Соседи

Полина Головочацкая

«Соседи» – это калейдоскоп персонажей, историй и воспоминаний, рассказанных с мягким юмором и самоиронией. Главная героиня, Полина, уроженка Украины, уже долгие годы живет в Нью-Йорке. Как она там оказалась – отдельная история, не менее увлекательная, чем все остальные. И так уж случилось, что ее соседями по дому оказались ортодоксальные евреи. Рассказ об их образе жизни, традициях, культуре перерастает в повествование более широкого масштаба – о «соседях» по городу, стране, миру…

Редактор Марина Тюлькина

Корректор Ольга Рыбина

© Полина Головочацкая, 2022

ISBN 978-5-0055-6375-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Соседи

Повесть

В этой книге все придумано, кроме реальных событий, описанных с предельной точностью

— С чего начать, ваше величество? — спросил Белый Кролик.

— Начни с начала, — торжественно произнес Король, — и продолжай, пока не дойдешь до конца. Тогда остановись!

Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес

Глава 1

Все, что случается с нами — случается к лучшему!

В мысленных, весьма и весьма напряженных поисках слова, которое могло бы заменить слово «ничтожество», я потерпела фиаско. Благо есть в наше время электронные словари. Было где покопаться! Но это мне не помогло. Посудите сами. Взять, например, синоним «пустое место». «Пустое место» есть пустое место! «Ничтожество» же — это как кулаком по столу — хрясь! Или, скажем, «ноль без палочки», «мыльный пузырь», «прыщ на ровном месте», «плешь на голом месте»! Все примеры серые, негромкие и слабые по сравнению с «ничтожеством»! Нет в русском языке аналога слову «ничтожество» столь сильного по значению, но хотя бы чуточку слабее по грубости.

Определенно, слово не годится к употреблению на страницах этой книги. Слишком уж режет слух. Как сказала бы моя мама (Царство ей Небесное!), слово это — крайне неинтеллигентное (все непристойное и скверное она всегда интеллигентно называла неинтеллигентным)!

Несмотря на неинтеллигентность слова «ничтожество», считаю, что для самокритики оно подходящее и довольно полезное. Это с одной стороны. С другой — порой крепкое словцо оказывает довольно скверное воздействие. Лично меня оно долго удерживало от принятия серьезного решения. Поселившись в моей голове, это слово в течение длительного времени не отпускало меня, пока я все-таки не пересилила себя. Сейчас объясню. Как только у меня ни с того ни с сего начали появляться мыслишки о том, чтобы взяться за написание книги, самокритичность начала терзать мой мозг восклицаниями: «Не, глянь на нее, что надумала, в какие выси ее понесло! Ты же… (ну и тут то самое вышеупомянутое слово). Причем полное! У которого явно взыграло неуемное тщеславие!». И я легко соглашалась, без особого сопротивления уступая своему негодованию. Сильным словцом, как щитом, я ловко прикрывалась от искушения начать писать. Семья, муж, работа, постоянные борщи, стирки, уборки — все это было только на руку моему внутреннему голосу…

Но в то же время, когда я зачитывалась произведениями великих мэтров художественного слова и прерывалась на размышления о себе, то сильно удивлялась тому, как неодержимо влечет меня на ту же стезю. Чем дольше я сопротивлялась своему внутреннему я, тем сильнее росло желание все же попробовать. И до того это желание было назойливым и надоедливым, что в нужный момент я все же поддалась порыву души! Спасибо нынешним соседям. Они здорово подсобили мне в этом деле. Помогли решить дилемму. Каким образом? Да просто своим появлением на моем жизненном пути. Невозможно вообразить, что можно было вот так взять и пройти мимо, не рассказав о них. Окончательная победа оказалась на стороне зова души.

Итак, вот она моя повесть. Наконец-то все черновики скреплены воедино, а затем аккуратно переписаны на чистовик в…надцатый раз.

В начале общения любому вежливому человеку надлежит представиться. Я, Полина Головочацкая, уроженка города… такого, знаете ли, красивого, зеленого и уютного… каких в Украине полным-полно! Да таких городишек хватает везде, по всему бывшему СНГ, и не стоит на этом зацикливаться.

Совершенно не соригинальничаю, если скажу, что знакомству с новыми соседями ничто другое не предшествует, кроме такого приятного и значимого в человеческой жизни события, как новоселье. До новоселья в одном из красивейших районов Нью-Йорка, до новоселья, которое предшествовало дальнейшему моему сближению с людьми, о которых я собираюсь рассказать, сначала у меня состоялось «новоселье» в совершенно удивительный мир страны «загнивающего капитализма» из страны окончательно рухнувшего развитого социализма.

С моей стороны будет непростительным, если в нескольких словах я не обрисую обстоятельства, которые этому предшествовали. А обстоятельства эти были целой жизнью, в которой, разумеется, немаловажную роль играли люди.

Здесь нужно заметить, что в моем разумении понятия «сосед» и «соседство» довольно емкие. К соседям, кроме тех, кто проживает с нами через стенку, лестничный пролет, улицу, относятся люди, сидящих за соседним столом в офисе или где-то, скажем, на"галерке"в лекционной аудитории высшего учебного заведения. Никто не будет отрицать существование такого понятия, как сосед или соседка по парте в школе. Не оставлю без внимания и такое явление в человеческом социуме, как соседство по кровати (что, как правило, имеет место в несчастливых браках) или соседство по нарам (тьфу-тьфу-тьфу, не приведи Господь никому из нас). Ну и никак нельзя сбросить со счетов понятие глобального «соседства» на планете: звери, птицы, люди, как ни крути, тоже соседи. Одним словом, в кого не ткни пальцем, каждого можно включить в категорию соседство.

Так вот, до иммиграции в Соединенные Штаты, с которой, кстати сказать, началось мое новое существование, у меня в жизни, как у любого обыкновенного советского человека, много было как хорошего, так и не очень. С одного такого «не очень» все и началось.

Мы не являлись исключением — все как у людей: и крепкая любовь, и ссоры, которых не может избежать ни одна семейная пара, и упоительные постельные примирения. Но надо же такому случиться: между нами произошла не ссора, а настоящая, грандиозная, разрушительной силы «сейсмическая катастрофа»! Экстремальный, двенадцатибалльный «шторм» по шкале Бофорта в семейных отношениях был подобен урагану из известной притчи о птице и сухом дереве. Помните притчу? Несчастная птица умудрялась находить себе укрытие в ветвях сухого дерева, одиноко росшего посредине огромной необитаемой пустыни. И не считала птица свою жизнь непристойной в этих жалких укрытиях. Так длилось бы вечно, если бы однажды внезапно налетевший ураган не вырвал дерево с корнем. В поисках другого места обитания бедной птице ничего не оставалось, кроме как пролететь сотни-сотни миль, пока, наконец, перед ней не открылся дивный райский сад с благоухающими деревьями, богато увешанными сочными плодами, и чистейшими родниками.

Налетевшим ураганом, побудившим меня покинуть насиженное место и искать иное пристанище, стал раскол в отношениях, наступивший из-за банальной супружеской измены. (Ну а из-за чего еще у нас люди расходятся?) Я ушла, как полагается уйти любой уважающей себя даме: с гордо поднятой головой и громко хлопнув дверью. Ушла-то я гордо и с высоко поднятой головой, но что творилось на душе, не передать! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Что разительно отличало мое положение от птичьего, так это то, что у меня было что терять. С гордо поднятой головой я оставила довольно налаженный семейный уклад и автоматически угодила в положение, где не остаются надолго с гордо поднятой головой. Там голова довольно быстро сникает. Часто и совсем теряется.

Я знала, мы очень разные люди. Но казалось, нет ничего противоестественного в том, что мы вместе. И это было верно — так только казалось. На самом деле закон о притяжении противоположностей действует только в электродинамике. А вот они оказались более чем любовниками. Они были единомышленниками. Ну что ж, как говорится, на нет и суда нет. Счастливо оставаться!

В ближайшем окружении я ощутила себя белой вороной, у которой нет другого выхода, кроме как шустренько замахать крыльями и улететь прочь.

Нужно отдать мне должное, как раз в этот момент жизни, представлявшийся мне концом света, я не бездействовала. Я усиленно размышляла. Как размышляла — правильно, неправильно, — неважно, главное, что размышляла. В крайне упадническом настроении и с полным отсутствием какой-либо физической активности нужно было хоть что-то делать.

Слукавлю, если скажу, что вопрос «кто виноват?» приличное время не мусолил мою душу. Конечно, мусолил! Ох, как мусолил, мусолил и еще раз мусолил. Мучил и досаждал! Определенно виноват он! Зачем ему нужно было нас знакомить?! (Здесь вместо вопросительного и восклицательного знаков нужно было поставить злой смайлик со сдвинутыми бровями и скрежещущими зубами.)

А она? Тоже хороша! С грудями размера хорошо уродившихся харьковских тыкв, беспрецедентно малым росточком для нашего края, она изумляла меня умением чесать языком. А после того как мы стали «закадычными подругами», я обнаружила в ней врожденную, уникальную и непревзойденную наглость, которая первоначально не очень бросалась в глаза. А еще… еще у нее оказалось плоскостопие. Об этом она сама мне поведала. Никто за язык не тянул. Поэтому она и не могла носить туфли на каблуках. Очень жаловалась на это! Я еще тогда подумала, боже мой, до чего же несчастные бабы есть на свете. Во-первых, носить ей всю жизнь и не переносить эти громадные груди! Тяжесть-то какая! Плюс к этому плоскостопие! С ее-то ростом и жизнь без каблуков! Кошмар! Бедная! Бывает же такое!

