в красках поведала мне, как Голубка Паола кичится, являясь в «Нобиле-колледже-рагацце» в моей гондоле, как принимает поклонение городской публики, притворяясь мною.

— Она настроила против тебя всех учениц, распуская сплетни об интрижках догарессы. — Маура вздохнула. — Будь со мною Карла, вдвоем мы могли бы противостоять лживым обвинениям.

— От Маламоко нет вестей?

— Нет, — грустно ответила подруга.

— Это хорошо, — решила я. — Значит, Карла в порядке.

— Надеюсь. Ну что ж, моя догаресса, давай отправимся поприветствовать дожа?

— Без меня, Панеттоне.

— Что?

— Ступай, милая. Я останусь здесь и не сдвинусь с места, пока тишайший Муэрто лично не принесет мне извинений за арест.

— Филомена, — примирительно начала Маура, — тебя заперли для твоей же безопасности. Его серенити встревожили покушения, и он…

— Ступай.

— Разве у него не было повода проявить строгость?

— Разве у него нет рта, чтоб сообщить мне о своей тревоге? Нет, Маура, поведение тишайшего можно объяснить, но не оправдать.

— Любящая женщина должна прощать ошибки супруга.

— Расскажи об этом любящей женщине лично, здесь таких нет.

Золотистые бровки доны да Риальто приподнялись:

— Ты не влюблена в Чезаре?

Я хмыкнула.

— Не значит ли это, что у моего беспутного братца появился шанс отвоевать твое мятежное сердце? — проворковала Маура.

Я поморщилась.

— Нет? — Оживившаяся было Панеттоне погрустнела. — Хорошо. Я передам его серенити твое пожелание.

Она удалилась. Я заперла за ней дверь, задвинула внутренний засов и стала ждать.

Через четверть часа ко мне постучали. Горничная Инес предлагала мне переодеться в бальный наряд. Ответа она не удостоилась, как и горничная Констанс, принесшая вино и закуски, как и синьор Копальди, интересующийся, все ли со мной в порядке.

Звук передвигаемого мною комода ушей секретаря, наверное, достиг. Я баррикадировала вход на случай, если он велит стражникам выламывать двери.

Дона Сальваторе, непривычно приветливая, уговаривала меня выйти, ей вторила нежным голоском Паола. Синьорины сулили мне торжественную встречу и сообщали, что супруг мой, тишайший Муэрто, ожидает меня в малой зале.

Я молчала.

Незнакомая девица строгим тоном передала приглашение от свекрови.

Я молчала.

— Филомена, — прогрохотало из коридора, — брось ребячиться.

— Ты сбрил свою ужасную бороду? — прокричала я, узнав голос брата. — Куда ты возил этого стро… своего нового родственника?

— Выйди, расскажу.

— Мне не настолько любопытно, — отрезала я и опять замолчала.

Филомен характер мой знал прекрасно, поэтому настаивать не стал.

— Изолла-ди-кристалло, — сообщил он в замочную скважину.

Я легла животом на комод и прижала ухо к двери:

— И что вы там искали?

— Да что там есть? — хмыкнул братец. — Твой муж просто хотел побывать на нашем атолле. Ты знала, что по документам владения этот клочок суши переходит первому наследнику третьего поколения Саламандер-Арденте?

— Ну да. Остров является частью приданого нашей матушки, и по решению ее родителя… — Я запнулась, потому что, произнесенное вслух, это решение вдруг показалось мне странным. — Тебя что, не заставляли изучать семейный архив?

Он ответил что-то вроде того, что крючкотворство никогда его не занимало. Мы немного поболтали о родителях, о том, что, не будь Филодор, наш второй брат, таким книжным червем, он давно устроил бы нам наследника в третьем поколении, что на остальных надежды мало, потому что Флоримон еще слишком молод, а близнецы — балбесы.

Филомен вздохнул оттого, что мой супруг бесплоден. Я спросила, только ли вся Аквадората осведомлена о недостатках дожа, или это обсуждается и на материке. Ответ обогатил меня нелепой историей о форколских сиренах, наколдовавших синьору Муэрто бездетную будущность. Мы похихикали, вспомнили согбенную Атаргате с проплешинами на чешуйчатом хвосте, матриарха Форколы.

Тут нас прервал тишайший Муэрто, строгим голосом спросивший любезного шурина, что в русалочьей истории его забавляет. Тот заверил, что история его восхищает и приводит в трепет.

Дож отправил синьора Саламандер-Арденте… Я не услышала куда, но, видимо, там ему будет сподручнее трепетать. Вослед брату в это благословенное место были отправлены все.

То есть Чезаре проорал:

— Все вон! — И многозначительно засопел в замочную скважину.

Я потянула носом. От супруга пахло вином. Захотелось пить. Поэтому я сползла с комода и отправилась к столу, на котором стоял кувшин с водой.

Он опустел примерно на треть, когда наконец до меня донеслось заунывное:

— Чего ты хочешь, Филомена?

Неторопливо загибая пальцы, я начала перечислять все свои желания. Там было и звание первой ученицы «Нобиле-колледже-рагацце», и белый пони с розовым бантом в гриве, и чтоб тишайший супруг провалился к черту.

Мне пообещали пони.

Я захотела личную гондолу, только не черную, а красную с золотыми веслами.