Кстати, рассказала она о своем плоскостопии (где бы вы подумали?!) у меня в гостях, за хлебосольно накрытым столом. Как-то муж решил пригласить ее с супругом к нам на ужин. Сказал, что она коллега и нужный человек. Я, чтобы не упасть в грязь лицом перед нужными мужниными коллегами, как дура, простояла целый день у плиты. А потом еще, как могла, поизощрялась в украшении блюд. А после ужина, когда гости ушли, я, собирая посуду со стола, пропела перед мужем дифирамбы по поводу ее острословия.

Со временем, когда собираться за столом (то у нас, то у них) стало для нашей честной компании «дружеской» традицией, я не раз после встреч с ними восхищенно цитировала мужу что-то остроумно ею сказанное и при этом от души хохотала от ее необыкновенной шутки!

Забавные вещи в жизни у людей случаются. Например, правда — до чего странная и непредсказуемая штука! Неожиданно вдруг всплывет наружу, быстро распространится и может вызвать жуткое омерзение, какое вызывают запахи от всплывшего трупа.

В один прекрасный день, не предвещавший ничего плохого, благодаря стечению некоторых обстоятельств наступило горькое прояснение объективной действительности. Только я одна во всей округе была повернута спиной к их романтическим отношениям.

И тут мне вспомнились подробности, которые я не особо принимала к сведению. Долгое время я совершенно равнодушно пропускала мимо ушей его вздор (тогда мне казалось, что это вздор) о якобы расползавшейся грязной сплетне об их связи. Но была согласна с ним: конечно, слухи — полный вздор. Разве мой муж может запасть на грудастую карлицу, которой я от всего сердца сочувствовала и была рада за нее, что она замужем, почему-то решив, что женщинам с такой внешностью трудно найти мужа.

Несколько десятков раз я безразлично выслушивала его уверения, что нехорошие слухи непременно достигнут моих ушей. А его мужний долг опередить сплетни, объяснить сейчас и немедленно, что все это происки недругов и завистников, желающих подорвать наш счастливый брак. Господи помилуй, ну для чего об этом столько раз толковать! Все, хватит! Я об этом уже осведомлена! Довольно! Тошно слушать об одном и том же столько раз!

Поэтому в очередной беседе с ним на эту тему, я с насмешкой и долей высокомерия приняла его клятвенные заверения в том, что все, о чем трезвонит молва, — это отъявленная ложь, слухи, недостойные внимания, над которыми надо всласть посмеяться. Я и посмеялась… потом… всласть… вперемешку с рыданиями над своим высокомерием, безрассудной доверчивостью и непростительным самообманом.

Вдруг вспомнилось, как равнодушно я воспринимала его необычное игриво-грустное настроение, когда он поздно возвращался домой по пятницам. Кстати сказать, каждая пятница была днем, который он сам себе установил как «мальчишник». По пятницам после работы он и «мальчишки» из его отдела (многие были предпенсионного возраста) собирались для общения в непринужденной обстановке за бутылкой водки (думаю, и не одной). Так вот, иногда по пятницам, вернувшись домой, он избегал смотреть мне в глаза. Брал газету и поспешно закрывал за собой дверь на кухню. Или делал вид, что на ходу засыпает, и молча отправлялся в кровать, как всегда, портя воздух перегарочными выхлопами из известного всем источника.

А знаете… Нет, пожалуй, не знаете! В криминалистике (к ней в книге буду обращаться довольно часто) подобные ситуации называют «красный флаг» — необычное, подозрительное поведение, требующее особого внимания. А я, беспросветная дуреха, игнорировала это. Не хотела, видите ли, вторгаться на территорию его «личной свободы».

Однажды произошел случай и вовсе из ряда вон выходящий. Как говорится, «красный флаг» внезапно сам затрепетал над моей головой, а я опять и ухом не повела! Так вот, как-то поздним вечером к нам заявился ее муж. Разъяренный, глаза навыкате, весь в соплях и слезах!

— Что случилось? — мельком спросила я.

— Не знаю. По-моему, что-то у них там не ладится. Разберемся сами. Иди спать! — невозмутимо ответил мой муж, словно кроме ремонта машин как механика в его обязанности входило «производить починку» судеб коллег.

Всю ночь они вели долгую тихую беседу на кухне за бутылкой водки. Оказалось, пришел он с анонимным письмом. Не знаю, до чего они договорились, но сегодня очень хорошо понимаю, что договорились — это факт! Таки пришли к общему знаменателю, как поделить одно целое тело на двоих. Мало того что разошлись они друзьями, их дружба стала более «светлой и крепкой»… как в той известной песне.

Не раз вспоминала ту пустячную ссору между нами, которая послужила толчком к развязке и полному разрыву. Ссора была вызвана мелким рядовым несогласием на бытовую тему и совершенно неожиданно, чего раньше не было, переросла в затянувшийся конфликт на несколько дней. Могу только догадываться, каким образом наш конфликт стал «общественным достоянием» для соседей. Рядом всегда была она, со своим «надежным дружеским» плечом и огромными грудями в «жилетке», в которую можно было поплакаться.

Мы знаем, мир не без добрых людей. Кроме нее нашлись иные доброжелатели, которые, принимая сторону несчастной обманутой жены, то бишь мою, не могли остаться в данном деле равнодушными. Не смогли они устоять, чтобы не пожалеть меня и не поделиться подробностями любовных проделок моего неверного. Помогли добрые люди разобраться, что к чему! Помогли незрячему прозреть!

И как только я «прозрела», всплывшие факты и неведомые события моментально встали на свои места, мигом нашлись ответы на вопросы, на которые я не могла найти ответы, впрочем, я их и не искала.

Подытожив совместную жизнь, я подбила баланс и вывела остатки. Суммировала все хорошее и отняла плохое. По приходной статье хорошего оказалось намного больше, а плохого… ровно ложечка… да-да та самая пресловутая, что с дегтем и портит целую бочку меда!

В последнем объяснении он не выпалил мне напрямую, но доходчиво дал понять, что, согласно его системе ценностей, я не иду ни в какое сравнение с такими людьми, как она, очень уважаемыми многими и им в том числе, умеющими жить и «крутиться». Для таких, как она, не вопрос, если надо утопить кого-то в ложке воды или слопать живьем, не подавившись! Для меня это стало великим открытием. Оказывается, на таких, как она, держится все наше общество! Да что там общество, на таких, как она, земля держится! Это ж надо! Я-то, глупая, думала, что на добре, порядочности и любви!

Ну, в отношении меня с бывшим благоверным никак не поспоришь. Его намек был предельно аккуратен. С подобными людьми я не иду ни в какое сравнение, это точно! И не нужно было ему, дорогому и любимому, так уж стараться и шибко распаляться! Сама знаю, «жить» не умею, не обладаю я ловкостью «лопать» людей живьем или «топить» их вышеописанным способом.

Знаю, я человек непрактичный. За примером далеко ходить не надо. Взять хотя бы мое хобби: люблю сажать цветы. Много цветов! Нет, вы не поняли! Много-много-много цветов! Каждой весной моя дача бессмысленно пестрела цветами. Нужно сказать, в самом прямом смысле слова «бессмысленно». Поскольку, с точки зрения практичных людей, это хобби никогда и никакой выгоды семье не приносило, а только отнимало уйму времени и сил. Повторюсь, человек я непрактичный, ну, с этим уж ничего не поделаешь! Никому этого занятия у меня не отнять! Никому! Слышите! Хоть потоп, а занималась и буду заниматься цветками, горшками, грядками, навозом, куриным пометом. О, кстати, вы не представляете, до чего же хорош куриный помет для роз! Не передать словами! Но нужно помнить золотое правило: чтобы у роз не было ожогов, пропорция должна быть строгой. А тем, кто любит столь неприхотливые цветы, как пионы, могу вот что посоветовать. Пион любит, никогда не догадаетесь: низкую плюсовую температуру и охотно развивает корни при +5° по Цельсию. Это надо учитывать при пересадке. А ирисы! Ой! Мои любимые ирисы… желтенькие как цыплята… Помню, их у меня было более девяноста кустов… разных сортов и оттенков… О цветах могу говорить сутками напролет… Ой, о чем это я здесь?.. А! О да, о благоверном!

Так вот, известно ли вам, что даже настоящие судьи, ну те, что заседают в реальных судах, при определении вида наказания снисходительны к преступникам, если видят, что человек чистосердечно раскаивается и сожалеет о случившемся? Это я к тому веду, что, вне всяких сомнений, моим благоверным, чрезвычайно умным и хитрым человеком, все было проделано крайне неблаговидно, бессовестно и непорядочно. Но эти его действия сильно бледнеют с его уникальным умением «просить прощения», признать вину, осознать ошибку. «Все это гнусное вранье!» — говорил он таким тоном, и было ясно как день, что если можно было повернуть время вспять, он поступил бы так же и глазом не моргнув. При этом его лицо выражало пуленепробиваемую убежденность в том, что ему и только ему решать с кем, когда, где и как, а мне, жене, остается только принять все, как есть и продолжать с этим жить. Изволь, дорогой, возможно, в душе ты и цыганский барон, или, нет, пожалуй, зачем тебя так принижать, — в душе ты никак не ниже самого Салмана ибн Абдул-Азиз Аль Сауда (принц Саудовской Аравии, который по закону имеет право иметь четырех жен), но я-то не давала согласия на «ношение паранджи».