Мне ее посулили.

Желаний не осталось, и я попросила развод.

За дверью стало тихо. Испугавшись, что Чезаре обиделся и ушел, я опять взобралась на комод, прислушиваясь.

— Хорошо, — сказал дож наконец. — Ты его получишь.

— Когда?

Он опять помолчал.

— Сегодня после бала.

Что ему стоило просто извиниться? Кто мешал?

Ну и ладно, и пожалуйста. Тишайший супруг желает развода? Пусть!

Опомнись, Филомена! Ты на этом настояла.

Потому что он не попросил прощения! Это он, Чезаре, загнал меня в угол, вынудив тем самым…

Тут я приказала мыслям заткнуться, они становились слишком несправедливыми. Правы они были лишь в одном: я загнана в угол.

Комод отодвигался гораздо медленнее, чем до этого придвигался. Ножки скрипели по паркету, оставляя на нем борозды. Ну и пусть.

Я распахнула дверь и присела в реверансе:

— Приветствую, ваша серенити. Удачным ли было ваше путешествие? Здоровы ли вы? В порядке ли аппетит?

Тишайший Муэрто, в парче и золоченой шапке, уточнил, не буду ли я также интересоваться его стулом, имея в виду отнюдь не предмет мебели.

Слегка покраснев, я потупилась и осведомилась о причине визита драгоценного супруга. Дож крякнул и, кажется, обратился к небесам, прежде чем сообщить мне, что его благочестивой матушке не терпится познакомиться с невесткой.

Я возразила, что незачем пожилой синьоре напрягаться, запоминая обличье и имя той, которая невесткой ее через несколько часов быть перестанет, потому что вскорости благочестивой доне Маддалене придется лицезреть другую невестку.

Его серенити заверил меня, что родительница крепче, чем может показаться на первый взгляд, а сам предпочитает умереть холостым, и что именно безбрачие позволит ему совершить это в преклонном возрасте, так как я уже почти загнала его в могилу.

Пикировка немало меня взбодрила. Чезаре, кажется, тоже получал от нее удовольствие. Выглядел супруг великолепно, свежий морской воздух пошел ему на пользу.

— Вы плакали?

Да. Не смогла сдержать слез, когда вы бестрепетно согласились на развод. Вот так я должна ответить?

Шмыгнув носом, я покачала головой.

Супруг предложил мне руку, на которую я оперлась. Мы вышли из спальни, беседуя о музыке.

Свекровь ожидала нас в малой зале приемов.

Гвардейский караул отдал нам честь.

— Капитан Гаруди сегодня не на службе? — спросила я, приветливо кивнув незнакомым стражникам.

— Синьор Гаруди теперь служит Аквадорате за ее пределами, — скучно ответил дож, — по причине своей излишней болтливости.

Я смутилась, поняв, что вина за изгнание бравого капитана лежит на мне и моем любопытстве.

Лакеи распахнули двустворчатые двери малой залы. Тишайший вперед меня не пропустил, этого не позволял протокол. Шагнул через порог первым, я — отстав на полшага. Синьора Муэрто восседала на резном стуле, прямая и недвижимая, как надгробная статуя.

— Матушка, — сказал его серенити, — позволь представить тебе мою супругу дону Филомену.

Доне Маддалене было крепко за сорок, даже ближе к пятидесяти, но старухой я не назвала бы ее даже по злобе. Свежее четкое лицо со смуглой кожей оливкового оттенка, присущего уроженцам далекого юга, ни следа седины в смоляных волосах, разделенных пробором на две части и забранных под кружевную накидку, хорошие зубы. В последнем я удостоверилась по причине брезгливой гримасы, заставившей тишайшую свекровь приподнять верхнюю губу. И глаза, светло-зелено-голубые, даже светлее, чем у ее сына, глядели на меня без восторга.

Присев в реверансе, я опустилась на свободный стул подле супруга и чинно сложила руки. Ладони доны Маддалены покоились на навершии трости, видимо, наличие этого аксессуара и послужило причиной нелестного прозвища, которым наградила ее моя главная фрейлина.

Маура тоже была здесь, в зале, и синьорины Раффаэле с Сальваторе, и пара статных незнакомых синьор, и десяток служанок, почтительно ожидающих указаний у дальней стены. Кракен меня раздери! Сцена была обставлена так, что казалось, что синьора Муэрто здесь хозяйка, и это ее слуги, ее фрейлины и ее Артуро. Синьор Копальди восседал по правую руку от матушки Чезаре и выражал видом своим некоторое смущение.

Исподволь осмотревшись, я заметила, что по центру малой залы будто проведена невидимая черта. С одной стороны ее были я и дож, с другой — все остальные. Как на шахматной доске. Или на поле боя.

Дож напряжения, повисшего в воздухе, не замечал. Он беседовал с матушкой, рассказывая ей о путешествии к Трапанскому архипелагу, сокрушался, что не знал о прибытии родительницы и не задержался, чтоб ее встретить.

Та на сыночка не смотрела, рассеянно кивала, велела слугам принести вина и закусок, велела Артуро велеть выдвинуть из угла стол и сервировать его, велела Паоле принести шаль, Бьянке — догнать Паолу, чтоб шаль не приносить, Мауре… Впрочем, я не вникала. Обилие противоречивых приказов создавало гнетущую атмосферу приближающегося хаоса. Исключенная из беседы, я эту атмосферу ощущала в полной мере. Меня бросало попеременно то в жар, то в холод, губы пересохли, я поминутно их облизывала.