Его «извинение», вернее, отсутствие такового, стало соломинкой, переломившей хребет верблюду. И я ушла так, чтобы никогда не возвращаться!

Мое представление о семейной жизни включает предоставление мужу, равно как и жене, некого личного пространства, где каждый из супругов волен делать то, что ему заблагорассудится. Начну с малого примера. Есть ванная комната, в которой можно запереться, выдавить прыщ или выдернуть волос в нежелательном месте. Или, например, кухня, где можно почитать в одиночестве после полуночи. (Не особо разбежишься в квартирах, построенных в СССР.) А теперь о более значимом. Есть рыбалка с друзьями, и есть поход с ними же, друзьями, в баньку. На то существует «мальчишники» и «девичники». Вот, пожалуй, и все! На этом мои неоригинальные включения в абстрактное понятие о «личном пространстве» иссякают.

А теперь подхожу к главному. Если кто-то из супругов идет «рыбачить» на особей противоположного пола или в баньку не париться, а спариваться, то это только на его совести. Это, как говорится, красть у слепого.

Разумеется, я за моногамию в браке и за сохранение супругами верности. Но это мой взгляд на жизнь. А как показал личный опыт, если человек придерживается иных представлений о моральных ценностях, то переубедить его в обратном невозможно. И остается только принять его таким, каков он есть, если любишь. Но принимаешь его с условием для самой себя: не хочу знать, видеть и слышать.

Вот только одного не могу понять и принять: на кой черт ему нужно было тащить ее в дом — мало ли вокруг лесов, где можно было успешно как «порыбачить», так и в «баньку» сходить! Ну, это так, совершенно пустая и бесполезная болтовня. Все это уже в далеком прошлом.

А тогда серьезным фактом была невозможность возврата к прежним «берегам», несмотря на то что будущее без этих берегов представлялось мне сплошным квадратом Малевича.

Боже мой, кем только я себя ни представляла! Куда только мое отчаяние, задетое самолюбие и воображение, искаженное несчастьем, не заносили меня. Но, нужно сказать, со временем трагизм моего положения постепенно убывал и этот тяжелый период стал восприниматься мной как явный знак изменения жизни к лучшему.

А поначалу казалось, все, пришел конец света! Особенно остро «конец света» ощущался, когда каждое утро мне приходилось самой варить себе кофе и пить его в гордом одиночестве. А во время бесцветочного восьмого марта, бесподарочного дня рождения и безрадостного Рождества с Новым годом «конец света» накрывал меня с головой.

Как-то приснился сон. Сложив ноги по-турецки, сижу я под дождем на узкой вершине высоченного холма. Боюсь пошевелиться, чтобы не упасть и не разбиться вдребезги. Очень неудобно сижу, что-то в задницу нещадно впилось, невыносимо колет в боку. Смотрю, а это жалкие исковерканные поленья — обломки моей судьбы. И понимаю, что обломки моей судьбы, но верчу их в руках, рассматриваю со всех сторон. Пытаюсь что-то соорудить из них, но ни черта не получается! Все разваливается и падает в бездну. Как это ни странно звучит, но увиденное вызывало у меня жуткие болезненные колики, физические и душевные. Просыпаюсь. Душевное ощущение рези исчезло, а физическое стало еще сильнее. Продолжаю чувствовать боль в боку и где-то внизу в спине. Достаю из-под себя сначала одну свою любимую туфлю на каблуке, ниже оказалась другая. Начинаю вспоминать и анализировать. Вчера по случаю моего дня рождения была вечеринка с коллегами и друзьями. Поэтому головная боль, поэтому на мне нарядная блузка и туфли в постели. Грустная была вечеринка. Всем было весело, а я не подавала виду, что весь вечер на душе кошки скребли, а шампанское только усугубляло тоску и печаль. Необычный сон отвлек и заставил задуматься. Какой-то он был подытоживающий, что ли, или напутствующий.

Растолковав сон по-своему и довольно разумно, что в тот сложный период жизни случалось со мной не так уж часто, я сделала вывод: глупо возиться с «обломками кораблекрушения» и пытаться что-то собрать из них. Нужно оставить все это в прошлом, а самой «обсохнуть после ливня» и начать движение вперед.

До этого я оглядывала «руины» своей судьбы с горечью, страхом и сожалением. Из книжек знаю, с такими чувствами капитан корабля после кораблекрушения обозревает всплывшие на поверхность воды останки своего детища. А тут испытала просветление. Вот что значит с головой дружить.

Да чего душой кривить, в трауре по «усопшему» браку я пребывала долго. Пожалуй, слишком долго, даже более того, чем порядочной вдове подобает оплакивать умершего мужа. Но как же был прав Соломон! Все проходит! Честное слово, все проходит! И у меня все прошло! И «траур» закончился тоже!

Завершился «траур» довольно оригинально. Одной бессонной ночью, меряя комнату шагами из одного угла в другой, я остановилась перед трюмо и обомлела. Настроение резко изменилось к лучшему. То, что я увидела в зеркале, не могло не радовать! Я счастливо заулыбалась, и только боязнь разбудить всех не позволила мне наделать шума. Я радостно и тихо пропищала: «Ничего себе! До чего прелестно вышло! Это же надо! Ну не фигура, а просто эталон женской красоты! Даже Мэрилин Монро могла бы позавидовать моей талии! Какое изящество, элегантность! Это же надо так похудеть! Нужно ему за это сказать большое человеческое спасиии… б, но нет, не дождется, слишком подлец и мерзавец…»

Какой-то сплошной парадокс! Хочешь быть счастливой — заимей осиную талию. Хочешь заиметь осиную талию — заведи мужа, который у тебя под носом будет изменять. Оба-на! Вот тебе и талия осиная, но ты несчастлива. Конечно, чудесно, когда талия красивая, а что делать с потрепанными нервишками, с мешками под глазами, с унылым видом?! О, с таким-то лицом далеко не уедешь… Определенно с этим лицом что-то нужно делать и срочно! Немедленно в отпуск, на юг… срочно на юг, через четыре месяца срочно на юг!

В связи с этим всплыло в памяти интервью с современным писателем, моим кумиром. У него спросили, какой должна быть женщина — умной или красивой. Не думая ни секунды, он произнес: красивой!

И как произошло бы со всякой настоящей женщиной, которую судьба (назовем это так) каким-то образом вышибла из обычной счастливой рутины, по истечении времени у нее все становится на свои места — возобновляется вкус к жизни и интерес к себе в частности. В тот момент, когда становилось чрезвычайно жалко себя, или хотелось у других вызвать жалость к себе, или когда было настроение посокрушаться над судьбинушкой своей и всласть послушать слова утешения, поныть, тут же перед мысленным взором представала чужая, неузнаваемая физиономия, однажды увиденная ночью в собственном зеркале. Образ угрюмой рожи цвета застиранной наволочки, с черными кругами под глазами моментально и очень эффективно подавлял фактор риска развития слезо-соплеточивости и со временем помог навсегда расстаться с бабьей жалостью к себе. Ура! Первый шаг к полному выздоровлению был успешно сделан.

Все, что случилось, случилось не зря! Я повторяю это и сегодня, но уже с большей уверенностью! И тогда я сильно верила, что судьбой мне уготовано нечто иное и непременно лучшее, чем было до того! Я имела в виду не только неудавшийся брак, который как бы возлежал на поверхности моей свалки несчастий, но и все-все предыдущие удары судьбы, печали и горести. Их было немало.

Но мне еще предстояло найти мое и лучшее! А «иное и лучшее» в моем представлении было этаким совсем небольшим, нет, пожалуй, еще меньше, маленьким мирком-пространством на земле. Чтобы там царили добро и благодать, любовь и уважение, где я чувствовала бы себя защищенно, надежно, «своей»! И непременно, где бы кто-то душевно и с умилением относился к выращенному мной укропчику для салатика и тюльпанчику для вазочки! Гм… А впрочем, обойдусь и без этого! Можно без души и умиления, но непременно без иронии и сарказма… как это обычно бывало.

Не только я, многие утверждают, что все, что с нами случается, происходит неслучайно и с какой-то целью. Да мало ли для чего выпадают на нашу долю тяжкие испытания! И не всегда для того, чтобы добить нас до конца. Иногда это происходит с благородными целями. Возможно, для того, чтобы дать возможность остановиться, отдышаться, подумать, осознать, подвести черту, переосмыслить жизнь. Может, и для того, чтобы поставить нас перед выбором, столкнуть с хорошими и полезными людьми, с другим миром. Вполне вероятно, происходит это еще и для того, чтобы, в конце концов, заставить нас действовать осмысленно и решительно в отношении самих себя.

Не сразу, но я поняла: бесполезное дело искать виноватых в своих промахах и несчастьях, равно как и долго копаться в себе или зацикливаться на своем неблагополучии. Когда поняла, сразу стало легче дышать. Неблагодарное дело взращивать в себе озлобленность и ожесточение, равно как ни к чему хорошему не может привести постоянное самобичевание или нытье. Потому что все это удерживает тебя на одном месте. Ты топчешься и топчешься, вытаптывая себе ямку все глубже и глубже. Согласитесь, это никак не содействует прорыву вперед.