Стронцо Чезаре, ты не мог поговорить с матерью наедине, как только вернулся в столицу? Что за балаган? Ах, супруга, оказывается, не томилась две недели в заточении, а болела? Лжец. А вы, дона Маддалена, воображаете, что здесь никто не умеет считать? Вы не успели бы доплыть с Пикколо в Аквадорату за те несколько дней, что прошли с момента свадьбы. Известие застало вас в пути. Это точно, как дважды два. Поэтому вы сейчас преподносите новобрачным какое-то дубовое распятие, видимо, первое, что попало под руку в дорожном сундуке. И что это за отношения между матерью и сыном? Или они оба сейчас играют на публику?

Соберись, Филомена. Все происходящее тебя вовсе не касается. Вечером ты получишь свободу и забудешь дворец как забавный сон.

Эта мысль меня подбодрила. К тому же внесли закуски.

Сыр, оливки, вино, нежнейший паштет, свежие булочки, холодное масло. Яства манили, я едва терпела, пока запуганный молодой человек снимет с них пробу, чтоб приступить к трапезе.

— Слухи о красоте доны догарессы несколько преувеличены, — сообщила синьора Маддалена в пространство. — Или болезнь, удерживающая ее в постели прошедшие дни, оставила на ее лице свои следы.

Пробовальщик стоял, зажмурив глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Я медово улыбнулась:

— Красота юных дев столь быстротечна, не правда ли, драгоценная матушка?

Та вздрогнула, будто до этого считала меня немой, и сообщила, что первейшей женской добродетелью считается скромность.

Я не спорила, лишь сообщила, что моей скромностью можно загрузить трюмы целой флотилии и экспортировать эту добродетель за пределы безмятежной Аквадораты.

Чезаре тихонько фыркнул, сдерживая смешок, и пригласил нас пересесть к столу.

Отвлекшись едой, я ненадолго упустила нить беседы. Свекровь ограничилась стаканом воды.

— Кроме скромности дона догаресса обладает отменным аппетитом, — сказала она. — Не опасаетесь располнеть?

Голубка Паола хихикнула в свой стакан, она тоже постилась. Притвора.

— Чезаре будет любить меня и толстушкой. — Я подмигнула супругу. — Не правда ли, дорогой?

— Конечно, тесоро, чем больше тебя будет, тем богаче стану я, обладающий этой драгоценностью.

Взяв меня за руку и чудом избежав выкалывания глаза вилкой, которую я не успела отложить, тишайший чмокнул мои пальцы. Свекровь поморщилась, но смолчала.

Ну, то есть она продолжала метать свои стрелы. Дворцовые слуги, оказывается, нерасторопны, уборщики неряшливы, горничные кокетки, и не будь здоровье доны догарессы столь слабым, она, разумеется, смогла бы исправить все хозяйственные недостатки. К счастью, у полудохлой невестки есть она, благочестивая вдова Муэрто.

Дож соглашался с каждым словом родительницы, поигрывая кольцом на моем безымянном пальце. Вилку мне приходилось держать в левой руке.

— Под окнами дворца после заката собираются какие-то странные личности, — продолжала дона Маддалена, — пьянчужки, гуляки… вампиры!

— Насколько мне доложили, матушка, — отвечал Чезаре, — вампир был только один, предводитель Ночных господ князь Мадичи. И, кажется, после вчерашнего душа… Скажите, кому пришло в голову окатить экселленсе святой водой?

— Обычная ночному синьору нисколько не вредила.

— Браво, матушка.

— Его сиятельство мертв? — встревожилась я.

Две пары светлых глаз встретились, и похожие лица Муэрто озарили похожие саркастичные улыбки.

— Вампира невозможно убить, — протянула свекровь. — Даже если вонзить осиновый кол в сердце, сжечь тело и развеять пепел. Непременно через какое-то время, даже через сто или двести лет, капелька человеческой крови, угодившая на частичку праха, возродит чудовище.

— А святая вода?

— Заставит сиятельного Лукрецио несколько ночей провести в постели, — сказал Чезаре. — Ну или где он притворяется спящим.

Синьор Копальди многозначительно кашлянул, дож отпустил мою руку.

— Драгоценные дамы, вынужден вас покинуть.

И он ушел, оставив меня на растерзание.

Некоторое время в зале раздавались лишь позвякивания столовых приборов.

— Чем занимается ваша семья, Филомена? — спросила матрона, прервав молчание.

— Разведением саламандр.

— Это приносит прибыль?

— Изрядную, — пожала я плечами. — Главным образом в отсутствие конкуренции.

— Каково ваше приданое? Не знаете?

Смутившись, я пробормотала:

— Разумеется, мой батюшка передаст его серенити все, ему причитающееся.

— Разумеется, — хмыкнула свекровь с таким видом, будто собиралась контролировать это лично. — Когда синьор Саламандер-Арденте нанесет нам визит?

— В ближайшее время, — заверила я. — Они с матушкой собирались присутствовать на выпуске из «Нобиле-колледже-рагацце».