Как-то родилась в моей голове весьма художественная (так мне казалось тогда) фраза: «Чем быстрее и плотнее закрыть двери в несчастливое прошлое, тем скорее будет видеться открытый простор в оптимистичное будущее». Несказанно поразил собственный талант: высказать мысль с глубоким содержанием. Надо же! Пожалуй, эта фраза может любого впечатлительного заставить умилиться до слез… с рыданием и икотой. Что, собственно, случилось со мной. (Долго не могла успокоиться от сознания своей гениальности. Но это быстро прошло.)

Так вот, в действительности мне удалось захлопнуть двери в прошлое решительно, громко и навсегда, но от этого горизонты будущего не стали менее туманными.

У многих поэтических особ в результате приобретения горького жизненного опыта, как правило, возникают разнообразные художественные ассоциации. Это может быть невидимый, но отягощающий плечи горб за спиной. Это может быть второе «я», более мудрое, ведущее прежнее «я» более осторожными дорогами. Или вот, недавно прочла, как одну талантливую современную писательницу утешала словами «все будет хорошо!» хорошенькая мечтательная девочка, и этой девочкой была она сама из прошлого.

У меня же, как у дракона, появилась вторая голова, которая втянула меня в постоянные диспуты с собой. Она молчаливо выслушивала накопившиеся обиды, горести и печали первой головы, задавала каверзные или бестактные вопросы, но более всего любила вставлять язвительные замечания. Одним словом, наступили сплошные разборки.

— Что делать, что делать! — панически ворчала первая. — Нужно всю свою жизнь перекроить заново!

— Заодно и себя, — советовала вторая, насмешливо прищуриваясь, — и непременно научиться с этим жить! И начать жизнь, как будто ты вот только что родилась, но уже готова постигать нехитрую науку — как ходить.

— Ой, да! И хорошо бы начать делать первые шаги в новую жизнь где-нибудь… подальше отсюда… далеко-далеко… — с оптимизмом поддержала первая.

— И где же, по-твоему, это «далеко-далеко»? Как далеко собралась-то?

— Да хотя бы и у черта на куличках!

— У черта на куличках! Оригинально! В глушь какую-нибудь потянуло? Лесов, полей и рек, сел и районных центров вокруг немало! — ехидничала вторая.

— Да в какую глушь?! — возмущалась первая. — Совсем у тебя крыша поехала! Было бы здорово, чтобы «у черта на куличках» оказалась какая-нибудь страна любого зарубежья! Не имеет значения — ближнее, дальнее! Уехать куда-нибудь!.. Бог знает куда, лишь бы подальше отсюда. Непременно уехать, далеко-далеко… за границу! Раствориться для всех, чтоб не знали, не ведали, где я, как я и что со мной!

Вторая голова многозначительно молчала.

Не претендуя на абсолютную точность описания той общественно-политической обстановки (у каждого она своя), сейчас самое время набросать эскиз той стороны, которой эта общественно-политическая обстановка была повернута ко мне. Говорить об этом здесь и сейчас хочется только лишь потому, что мое решение эмигрировать было связано с обстановкой в стране (как бы пафосно это ни звучало). «Покорение» Дикого Запада привело к поселению в «Большом яблоке», что в свою очередь подвело меня к знакомству с людьми, о которых больше всего хочется рассказывать, что я и сделаю, но позже. А сейчас вот о чем пойдет речь.

Читающей части населения Земли известно, что на протяжении веков миллионы людей покидали родные места. Они эмигрировали в другие страны вынужденно, прежде всего из-за неблагоприятной политической обстановки. Крупные иммиграции евреев из России в США (близкая тема современным русскоговорящим людям) были обусловлены антисемитскими настроениями, преследованиями и погромами. Политические и религиозные деятели, группы, вступившие в открытые противоречия с представителями властей, не желая умирать за свои идеи, искали убежища в США. Войны и революции также заставляли людей покидать насиженные места, бросать нажитое имущество и примыкать к новым берегам в поисках свободы и новых жизненных возможностей.

Все вышесказанное абсолютно никакого отношения ко мне не имеет. Ни в каких политических и религиозных организациях я не состояла. Революционных идей по переустройству мира не вынашивала. Поднимать друзей, соседей и знакомых на бунт за справедливость, равенство и свободу не собиралась. Словом, в моем поведении не было ничего крамольного, чтобы опасаться преследования со стороны властей. Хотя, нужно отметить, существующим порядком в стране я была недовольна всегда. Но мое диссидентство не распространялось дальше пределов моей кухни. К настоящему и активному протесту против однообразия, пресности и безысходности собственной жизни я начала созревать стремительно лишь на данном этапе. И вылился мой протест в форму простого желания поехать за границу. Представления о том, каким образом все это может осуществиться, были самые смутные. Но как я собиралась прижиться в чужом социуме, было ясно. Ведь там, за границей, я никто и имя мое никак! Одним словом, аутсайдер! Ничего постыдного в этом я не находила. А, кстати, кем я была здесь? Здесь — в родном социуме на родной земле? Не тот же аутсайдер, несмотря на глубокие корни предков?! Там, за границей, мы никому не нужны? А кому мы нужны здесь?

Перспектива начать все с чистого листа, вкалывать, мыть полы или ухаживать за лежачими больными, отнюдь не пугала и совершенно не казалась облачным будущим. Такова особенность истории моей страны — рожать людей непритязательных и работящих. Обучать их всяким там наукам, превращая в людей грамотных и образованных. В итоге выпускать врачей, учителей, инженеров, словом, высокопрофессиональных специалистов для стран Запада в качестве уборщиков, таксистов, сиделок. Обидно. Хотя это и не край бездны. Уборщик, таксист и сиделка всегда имеют возможность изменить свой статус — подучиться и занять свое место под солнцем в чужой стране.

А я что? Я простой человек. Для меня роль сиделки — так роль сиделки! Крайне подходящая роль! И виделась мне эта ситуация довольно оптимистичной. Сойдет в качестве первоначальной ступени по обустройству и налаживанию жизни.

Невероятно пугало другое — остаться здесь, где мне не сулило ничего хорошего и в первую очередь на рабочем поприще. Трудно сейчас придать форму тому, на что я мысленно уповала, представляя жизнь за границей. Одно скажу, жила присказками из прошлого. Еще с детства во мне основательно прижилось утверждение народной молвы, что, мол, там, за бугром, доблестным самоотверженным трудом можно добиться немалых успехов. Нередкими были примеры того, как «кто был никем, становился всем», прямо как в «Интернационале» поется.

Поговаривали, что «там» среди сильных мира сего можно встретить людей, готовых по достоинству оценить ум, трудолюбие, ответственность работника. И даже более того, совсем не редким является факт содействия в продвижении. Мало ли чем черт не шутит! В глубине души на встречу с такими людьми я и рассчитывала. Это подавляло чувство страха перед неизведанным, придавало чрезмерного оптимизма и воодушевляло меня на немыслимо смелые поступки.

Почему я сосредоточила внимание на содействии в продвижении, сейчас поясню. Ко всем разочарованиям сердечного плана примешивалась паника от понимания своей абсолютной непригодности в существующих условиях. А существующие условия, в которых нормальная жизнь, в моем понимании, мне не светила, были щедро предоставлены постперестроечным периодом.

Приобретя в тот исторически переломный для страны период статус незамужней, я попала в положение хуже не придумаешь. Перспектива безденежного «дна» была более чем очевидна. Принцип «хочешь жить — умей вертеться!» срабатывал, но не для таких, как я. Жить, конечно, хотелось, но «вертеться» я совсем не умела, как уже и говорила. Честно заработать на маломальскую приличную жизнь в этой стране никогда не было возможным, сколько бы и как бы добросовестно человек ни работал. А тем более в постперестроечный период, столь тяжкий для большинства людей. Тогда жили те, кто был «высоко», умеющие «вертеться-крутиться!», а мы — олухи с низов, простые и бесхитростные — еле сводили концы с концами, просто переживали то время.

Ох уж этот постперестроечный период полного крушения страны! Как мы радовались этому крушению, твердо надеясь, да что там надеясь, слепо веря, что все случившееся приведет исключительно к улучшению жизни народа. Но раскалывание СССР на мелкие государства обернулось полным развалом системы и повальным варварским разграблением страны. Утрачивался смысл социалистических достижений, привычные понятия морали, общечеловеческие ценности разбивались вдребезги. На поверхность «всплыло» много нового, непонятного, а для порядочных людей, не искушенных в аферах, обмане, надувательстве, — много чего негативного, нечистоплотного, неприемлемого, неадекватного, что, увы, является вполне естественным явлением при любой смене политической системы. Наступило время торжества теневых дельцов, рэкета, расцвета небывалой коррупции и резкого падения уровня жизни людей, вылившееся в пауперизм (если не выпендриваться, то в массовую бедность).

Те, кто оказался вне кормушки, но был пошустрее, понаглее, имел круг знакомств и хоть какой-то первоначальный капитал, могли, подмазав одну лапу и подмаслив другую, открыть свое дело и как-то остаться на плаву. Ничем подобным похвастать я не могла, разве что пустыми карманами и неумением на своем пути толкаться локтями, пинать ногами, «лопать» живьем и «топить», о чем уже неоднократно упоминала.