— Ах да, школа благородных девиц. — Дона Муэрто посмотрела на Паолу. — Вы, кажется, достигли каких-то успехов в учебе?

Голубка скривилась, я кивнула:

— Уверена, матушке не придется за меня краснеть. Мы изучаем математику и литературу, астрономию, музыку, танцы.

— И прочие бесполезные в семейной жизни премудрости.

— Мудрость, необходимую в браке, я надеюсь почерпнуть от вас.

Свекровь фыркнула:

— Льстивая гордячка. Какое редкое сочетание.

Я ей не нравилась. Это было бы обидно, не пообещай мне Чезаре развода.

Ссориться не хотелось. Есть тоже. Мы помолчали.

Маура неуверенно кашлянула:

— Торжественная процессия к острову Риальто отправляется через два часа. Синьорам требуется переодеться.

— Успеется, — отмахнулась свекровь.

Мы опять помолчали. Часы на башне Четырех отбили половину чего-то.

— Как вы познакомились с дожем? — спросила старуха.

— Море подарило нам встречу, — улыбнулась я. — Наверняка матушке уже сообщили все подробности.

— И довольно противоречивые.

— Мне нечего к ним добавить.

— То есть ты, влюбившись в симпатичного синьора и узнав, кем он является, попросила князя Мадичи заколотить себя в подарочный сундук и отдалась на волю волн?

Я посмотрела на дону Раффаэле и укоризненно покачала головой:

— Так вот, значит, какими слухами…

— Отвечай! — Клюка стукнула о паркет.

— Нет! Никакой любви к вашему сыну не было. Была нелепая случайность, обернувшаяся эффектной встречей. И, поверьте, брака с тишайшим Муэрто я не желала.

— Почему ты ответила «да» у алтаря?

Какой прямой вопрос, и ответа на него у меня не было. Матрона смотрела на меня.

— Итак, мой единственный сын, мой наследник, дож безмятежной Аквадораты оказался скован брачными обетами с девицей, добродетель которой под вопросом, происхождение туманно, а достаток мизерен. С болезненной девицей, якшающейся с вампирами! И ко всему, эта… — Я готова была поклясться, что слово, замаскированное сухим кашлем, не имело к набожности и приличиям не малейшего отношения. — Ты не любишь своего мужа!

— А что, любовь в браке обязательна? — воскликнула я с обидой. — Вы сами, матушка, пылали страстью, отправляясь под венец с Серджио Муэрто?

Я знала, что разница в возрасте родителей Чезаре была чудовищной. Новобрачный был старше супруги на тридцать лет, тем удивительней мне было услышать ответ свекрови.

— Да! Представь себе, да! И мой батюшка дал согласие на брак, лишь удостоверившись, что чувства мои крепки и неизбывны. И я была верна своему мужу и подарила ему свою невинность, свою страсть и свою любовь.

— И приданое, — вздохнула я, поняв, что уколоть собеседницу не удастся.

— Отсутствие последнего я компенсировала добродетелями!

Дона Муэрто орала. Я испуганно вспомнила, что в девичестве она носила фамилию Маламоко и принадлежала к дальней захиревшей ветви этого достойного, но бедного рода. Итак, свекровь я невольно все же уязвила.

— Маура, — велела она, отдышавшись. — Отведи дону догарессу переодеться.

Я поднялась из-за стола. Наверное, мне следовало извиниться. Но зачем? Благочестивая матушка его серенити уже все для себя решила. Я — жалкая интриганка, добившаяся брака без любви. Ничего, ей недолго терпеть меня рядом. Исполнив роль подле супруга на сегодняшнем торжестве, я покину дворец. И пусть они без меня подыскивают Чезаре достойную и любящую спутницу жизни.

Только почему я плачу? Почему не могу сдержать слез обиды и разочарования?

Свекровь на меня не смотрела, зато я встретила торжествующий взгляд Голубки Раффаэле. Бриллиантовое кольцо на ее пальце нестерпимо блеснуло. Я знала, что оно было подарком Чезаре, знаком любви, и это знание заставило меня покачнуться.

— Пойдем, — шепнула Маура, придерживая мой локоть.

Прикосновение к другому заставило меня повернуть голову. Маркизета Сальваторе потупилась:

— Помощь вам не помешает.

Из малой залы приемов мы вышли втроем.

— Не реви. — Панеттоне промокнула мне лицо кружевным платочком. — Старуха умеет уязвить.

— Если вампиры пьют кровь, эта женщина питается девичьими слезами, — пробормотала Бьянка.

Дружелюбие Сальваторе удивляло, но потом я догадалась, что маркизету, наверное, приставили ко мне шпионить. То есть приставила Голубка Паола, ее задушевная подруга.

Разумеется, под надзором о беседе с Маурой можно было забыть.

— Где разместилась свита доны Муэрто? — задала я первый пришедший в голову нейтральный вопрос.

— Благочестивая вдова обошлась без сопровождения.

— Неужели?

— Ну да, — Панеттоне фыркнула. — Прихромала к дворцовым воротам в монашеском рубище и колотила клюкой в створки, пока ей их не отворили.

— Как любопытно. — Я даже замедлила шаг. — А какое судно доставило нам драгоценную гостью?

— Я спрашивала синьора Копальди, но он тоже этого не знает.

Да уж, будь с нами Карла, мы бы не остались в неведении. Однако Бьянку следовало куда-нибудь сплавить. Мы с Маурой многозначительно переглядывались и шевелили бровями.

— Филомена! — Каблуки братца громыхнули по паркету, когда он спрыгнул с подоконника. — Чезаре сказал, что я смогу дождаться тебя здесь.

Руки фрейлин на моих локтях разжались, и я бросилась на грудь Филомену. Беседа со свекровью меня опустошила. Синьорины отошли, чтоб не мешать родственной встрече.

— Ревешь? — шепнул братец.

— А что еще остается?

— Приводить себя в порядок и копить силы. Чезаре обещает нам суматошный вечер.

— Стронцо Чезаре.

— Не помирились?

— Он хочет развестись.

— Ну.

— Что ну?

— Ты ведь сама этого хотела?

— Теперь не хочу.

— Так скажи ему об этом.

— Пусть он скажет первым.

— Что?

— Что любит меня и будет мне верен.

— Чезаре думает, что ты не примешь его чувств.

— Это он тебе сказал?

— Филомена… — Брат обнял меня за плечи и подвел к подоконнику. — Не знаю, как вам с его серенити удалось в столь рекордные сроки устроить такие чувственные шторма…

Он развернул меня, придержал за талию и усадил на широкий подоконник лицом к себе.

— Вам нужно самим с этим разобраться. Поставь себя на минуточку на место тишайшего. Ему в жены досталась юная особа, у которой семь пятниц на неделе, честолюбивые мечты и жизненные планы. Он попросту растерян. Ты доказала дожу, что его достойна. Ты изгнала из лагуны древнее чудовище, разобралась с городским мусором, стала символом благоволения моря к безмятежной Аквадорате. Разумеется, Чезаре не хочет тебя отпускать.

— Развод, Филомен, — напомнила я, болтая ногами в воздухе.

— Ты сама о нем твердишь.

— И что? У меня ведь семь пятниц на неделе. Неужели так трудно хотя бы попытаться добиться моей любви? Между прочим, я почти открытым текстом сообщила Чезаре о том, что согласна разделить супружеское ложе. И знаешь, что он ответил? Что не может иметь детей!

— Бесплодие его печалит.

— И запер меня в спальне!

— Для твоей безопасности.

— Хоть ты не повторяй эту нелепую байку. Моя безопасность! Он просто не желал, чтоб я встречалась с экселленсе в его отсутствие. Чезаре ревнует свою нелюбимую супругу.

— И именно поэтому не изгнал вампира из столицы, а приспособил его патрулировать улицы.

Уже готовыми излиться возражениями я чуть не подавилась.

— Во дворце водятся крысы, — зашептал брат, наклонившись ко мне. — Чезаре не знает, кто именно, поэтому на всякий случай изолировал тебя ото всех.

— Что вы искали с ним на Изолла-ди-кристалло?

— Ты наконец начинаешь думать, сестренка. — Филомен улыбнулся. — За наш семейный атолл разгорелась нешуточная подковерная битва. Мы не знаем, что именно там расположено, но командор да Риальто расшибается в лепешку, пытаясь завладеть островом. То есть твой идеальный роман с юным Эдуардо был всего лишь частью игры патриция.

— Какая чушь!

— Мы с Чезаре так не думаем.

Они с Чезаре! Вы подумайте, они с Чезаре!

— Ерунда.

— Спорим?

— И как я узнаю, что победила?

— Если сегодняшний бал пройдет без происшествий, я… — Синие глаза Филомена загорелись азартом. — Чего хочешь?

— Ты принесешь мне клюку доны Муэрто, и мы вместе спалим поганую палку в камине.

— По рукам! Но если я окажусь прав, ты, дона догаресса, помиришься с мужем.

— Вот еще! Но ладно, спор есть спор. — Мы скрепили его рукопожатием. — Что именно должно произойти сегодня на острове командора?

— Кого-нибудь из Саламандер-Арденте попытаются принудить к браку с кем-нибудь из да Риальто.

— Что? — Я посмотрела на Панеттоне, подпирающую стену в конце коридора. — Ты и Маура?

— Или ты и Эдуардо.

— Но…

— Вот увидишь, все именно так и произойдет.

— Но…

— И поймешь, когда это начнет происходить. — Филомен щелкнул меня по носу. — А пока подумай вот о чем: где в войне за остров самое безопасное место для юной синьоры детородного возраста? Уж не подле ли бесплодного супруга?

Я подумала, ахнула, подумала еще. Если это война, могут быть и жертвы.

— Что с нашими братьями? Филодор на материке. Ему грозит опасность.

— Дож отправил за ним капитана Гаруди, надеюсь, наш профессор уже воссоединился с прочими родственниками на Саламандер.

— Гаруди?

— Он с отрядом стражи должен охранять нашу семью на острове.

Новости стоили двух недель заточения, каждого дня, каждой минуты.

— Прекрасно, — прошептала я.

— Ну, Филомена, теперь ты поняла, сколь предусмотрителен, хитер и благороден супруг, подаренный тебе морем?

— Благороден? Разумеется, Чезаре хочет Изолла-ди-кристалло себе. Бесплодие этому мешает. И теперь его серенити заведет себе целую ферму Саламандер-Арденте, подбирая им самок для продолжения рода…

— Дурочка.