«Секира» нового времени стала вышибать зажравшиеся головы с засидевшимися задницами (прошу извинить за грубость!) из местных кожаных кресел. Но как-то выборочно, не всех подряд. Некоторые зажравшиеся головы с засидевшимися задницами пересели в кожаные кресла повыше. Черт знает, как «секира» выбирала, кого огреть, а кого «пригреть». Может, зажравшиеся головы с засидевшимися задницами устроили междусобойчик, тянули жребий из шапки, с предварительно всыпанными в нее бумажками с указанием их дальнейших постов и должностей.

Ээээээ! Нет! Фантазия может разыграться как угодно, но на деле все намного прозаичнее. Магический способ, решающий подобные перестановки, — знакомство с нужными людьми или, по-простонародному, наличие мохнатой лапы, в то время действовал вовсю. Вот что наделяло работника умом, образованностью, авторитетом, уверенностью в себе! Знакомство с нужными людьми — это было все: и ум, и честь, и совесть нашей эпохи (если Ленин имел в виду другое, то сегодня это не столь важно).

И все зависело от нее, родимой, и только от нее — всемогущей мохнатющей лапы, простирающейся откуда-то из заоблачных далей «стоящих у руля» на ступенях этакой иерархической пирамидки: в районных центрах — для сельских подразделений, в областных городах — для районных, и так далее, все выше и выше. По своей роли, значимости и силе эта пресловутая лапа переплюнула даже советский блат.

В результате пересортировки кадров на освободившиеся руководящие места были посажены «свои», новенькие и молоденькие. И что характерно, чем выше сидел «стоящий у руля», тем талантливей оказывался его 20-летний протеже.

Называя без разбора всех работников на «ты», эти юные «гении» стали править людьми и делом под диктовку своих покровителей. Рост зарплат не поспевал за ростом цен, дисциплина ужесточилась, резонансно вызывая среди нас, «черни», закулисный пугливо-недовольный ропот, а еще больше — отвращение к работе и друг к другу. Человеческий фактор в расчет не принимался. В широком употреблении были не только грубые слова, унижающие человеческое достоинство, но и поступки, морально испепеляющие. Непроизвольно всплыл в памяти такой эпизод.

— Тебя к заму! — громко обратилась ко мне коллега, в раздражении бросив трубку телефона внутренней связи. Это случилось в самый обычный рабочий день самой обычной рабочей недели, равно не предвещавшей как ничего плохого, так и ничего хорошего. И совсем тихо коллега добавила: «Когда собаке нечего делать, она свои гениталии лижет!»

(Прошу прощения, из «песни» выброшено слово. Слово крайне «неинтеллигентное» и было заменено автором.)

— Господи помилуй, это еще для чего я ему понадобилась? — недоумевала я. И в мыслях, как в рекламе, быстрой строкой промчалось: пришла на работу вовремя, дисциплину сегодня не нарушала. Сегодня нет! А вчера? Ну да, вчера. Вчера было дело. Виновата! Ну, это же было вчера. Да и я уже получила свое… сполна!

А вчерашнее нарушение мной дисциплины заключалось вот в чем. Выходя из дамской комнаты, я наткнулась на клиентку нашей компании. Она неуверенно шла по нашему длинному и темному коридору с множеством дверей в кабинеты. Подходя очень близко к каждой двери, она близоруко читала вывески — искала нужный кабинет. Клиентка нашей компании посмела (совершенно бесчеловечно) оказаться еще и моей знакомой. Она была очень рада встретить меня при таких обстоятельствах, поскольку нуждалась в помощи правильного составления договора с нашей компанией. Договор был обязательным, без него компания отказывалась предоставлять услуги. Так за объяснением правил составления договора я и была застигнута замначальника. Черт дернул его как раз в этот момент выйти из своего кабинета. Увидев меня разговаривающей с клиенткой (было очевидно, что мы знакомы), он поспешно направился к нам. С взбухшими желваками на щеках и брызгая слюной, он проревел во все горло:

— Почемуууу тыыыыы не на своем рабочем месте? Шоб через минуту сидела за своим столом! Понятно?! Я сам проверю! Обнаглели до предела! Пора вас всех наказывать снятием премии! Наказана!

Меня словно парализовало.

— Я… понимаете… я… я… я ей… понимаете, — у меня, как у заезженной пластинки, только и получалось что якать в свое оправдание.

— Што ты? Ну, шо ты? Хватит! Разговор окончен! Лишена премии и баста!

Я старалась сохранить внешнее спокойствие. Шок был не у меня (я привыкшая к такому отношению нашего начальства), а у клиентки. Она покрутила указательным пальцем у виска в спину удаляющемуся начальнику и прошептала:

— Здоров ли он психически?

— Ты ничего не понимаешь! — вымученно улыбнулась я, пытаясь сгладить неловкую ситуацию. — Это новые методы менеджмента нового управленческого аппарата нового времени! Виват, король, виват!

— Не пойму! Слушай, что ты тут делаешь? Как ты это все выдерживаешь? Беги отсюда! Беги! Тебе мой совет. Это место не для тебя!

«Виват, король, виват!» я напевала сама себе уже после того как, распрощавшись со знакомой, безрадостно направлялась к своему рабочему месту.

— Можно? — ощущая одновременно прилив тошноты от волнения и личной антипатии к боссу, я несмело открыла дверь в его кабинет. Заместитель начальника Гоблинович, вызвавший меня к себе «на ковер», даже ухом не повел в мою сторону, произнес:

— А, ты? Ну, давай-давай заходи!

Я зашла, угоднически осторожно закрыв за собой дверь. Он безотрывно продолжал следить за происходящим на мониторе своего компьютера. Прошла минута, другая, третья. В ожидании, когда же «его сиятельство» обратит на меня внимание, я обвела взглядом все стены полупустого кабинета. Глянула в окно. Рассмотрела все предметы на его столе. По обе стороны аккуратные стопки папок. Как будто конец рабочего дня, а не полуденный разгар. Уткнув глаза в пластиковый канцелярский набор с ручками, я неподвижно стояла и размышляла, на что потратила бы премию, если б этот козел сжалился надо мной и не наказывал лишением ее за вчерашний проступок. Пожалуй, в первую очередь погасила бы задолженность за газ. Прошло еще столько же минут… и еще несколько раз по столько же. Вдруг он резко откинулся на спинку кресла. Я вздрогнула от неожиданности. Наконец-то он взглянул на меня. Затем обхватил затылок обеими руками, стал дугой выгибать живот вперед. Хрустя всеми суставами, он потянулся локтями вверх, как будто только что пробудился ото сна, и, скабрезно улыбаясь, издал легкий писк.

Не дыша и не моргая, я пыталась понять, что бы это значило. По-моему, сегодня у начальника совсем другое настроение!

Откинувшись на спинку кресла и удерживая голову руками с растопыренными в воздухе локтями, он по-свойски, как хорошо знакомый хорошо знакомому, задал мне несколько вопросов. Они ни с какой стороны не касались производственной темы, но затрагивали специфику нашего бизнеса. То, чем он интересовался, натолкнуло меня на мысль, что у зама нашего, занимающего такую должность, образование вовсе не техническое. Вне всяких сомнений, в это кресло его усадили довольно «увесистые» ребята! С высокомерием слушая меня, он выпрямился, чуть подался к компьютеру и опять уперся взглядом в экран. Взялся за мышку и включил звук. Тут мне пришлось перекрикивать посторонние звуки, доносившиеся из колонок его рабочего компьютера.

Знаете, порой в состоянии крайнего волнения, озабоченности, глубокого погружения в собственные проблемы человек слышит звуки, но не придает им никакого значения. Так и я. Во-первых, сначала совсем не обращала внимания на звуки, поскольку была сосредоточена на своих ответах. А во-вторых, очень была рада тому, что зам ни словом не обмолвился о лишении меня премии. Сердце радостно забилось, душа взыграла, настроение улучшилось. Фу, кажется, пронесло! О! А кстати, зачем я здесь? Что ему надо от меня? Почему он отвратительнейшим образом скалит зубы? Так он становится еще более уродливым! Что же такого захватывающего он нашел в своем компьютере?

— Не хочешь взглянуть? — не отрываясь от монитора, он жестом подозвал меня к столу. И тут я включила слух. Достаточно было нескольких секунд, чтобы сообразить, вернее, узнать сладострастные стоны, ахи и охи тяжело дышащих людей. Да, это было самое что ни на есть обычное звуковое сопровождение порнофильмов. Ноги уверенно развернули меня на сто восемьдесят градусов и понесли к выходу.

Не шучу! Это правда! Я задыхалась от мерзкой пошлости, вопиющего хамства, чудовищной грубости, дикой несправедливости. Это в переносном значении. А в буквальном смысле я задыхалась от отвратительного едкого мужского пота, который, казалось, ничем нельзя было вытравить или перебить. Ни открытые окна, ни сквозняки не могли развеять запах пота другого заместителя начальника. Когда он звал меня в свой кабинет по рабочим вопросам, я была на грани потери сознания. До сих пор мне непонятно, каким чудом я выдерживала эти пытки, так ни разу и не грохнувшись в обморок прямо там в кабинете. Лошадь точно не выдержала бы, а человек выдерживает! Человек все выдерживает! Особенно когда человеку деваться некуда и ему нужно заработать на пропитание, для того чтобы были силы пойти и заработать себе на пропитание. Господи! Что за жизнь?!

Нужно признать, это было для меня концом света в его другой интерпретации, и каждый раз, покидая кабинет начальника, я говорила себе «завтра же напишу заявление об уходе». Если и были незначительные сомнения в правильности намеченного пути уехать за границу, иногда охватывающие мою душу, то за минуты, проведенные у начальника в кабинете, они моментально рассеивались. В кабинете они казались совершенно нелепыми и смешными до слез. «Все! Завтра же уволюсь!» «Завтра же уволюсь» длилось несколько лет.

Ну где это видано, чтобы в наш-то просвещенный век руководитель не был знаком с элементарными правилами гигиены. Подумалось, а не отождествлял ли он себя случайно с Людовиком XIV, который за всю жизнь принял ванну только два раза и то по совету врачей. А что если с развалом СССР запретили культуру чистоплотности, а я об этом еще не осведомлена. Весьма кстати припомнить, такое уже случалось с людьми в Европе. Широко известен исторический факт, что с падением Римской империи на несколько веков была забыта культура мытья тела. Эта процедура просто-напросто была под запретом церкви. В полный упадок пришла сеть римских терм, которые были бесплатны и доступны для простолюдина.

А сегодня… О боже, только не это! Все что угодно, только не это! Вот это я точно не смогу пережить.

Когда наш «центурион» обходил свои «боевые» административные единицы, надолго оставляя в воздухе узких коридоров «дымовую завесу», не надо было обладать обонянием льва (животное с самым острым нюхом, в десять раз острее, чем у собаки), для того чтобы с точностью до минуты определить, когда здесь побывал начальник. Попадая в зону удушливой завесы, я вспоминала всем известный «перл», выцарапанный непутевым туристом в каком-нибудь историческом месте: «Здесь был Вася!».

Каждый раз, вдыхая омерзительное натуральное «благоухание» молодого самца «Васи», я представляла ужасные картины. С приходом новой власти чистота телесная (подобно чистоте моральной) будет полностью упразднена. А ослушавшихся будут штрафовать. Или того хуже, скажем, введут публичную порку розгами, как это было в Англии (за любую провинность) в период перехода к Новому времени. И проводить экзекуцию будут прямо на глазах у толпы где-нибудь в центре города.

— Эй, ты! Сколько раз принимал душ?

— Два раза в день!

— Чтоооо?! Как ты посмел! Высечь! Дать ему розог! Вдвойне… нет! втройне больше!

Помните еще со школы лермонтовское: «Хватит с меня отечественной духоты!»? Сейчас эти слова воспринимаются совсем иначе. Для меня амбре того начальника и есть своеобразный символ «отечественной духоты».

Ладно, ладно! Шучу я, шучу! На ваш суд было представлено несколько не совсем дружеских шаржей на моих бывших начальников, отравляющих и без того невеселую картину моего бытия. Но они играли (сейчас опять пришло на ум очень талантливое и выразительное сравнение)…роль психологических штришков… наподобие тех, художественных, без которых искусному художнику, пишущему портрет крайне несчастного человека, не обойтись. Они были подобны тем легким, еле заметным линиям, которые маэстро добавляет между бровей или в уголках губ для придания лицу еще большей печали. (Это ж надо так придумать! Гениально! Ну как не прослезиться и в этом месте! Давайте-давайте! Не сдерживайтесь! В слезах ничего нет постыдного!)

Так вот, таких «красочных» эпизодов было гораздо больше и, думаю, наверное, с ними можно было как-то ужиться — не придавать значения, что ли… или не анализируя, просто переступить, как через… (понятно и без слов через что), если бы не моя главная печаль. Сейчас объясню, в чем она состояла. Начну издалека.

В такое лихое для страны время только полный болван мог рассчитывать на то, чтобы занять нишу, соответствующую его уровню образования, количеству извилин в мозгу, без содействия «стоящего у руля». Но мне, с одной стороны, натуре амбициозной (в меру), но с богатой фантазией (не в меру), упорно мечталось. Мечталось, потому что, с другой стороны, я, очень умная, образованная, трудолюбивая и креативная, стремилась на деле реализовать все свои способности. А еще очень хотелось заработать. Самой заработать. Да, так вот, мне все мечталось и мечталось занять нишу ну хотя бы на одну ступень выше. Тем более что у меня было преимущество: я из квалифицированных кадров, с высшим образованием. Ведь ни для кого не было секретом, что инженерно-технический персонал нашего учреждения (на девяносто девять и девяносто девять сотых процента) это были чьи-то отцы, дети, дяди и тети, крестные и крестники «высоко стоящих у руля». Но мало кто из этого списка мог похвастаться наличием высшего образования. У подавляющего большинства ИТР было среднее специальное.

Пока я обдумывала, как бы мне завоевать пост повыше, все изменилось. При нашем учреждении была создана контора, которую пафосно нарекли Академией. Академия функционировала без государственной аккредитации и без отрыва от производства. В буквальном смысле слова без отрыва задниц «студентов» от их стульев на рабочих местах. Лекции читались в комнатах за стенкой — в основном начальниками отделов и подразделений, людьми без профессорских званий и ученых степеней, но опытными в своей сфере деятельности. Такое образование во многом отличалось от фундаментального, полученного в настоящем вузе за пять лет учебы по стандартизированным программам. Образно говоря, оно было легкой пробежкой по гребешкам волн научного океана. Но это не столь важно. Главное то, что очень скоро только у ленивого сотрудника нашего учреждения не появилась в кармане корочка о высшем образовании. И так я оказалась в числе большинства, что свело на нет мое единственное и, нужно сказать, довольно ничтожное преимущество перед остальными претендентами на повышение. Отчего ничтожное? Об этом ниже.

Однажды у меня произошло просветление. Я не спеша, по-человечески, села и осмыслила социальное положение «стоящих у руля». А как осмыслила, так стало за себя стыдно, не передать! Это же надо такой эгоисткой уродиться! Это же каким надо быть бессердечным человеком, чтобы даже помышлять о повышении в должности! Да как я смею мечтать об этом?! Ведь как представила, как нелегко по жизни приходится им, «стоящим у руля», а особенно в такие смутные времена, так у меня прямо дух перехватило.

Сложность судеб «стоящих у руля» вот в чем. Никто не будет со мной спорить, у каждого из них имеются дети, братья, сваты, кумовья, дяди, тети, племянники, племянницы. Более того, «стоящие у руля», как правило, уроженцы сел и районов. (Не понимаю, куда подевалось городское население нашего города?)

Так вот, земляки-односельчане, замечательные соседи, хорошие знакомые по селу или районному центру, из которых вышли сами «стоящие у руля», пополняют армию их родственников, которым нужно помочь, подсобить, одним словом, пристроить, несмотря ни на что.

А если они, «стоящие у руля», матерые и прожженные, полностью соответствуют их почетному званию руководитель, значит, непременно имеются в наличии и «боевые подруги». Ну, действительно, как можно в столь тяжкое время обойтись без подруг! Не говоря о минутах заслуженного отдыха от «ратных дел». Итак, и без того обремененные огромным грузом руководители заботятся еще и о них. Но это еще не все! Порой «стоящие у руля» самоотверженно берутся за устройство судеб детей «боевых подруг» и их непутевых мужей (если таковые имеются).

«Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота!» — кажется, так в известной сказке Чуковского говорится.

Не забыла я и о том, что детям «стоящих у руля» присуще подрастать, выходить замуж, жениться. Теперь у них уже свой круг родственников жен и мужей, в котором тоже присутствуют братья, сваты, кумовья, дяди-тети, племянники-племянницы, соседи-земляки, любовницы, их дети и супруги. Число потенциальных претендентов на «место под солнцем» — по знакомству — непомерно возрастает. И они дополнительным балластом зависают над головами «стоящих у руля». Ну, действительно, не бросать же их на произвол судьбы! И опять-таки, как полагается, совесть и человеческий долг «стоящих у руля» не позволяют им оставаться в стороне. По силе и возможности они принимают участие в трудоустройстве и этого немалого круга.

И тут бац — я! Я! Кто я такая? Кто? Всего-навсего горожанка в каком-то там колене, к селам и районным центрам никакого отношения не имеющая. А этот факт автоматически исключал меня из числа подпираемых или протаскиваемых «мохнатой лапой» и отбрасывал в «Красную книгу» — к почти исчезнувшему с лица Земли виду млекопитающих приматов, не имеющему поддержки от «любителей-натуралистов» ни на каком уровне.

Под влиянием глубокомысленных рассуждений и при наличии не совсем уравновешенной психики (после развода у кого она уравновешенная?) мои планы на будущее поначалу приобрели крайне неправильное стратегическое направление.

По прошествии времени я частенько вспоминала этот эпизод. А вспоминая, пыталась определить, что со мной тогда происходило, отчего поступила с собой так некрасиво. Да и вообще, отчего людям иногда свойственно поступать вопреки своей природе и образу мыслей. Обратилась за помощью к Google. В поисковую систему ввела вопрос: «Отчего очень умные люди (к коим я без ложной скромности отношу себя) иногда поступают по-идиотски?». Google предложил почитать ряд статей. Особое внимание привлекло название: «О тонкой грани между гениальностью и безумием». Жутко оно мне понравилось. Интуитивно почувствовала, что в этой статье определенно есть ответ на мой вопрос, поскольку в моем случае тоже идет речь о тонкой грани, правда, не между гениальностью, а просто исключительной разумностью, и не безумием, а спонтанно охватившим идиотизмом.