— Сам такой.

— О разведении Саламандер-Арденте в неволе мы подумаем потом.

— Уж я не позволю тебе об этом забыть.

Филомен потянул меня к себе, сняв с подоконника, и шлепнул пониже спины.

— Ступай, дона догаресса, готовься к балу.

— А ты думай, как похитить клюку.

И, оставив последнее слово за собой, я гордо удалилась.

— Без бороды синьору Филомену гораздо лучше, — сказала Маура, беря меня под локоть. — Он перестал напоминать древнее мохнатое чудовище.

— Кстати! — Остановившись, я всплеснула руками, будто только что вспомнив нечто важное. — Бьянка, мой крайне провинциальный брат не в состоянии подобрать вечерний костюм для торжества. Не будешь ли ты столь любезна…

Просьбы я не закончила: маркизета Сальваторе уже выбивала каблучками дробь, устремившись вдогонку за рыжим капитаном.

От шпионки я избавилась, но как теперь, после того, что узнала, вести себя с Панеттоне, не представляла. Если Филомен прав (они с Чезаре правы!), дона да Риальто нынче вечером собирается окрутить одного из Саламандер-Арденте.

Наряды ждали нас в фисташковой гостиной, над ними хлопотали все пять горничных.

— Ванна для доны догарессы?

— Готова.

— Украшения?

— Их сейчас доставят.

— Белила, румяна, сурьма?

— Свежайшие. Мы получили их от дворцового парфюмера и опробовали на синьоре Тучио.

Дона да Риальто, в отсутствие доны Муэрто вернувшая себе командирские замашки, посмотрела в угол комнаты, где в кресле дрожал молодой человек. Кажется, он был виконтом, одним из наследников благородных фамилий, исполняющих повинность пробовальшиков при тишайшем Чезаре. Его серенити полагал, что, если кто-нибудь из благородных патрициев желает его отравить, опасность травануть за компанию и своего отпрыска желание это несколько приглушит. Резонно полагал.

Косметика также могла быть ядовитой. Юный Тучио с насурьмленными бровями, нарумяненными щеками и забеленным лицом — сквозь белила пробивалась некоторая общая зеленоватость кожи — трясся от страха. Рукава молодого человека были закатаны по локоть, мокрые манжеты обвисли. Значит, синьора заставили опробовать также ароматные соли для ванны.

Маура повела меня через свою спальню.

— Виконт, можете быть свободны. Констанс, Ангела, за мной. Филомена, не дергайся. Девушки должны тебя раздеть.

Опустившись в горячую воду, я прикрыла глаза.

Панеттоне не крыса. Абсолютно точно. Она моя подруга, самая близкая, почти сестра. Она не может замышлять против меня. Не должна.

Горничные наносили на мою голову ароматную пузырящуюся мазь.

— Тебе нравится Филомен? — спросила я Мауру, сидящую у бортика на низкой скамеечке.

— Что? — удивилась она. — Что заставило тебя так подумать?

— Брат уверен, что ты с ним заигрываешь.

— Неужели?

Глаз я не открывала, мне хватало фальши в ее голосе.

— Он интересовался у меня, свободно ли сердце доны да Риальто.

— И что ты ответила?

— Что Маура предпочитает худощавых брюнетов и что ему следует адресовать этот вопрос лично ей.

Ангела попросила меня сесть, чтобы ополоснуть волосы, и разговор ненадолго прервался. Констанс прошлась по коже жесткой мочалкой, мои волосы обернули горячим полотенцем.

— Отдыхайте, дона догаресса, — сказала горничная. — Через четверть часа мы поможем вам подняться.

Дверь ванной комнаты закрылась. Мы с Маурой остались наедине.

— Филомена, — подруга говорила негромко и будто через силу, — мне нужно признаться тебе…

Она запнулась, махнула рукой и, решившись, продолжила уверенно:

— Мой отец желает получить один из островов, принадлежащих Саламандер-Арденте. Не перебивай. Я закончу, а потом ты решишь, простить меня или… или прогнать от себя навеки. Эдуардо…

И сдобная булочка Панеттоне рассказала мне все. Как оказалась в «Нобиле-колледже-рагацце», чтоб подружиться со мной, как подучила Эдуардо, что и как говорить, чтоб вызвать во мне нежные чувства, как сокрушалась, когда наследник да Риальто повел себя недостойно, и сокрушалась вовсе не его поведением, а тем, что моя любовь от этого умирала.

— Это была трусость, Филомена. Трусость и подлость. Я знала, что, когда с крючка соскользнешь ты, следующей приманкой отец изберет единственную дочь. Даже когда ты вышла за Чезаре, я надеялась, что после развода Эдуардо… Он ведь не злодей, просто слабовольный и подверженный…

Маура всхлипывала, размазывала по щечкам слезы.

— Теперь я должна… капитан Саламандер-Арденте… Нет, ты не подумай, он симпатичный синьор, недаром Бьянка пускает на него слюни…

— Маркизета Сальваторе? — перебила я стенания. — Ей нравится Филомен?

— А что тебя удивляет?

— Она с моим братом из разных вселенных.