И оказалась права. Нашла ответ. На опытах с нейронами обезьян ученые пришли к выводу, что принятие людьми неправильных, иррациональных, неадекватных решений происходит от изменения уровня тестостерона. Это значит, что подоплека безумных действий не имеет морального характера, а обладает совершенно иной природой — биологической. Сбой уровня тестостерона происходит на фоне эмоциональности. За эмоции отвечает нервная система. «Нервная система (здесь цитирую дословно) имеет некие механизмы, которые и приводят к абсурдным решениям». Что и требовалось доказать. Круг замкнулся. Итак, повторюсь: направление моих стратегических планов на будущее было выбрано неправильное и курс этот был взят в состоянии не совсем уравновешенной психики. Собственно, так я и думала. Поступить, как поступила я, человек может только в крайне расстроенных чувствах.

В чем же суть моего неправильного направления? Опять начну издалека. Ни с того ни сего я возомнила себя женщиной-вамп, коей никогда и ни при каких обстоятельствах не являлась. Вообразила из себя эдакую, знаете ли, роковую бабу, искусно манипулирующую людьми. Неизвестно, как я к этому пришла, но пришла.

Взять бы да и обратить внимание на свое здоровье, поправить его занятиями спортом, привыкнуть к новому статусу незамужней, приобрести пару новых платьиц и туфелек. А затем спокойно обдумать все и, в конечном счете, прийти к разумному заключению, что делать и как жить дальше. Но мне вдруг приспичило действовать. Во что бы то ни стало мне нужно было действовать. Видно, суждено мне было пройти через более горькое испытание, чтобы на себе прочувствовать «спасительный» толчок выталкивающей силы Архимеда и наконец-то взяться за дело толково.

Явно переоценивая свои артистические способности перевоплощения в иные образы, я решила доказать бывшему, что прекрасно смогу прожить без него, со всем справляться, всего добиваться самостоятельно. Какого лешего мне это надо было? Собственно леший совершенно здесь ни при чем. Просто не давала покоя задетая гордость.

Мне взбрело в голову продемонстрировать ему, что если мне надо, то я могу перевоплотиться в пробивную бабу, коварную, наглую, умело использующую людей в своих меркантильных целях.

В то тяжкое время рассчитывать на другую роль, кроме роли «боевой подруги» местного «стоящего у руля», я никак не могла. Ну, подумайте сами, не просить же какого-нибудь начальника удочерить меня при живых-то родителях или, того хуже, изъявить желание стать приемной матерью пузатого босса, который по возрасту годится мне в дедушки.

Итак, прежде и более всего хотелось любым способом доказать бывшему супругу, что не такой уж я никчемный человек, простофиля, какой представляюсь в его глазах. И стоит мне только захотеть, смогу стать человеком практичным (в его понимании это слово обозначает циничный), даже ушлой, хитрой и жесткой.

Каждый раз, когда я об этом думала, представляла себе, как он кусает губы в кровь от ревности и злости, как сожалеет о содеянном! Представляла, как он будет меня хотеть, когда узнает, что я сумела приспособиться в нынешних условиях и добиться повышения в должности. Перспектива такого исхода заставляла меня дрыгать ногами от радости и стоять на голове. Забавная картинка, нарисованная моей фантазией, воодушевляла меня на «подвиги». Итак, собрав волю в кулак, с кличем «Не святые горшки лепят!» я ринулась в бой!

Но… никакого боя не получилось. Это были жалкие потуги на завоевание звания недостойного. Это была неосознанная попытка попрать свое человеческое достоинство. Это была самая большая ошибка в моей жизни, и я до сих пор вспоминаю о ней с жутчайшим омерзением. Но я всего лишь человек и ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и ошибаться. Тем более в состоянии, когда я была сама не своя.

Даже не помню обстоятельств, которые сыграли роль «декораций» написанной мной пьесы под названием «В греховный омут с головой». С большой уверенностью в успехе, я вступила в чужое амплуа. Должна сказать, интерес мужчин к моей скромной персоне всегда был высок. Мне не нужно было делать первый шаг к сближению, а только выбрать и дать согласие на какое-нибудь из многочисленных предложений, что весьма облегчило и ускорило начало реализации моих «дерзких» и «коварных» замыслов.

Оглядываясь сегодня назад, я хохочу и рыдаю, рыдаю и хохочу. Воистину тернистый путь к достижению целей — это путь, усеянный душевными царапинами от «колючек» глупости, бездумных поступков и полных провалов. Для качественного исхода любого дела необходимы умение, опыт, смекалка. Ну, как минимум природные задатки. Как раз всего этого мне и недоставало. Свои планы я реализовала топорно, бесхитростно, неумело. Сказалось полное отсутствие мастерства и опыта.

Очень давно нечто подобное мной уже было сварганено. Это событие тоже относилось к разряду «впервые в жизни». Могу поделиться подробностями и этого опыта. В очень-очень юном возрасте мне в очередной раз пришло в голову порадовать маму. Она была на работе, а я на каникулах. И решила я к ее приходу сварить куриный суп. Взяла уже ощипанную тушку курицы, тщательно вымыла ее под проточной водой и бросила в кастрюлю с водой. Конечно, можно было порезать тушку на кусочки, и это был бы хороший шанс обнаружить до отказа набитый зоб с не успевшими перевариться зернами и травой, скушанными бедной птицей прямо перед «заказным» убийством. Но тогда я до этого не додумалась. Поэтому получилось то, что получилось. В тарелках мы обнаружили нечто совершенно несуразное вперемешку с пережеванными зернами. По неопытности в кулинарном деле я не знала, что птицу надо было выпотрошить!

Такой же «супчик» с несъедобным и трудноперевариваемым я «заварила» и на сей раз. Его же мне пришлось и «выхлебать», давясь и содрогаясь от брезгливости. Ничего — справилась. Съела и не подавилась!

Так, вспомнилось:

О сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных…

Оценивая сегодня свое поведение, ситуацию, в которую я добровольно загнала себя, вижу сплошные «промахи». Шла я на «дело» по-деловому. Во всем моем облике, походке, как села-встала, что говорила и не говорила, читалось лишь одно: СДЕЛКА. Ты мне — я тебе! А так в «амурных делах» никто не поступает. Здесь нужно было искусно играть в «любовь».

Пребывая в своих глупейших грезах, я думала, мне это дело по плечу. Я вооружилась заблаговременно разработанной стратегией, заключавшейся в том, чтобы так, без обиняков, напрямую, по-дружески, как мужик мужику, поведать грустную историю о своей нелегкой судьбе. Сконцентрировать внимание на моих насущных потребностях (повышение в должности). Причем сделать это без женских пошлых кривляний в виде учащенного хлопанья ресницами или молчаливой слезоманипуляцией с подергиванием надутых губок гузкой. Мне и в голову не приходило, что, возможно, мое душещипательное откровение не в состоянии выявить божественное начало в недрах не совсем чистоплотной души босса. Не приходило в голову, что, возможно, он и вовсе не способен разглядеть мою страждущую душу и проникнуться чужим несчастьем. А возможно, он просто-напросто будет далек от сочувствия и тем более от желания ретиво броситься за штопку чьей-то чужой, разорванной в клочья, жизни.

Я умею безошибочно распознавать людские натуры. Я не хвастаюсь. Это неопровержимый факт. В тот не очен радостный период моей жизни к данному замечательному свойству моего ума и интуиции притянулась совершенно странная способность видеть в людях то, чего на самом деле не существует. Наподобие того как дно корабля обрастает ракушками, моя выдающаяся способность видеть людей насквозь стала обволакиваться поразительной умственной тупостью — создавать этакую радужную иллюзию о людях, которых я знаю как непорядочных или законченных подлецов. То есть вот он подлец и негодяй, но со мной он непременно должен поступить по совести и чести. Внезапно я стала наделять их душевными качествами, которыми они не обладают, приписывать им несуществующие черты характера и достоинства. Ожидать от них того, на что они совершенно не способны. Делала я это без тени смущения и неуверенности в своей правоте. Но это полбеды. Самое страшное заключалось в том, что, в конечном счете, я начала верить в сказку, мной же придуманную, и мысленно рисовать картины, в которых тот или иной персонаж будет вести себя как настоящий герой и никак иначе!

Вспоминаю первый романтический ужин в ресторане. Пришла я на свидание в том же офисном деловом костюме, деревянно прослушала беззаботную болтовню своего спутника, за весь вечер ни разу не позволив себе ни улыбнуться, ни проявить хоть малейшее кокетство, изредка с трудом выталкивая из себя несколько заумных, а по сути тупых фраз. О том, чтобы создать атмосферу этакого легкого эротизма и говорить нечего. И после всего этого наивно надеяться на «успех». Господи, прости свою рабу и помилуй!

В тот вечер мне не только не хотелось рассказывать о себе, я сочла эту идею совершенно сумасбродной. Делиться своим несчастьем с этим вульгарным человеком казалось мне кощунственным.