— Между прочим, — Панеттоне недовольно шмыгнула носом, — я признаюсь тебе в страшных преступлениях, а тебе интересна какая-то Бьянка?

— Я думала, признания закончились.

— И?

— Что и? Ты призналась, я приняла к сведению. Значит, Сальваторе стала такой милой ко мне, потому что…

Расхохотавшись, я хлопнула ладонью по воде, подняв брызги.

— Мне уйти?

— Что? — Я поправила сползшее на глаза полотенце и посмотрела на Мауру. — Зачем?

— Я предательница.

— Если бы ты продолжала скрываться, — скопировала я назидательный тон сестры Аннунциаты, нашей директрисы, — тогда, пожалуй, нашей дружбе пришел бы конец. Но ты призналась. К тому же, милая Панеттоне, мне понятно, что сейчас ты попираешь дочернее смирение, приняв мою сторону. Это дорогого стоит.

— Я грешница.

— Ты хороший человек и хорошая подруга.

— Карла тоже так говорила, — вздохнула Маура.

— Она знала?

— Конечно. Не представляю, что вообще может укрыться от доны Маламоко.

— Эх, будь с нами наша Галка, мы провернули бы нынче такое представление! Кстати, что ты подготовила? Как предполагалось заставить моего рыжего оболтуса просить твоей руки?

— Ничего я не делала. Все, что от меня требовалось, — прибыть на остров в составе свиты его серенити. Думаю, батюшка уже расставил все силки и загонщики ожидают сигнала в засаде.

— Эх, будь с нами Карла… Знаешь, а ведь она предупреждала меня об Эдуардо почти с самого начала. Видимо, синьорина Маламоко составила о нем представление по твоим рассказам. Она ему не доверяла. Конечно, парень, бросивший в воду не умеющую плавать сестренку…

Маура схватила мое запястье:

— О чем ты?

— Карла сказала, что на острове Мурано с причала тебя столкнул именно Эдуардо. Тебя это удивляет? — Мою скользкую руку подруга не удержала, я опять подняла фонтан брызг. — Панеттоне, что случилось?

Синьорина да Риальто распахнула дверь в спальню, исчезла за ней. До меня донесся звук передвигаемой мебели, скрип. Не выдержав, я выбралась из ванны и пошлепала за Маурой, оставляя мокрые следы на плиточном полу и затем на паркете.

— Понимаешь ли, Филомена, — сказала Панеттоне, стоя на коленях перед открытым сундуком синьорины Маламоко, — о том, что в воду меня бросил именно Эдуардо, я никому не рассказывала, никогда, даже батюшке. Братец так страшился наказания, что буквально вымолил мое молчание. Поэтому мы придумали ватагу островных сорванцов, которых и обвинили в несчастье. Правду знали лишь мы с Эдуардо.

Я опустилась рядом с подругой, помогая ей вытаскивать из сундука глянцевые маски Ньяга, плащи, ножны, кинжалы, тубусы с какими-то бумагами, стопки писем.

— Ты хочешь сказать, — примерив кошачью маску, я ощутила едва заметный аромат сандала, так пахла Карла, — наша Таккола тоже там присутствовала?

— Именно! Только, вот незадача, никаких девчонок я что-то не припомню.

Под руку попался кожаный несессер, я раскрыла его.

— Кракен меня раздери!

Внутри лежал бритвенный прибор: помазок, складное лезвие, брусок мыльного камня и чашечка для взбивания пены.

— Святые небеса!

Маура растянула шнурок атласного мешочка и вытряхнула содержимое себе на ладонь. Колечко было крошечным, выросшей синьорине да Риальто оно могло налезть разве что на мизинец. Она туда его и надела.

— Твое?

— Разумеется. Матушка, с детства пытающаяся привить мне хороший вкус, считала, что сапфиры подходят к оттенку моих глаз.

Я посмотрела ей в лицо:

— Не подходят.

— Тогда подходили. Три сапфира, черная эмаль. Это мое кольцо, которое я отдала за спасение мальчишке-рыбаку на острове Мурано.

— Значит, Карла на самом деле, наверное, Карло. Помнишь, она говорила, что в их семье рождаются одни мальчишки. И что ее батюшка обрадовался…

— И решил сделать девочку себе сам.

Этого Карла не говорила, но я согласно кивнула.

— Ньяга. Эту маску носят мужчины, притворяющиеся женщинами.

— Высокие воротники. Конечно, лицо можно побрить, а кадык приходится прятать.

— Мы ничего не замечали.

— Потому что наивные дуры. Он видел нас голыми.

— А мы его нет.

— Ну и зачем ты это сейчас сказала?

Я пожала плечами:

— Потому что это правда. А ты с ним еще и спала. И обнималась постоянно.

— Это ты еще не знаешь, что иногда я целовала эти лживые губы, когда он… она…

— В смысле?

— Я думала, что мне нравятся женщины! Боже мой, я ведь воображала себя грешницей. — Маура принялась забрасывать вещи обратно в сундук. — Когда я поняла, что меня влечет к подруге, я так испугалась. А он, черноглазый лживый ублюдок, наверное, потешался надо мной. Зато мне теперь понятен запрет его серенити на посещение доной Маламоко твоей спальни.

— Он знал!

— Разумеется. Они ведь кузены. А знаешь, кто еще знал? Экселленсе. Чудовищный князь так многозначительно подчеркивал «и» в слове «рагацци», когда говорил о Маламоко. Понимаешь, он называл их в мужском роде!

— Наверное, — сказала я вдумчиво, — запах мужчины чем-то отличается от женского. Погоди. Ты влюблена в Карло Маламоко?

— Дошло наконец?

— И что же теперь делать?

— Я убью этого черноглазого ублюдка, когда он вернется.

— Он вернется?

— Конечно. В сундуке остались метрики на женское имя, я только что их просмотрела.

— А еще ему понадобится свидетельство об окончании школы. Ты не хочешь вернуть на место кольцо?

— Хочу, — пропыхтела Маура, — но не могу его снять.

Мы пошли в ванную, чтоб воспользоваться мылом. Ободок соскользнул с пухлого пальчика, и Панеттоне счастливо выдохнула. В этот момент до нас донесся звук шагов, девушка спрятала колечко на груди.

Вернулись горничные. Меня засунули обратно в ванну, добавили кипятка, оттерли ноги мочалкой. Пока я стоически сносила пытки, дона да Риальто не находила себе места. Она то хмурилась, то саркастично ухмылялась, прищуривала и округляла глаза, рука ее поминутно ныряла в декольте, а ноги мерили шагами плитки мозаичного пола.

— Повесь кольцо на цепочку, и дело с концом, — предложила я.

— Чудесная мысль!

От возбуждения меня буквально трясло. Карла Маламоко. Шпионка, интриганка… интриган. Пользуясь своими личинами, он мог проникнуть в любое столичное общество. Иногда он был синьорой, иногда — юношей вольных нравов. Ньяга. Не будь мы с Маурой столь наивны, давно распознали бы маскарад. Панеттоне в него влюблена. И что? Неужели командор да Риальто позволит единственной дочери связать свою жизнь непонятно с кем? Тем более что и у Карлы есть жених в догата Негропонта. Жених? Боже мой, как это вообще возможно?

Горничные обернули меня в простыню и вывели в гостиную. Там уже стояло ростовое зеркало и суетилась стайка портних.

— Обождите, — велела Маура. — Платье наденем потом, сначала займемся лицом.

— На мне будет маска, — попыталась я безуспешно возразить.

— После полуночи, когда дона догаресса сменит официальный костюм на карнавальный наряд. — Дона да Риальто усадила меня в центре комнаты и рассматривала с видом великого живописца. — Старуха была права, две недели взаперти отразились на твоем лице не лучшим образом. Чего мы хотим добиться? Соблазнительной Филомены или величественной?

Видимо, я в состав этих «мы» не входила, потому что моими желаниями пренебрегли.

— Если позволите, — шепнула Констанс с поклоном, — до полуночи мы покажем миру величайшую правительницу, а после — самую желанную деву Аквадораты.

— Глаза? — переспросила Маура.

Горничная кивнула:

— А потом — губы и шея.

— Серебряная пудра.

— Золотая. Оттенок кожи слишком теплый для серебра.

Они продолжали перебрасываться отрывистыми фразами, понять значение которых я даже не пыталась. Девицы знают, что делают, мне остается отдаться на их волю.

Прикрыв глаза, я ощущала щекотные прикосновения беличьих кисточек, одновременно мне что-то делали с волосами.

— Поднимайся, — велела Маура.

Простыня упала к моим ногам. Мельком взглянув в зеркало, я увидела невероятно бледную, сверхчеловечески глазастую и абсолютно голую себя. Высокую башню прически оплетали драгоценные цепи, в звеньях которых мерцали некрупные сапфиры, мочки ушей украшали сапфиры огромные.

— Вот в такие моменты, — Панеттоне подпихнула локтем помощницу, — я жалею, что женщинам обязательно нужно носить платья.

— Дона догаресса прекрасна, — вздохнула Констанс.

И прочие девушки с ней согласились. Похвала, особенно после критики тишайшей свекрови, пролилась бальзамом на мое сердце.

Я приблизилась к манекенам, стоящим у глухой стены. Их было два. На одном висело платье из золотой парчи, на другом — карнавальный наряд.

— Русалка? — спросила я скептично. — Ты же собиралась представить меня морской богиней.

Маура смутилась.

— Дона догаресса выглядит сейчас в точности как Афродита, явившаяся из моря, — хихикнула одна из горничных.

И девицы принялись обсуждать, какой эффект произвело бы мое появление перед публикой в костюме богини любви.

— Прости, — шепнула Панеттоне, — синьора Муэрто заставила всех дворцовых портных шить новые покровы для храма, это все, чего мне удалось добиться.

Русалка так русалка. Подозреваю, что и в этом костюме мне долго красоваться не предстоит. Я нужна Чезаре лишь для официальной части, может, он еще до полуночи даст мне развод, и тогда мне пригодилось бы нечто немаркое, в чем удобно будет возвращаться в город.

Парчовое платье давило на плечи, натирало под мышками и поскрипывало при любом движении. Туфельки, носки которых выглядывали из-под подола, обладали скользкой подошвой и неустойчивыми каблуками.

Мне велели зажмуриться и рассыпали над моей головой горсть золотистой пудры.

— Идеально, — решила Маура.

И я поскрипела к выходу. Клюка бы мне сейчас не помешала.