Я напрочь забыла, что отвела себе роль этакой коварной обольстительницы. Совсем не приходило в голову вести себя так, как будто он чертовски обаятельный и привлекательный. А то, что я с величайшим трудом втемяшила себе в голову в качестве главного оружия, без которого невозможен дальнейший путь в задуманном направлении, а именно постоянные намеки на то, что я без ума от него, в нужный момент бесследно улетучилось.

Мое поведение на свидании никак не способствовало возникновению романтического духа. Дама, то бишь я, довольно долго с отрешенным лицом самозабвенно ковырялась вилкой в тарелке, ловя оливку. Подавляя в себе отвращение к чужому физическому уродству, злость к себе, затеявшей все это, я боролась с искушением убежать. Но, находясь в ступоре от идеи заставить бывшего мужа ревновать, во что бы то ни стало доказать ему, что и я не промах, если захочу, в невыносимых душевных муках продолжала мазохистский акт над собой. Потом бессознательно взяла столовый нож и стала вертеть им. В своем воображении я переключилась на игру с ножом. Представила, как медленно втыкаю его в столешницу между пальцев своей левой руки. С каждым разом увеличивая скорость, я мечтала попасть себе в руку, а затем яростно воткнуть нож в его колено, эротично упирающееся в мою ногу. Ну, чтобы дать выход своим эмоциям! Должна сказать, свидание закончилось без кровопролития и даже дало толчок к продолжению отношений.

Что касается его, то бог ему судья! Черт знает, о чем он думал. Наверняка все понимал, предвкушал и, возможно, злорадствовал. Конечно же, все понимал и не желал упустить случая. Пройдет немного времени, и к моему удивлению мой «милый друг» потерпит фиаско с новым управленческим аппаратом. Воистину пути Господни неисповедимы! Его довольно некрасиво, бездушно, с формальными почестями и напускной благодарностью за самоотверженный труд попросят освободить пост. И он, совершенно не ожидая подобного исхода, со слезами на глазах влился в унылые ряды бесславных рядовых «солдат».

В «омуте» я побарахталась недолго. Естественно, никаких «поощрений» за свои внеурочные «трудочасы» я не получила. В бессмысленных разговорах мои намеки о повышении в должности были столь робкими, что оставались без рассмотрения. Должна признать, что если бы меня о чем-то просили таким же образом, я бы повела бы себя так же. Очень скоро я поняла, что не стать мне «ценным работником» на этом поприще. И не стать мне им во веки вечные! Не мое это, не мое! Понимаете, не мое! Не родилась я для этого! А против природы не попрешь! Ну что ж с этим поделаешь, не дал Бог! А главное, что и не тянуло учиться этому. На этой не совсем безрадостной ноте я раз и навсегда поставила жирную точку в попытках испытывать себя в данной «области» человеческой деятельности.

Пожалуй, в этом месте моего повествования у читателя могут возникнуть логичные и справедливые вопросы. А, действительно, каким работником она была на самом-то деле? Заслуживала ли она повышения, о котором мечтала? Как выполняла свои функциональные обязанности? Относилась ли к клиентам компании с должным вниманием?

Без обиняков отвечу: работником я была более чем никудышным, но это не мешало мне относиться к клиентам нашей компании уважительно, терпеливо и вежливо.

Сейчас собираюсь поделиться с вами довольно оригинальной концепцией, можно сказать, непреложной истиной, к которой я пришла самостоятельно, но довольно поздно. (Хоть и говорят, что лучше поздно, чем никогда, но это не тот случай.) Уточню, непреложная истина действует только в рамках того времени, той компании и касается только того редкого человеческого вида, не имеющего никаких связей на каком бы то уровне (обо мне, разумеется!). Очень хочется верить, что где-то совсем по-другому. Так вот, безотказный, культурный, чересчур вежливый работник никогда не заслужит уважения со стороны начальства, не будет считаться толковым и незаменимым. (Вот пишу сейчас об этом, и тут же возникают ассоциации из дикого животного мира.) Продолжаю. Работник, не умеющий в нужный момент выпускать когти, оскаливаться, шипеть, нападать, а если нужно, то и кусать, или с открытой слюнявой пастью вилять хвостом перед «хозяином», — работник ни на что не годный!

Ну не умею я отказывать в работе, жаловаться, отстаивать себя! Не умею плести интриги, строить козни и гнуть колени перед начальством. Ну как возможно стать «своей», если не способна ни показать острые клыки, когда нагружают работой без повышения зарплаты, ни стукнуть по столу кулаком, когда надо добиться разъяснений, ни на дыбы встать, когда надо реабилитироваться. Если по завершении рабочего дня никогда не испытывала желания заглянуть в кабинет к управляющему с пожеланиями ему приятного вечера и чуть задержаться, чтобы обменяться с ним последними новостями и сплетнями.

Я была пионером на своем участке работы, взялась за дело энергично. А первопроходцам, как известно из истории человечества, не всегда достается почет и слава. Объем работы с каждым днем увеличивался, что было связано с ростом частного бизнеса в городе. И беда моя заключалась в том, что я, не понимая подвоха, была рада загруженности, потому что люблю быть загруженной. Для меня нет муки страшней, чем с нетерпением поглядывать на часы, в бездействии ожидая конца рабочего дня.

Скрупулезность — хорошее качество для работника, но только не в таких сложных условиях. Скрупулезность в работе только мешала мне, из-за нее не удавалось переделать все за рабочий день, и я катастрофически не успевала. В один прекрасный день в мои обязанности вменили еще и отчет. Отчет так отчет! Хотя дополнительная работа не меняла названия занимаемой мной должности и не прибавляла ни цента к зарплате.

После нескольких неудачных попыток справиться с отчетом самостоятельно я обратилась к ведущему специалисту:

— Марья Ивановна, у меня отчет не сходится!

— Слухай, до кинця роботы залышилася годына, давай завтра!

— Ладно, завтра так завтра!

Пришло завтра.

— Марья Ивановна, я пришла!

— Чого тоби трэба?

— А помните, мы с вами вчера договорились насчет моего отчета!

— А! Слухай… сёгодни пъятниця — короткый день! Давай с понедилка!

— Хорошо! В понедельник так в понедельник!

Пришел понедельник.

— Марья Ивановна, я пришла!

— Слухай, ты знову не вовремя… у мэнэ сёгодни дужэ багато роботы — не можу передаты! Слухай, а давай ты пидийды до Иваны Марьевны! Вона тэбэ курыруе! Нехай сядэ с тобою и всэ тоби росскажэ!

— Ладно! Ивана Марьевна так Ивана Марьевна!

— Ивана Марьевна, не клеится у меня отчет! Меня к вам направила сама Марья Ивановна!

— Ты че, с ума поехала? Прийти, когда у меня самой отчет на носу! Давай на конец недели это отодвинем!

Только на конец какой недели, она не уточнила. К концу недели, которую я неправильно определила, как конец недели, когда можно подойти с отчетом, Ивана Марьевна взяла отгул.

Мое седьмое чувство (после семи попыток «подъехать» к ней с отчетом) подсказывало, что Ивана Марьевна сама толком не знала, как должен быть оформлен мой отчет. И поэтому к концу последующих недель ничего хорошего с моим отчетом не произошло. Всем было некогда и не до меня — то внук родился, то печень разболелась, то прабабушка умерла, то на совещании, то где-то по обмену опытом… Так все откладывалось, откладывалось и откладывалось. А цифры мои не шли, хоть ты тресни! Но отчет делался со всем прилежанием, на которое я только была способна, и радовал глаз красивым каллиграфическим почерком.

Пришел час, когда я окончательно утратила интерес к помощи в составлении отчета. Интерес совершенно пропал после одного увлекательнейшего случая. Как-то нечистая сила занесла меня в кабинет начальницы. Захожу и вижу, как сама Марья Ивановна стоит на цыпочках перед своим же столом и певучим, заискивающим, совершенно незнакомым мне голосом стажирует нового работника, по-свойски раскинувшегося в ее личном кресле за ее рабочим столом. Новоприбывший был отпрыском какого-то начальника в деревне, из которой происходила сама Марья Ивановна. Под угоднический щебет начальницы у меня родился новый афоризм: «Не родись красивой, а родись в семье какого-нибудь начальника из периферии!»

И, разумеется, не было ничего странного и необычного в том, что я попала в «царскую» опалу из-за не состыковки тех проклятых цифр, так красиво, с великим прилежанием выведенных мной в сводном журнале. Меня отстранили от данного участка, понизив с третьего этажа до первого. В связи с этим вопиющим фактом мой участок затем разобьют на четыре части и рассадят по уютным углам большого кабинета с цветами в вазонах «своих» — чьих-то дочек и сыновей.. И у Марьи Ивановны, и у Иваны Марьевны найдутся время, желание и терпение, и ни Великий пост, ни похороны, ни дни рождения не помешают, и не подведут ни желудки с почками и селезенками ввести всех «деток» в курс дела. Вот они-то и окажутся молодцами, добросовестными работниками — всей армией моментально наведут порядок на моем участке! Ну и ладушки! Лучшего и не пожелаешь! Мое вам благословение на трудовом поприще!

Да катись оно все колбаской по Малой Спасской! Довольно с меня! Почто зря губить жизнь-то свою молодую! Не упав духом, я послала все к чертям и затеяла серьезные приготовления к испытаниям себя на выживаемость в другой системе координат. Было ли это бегством? Нет! Это был красивый уход… по-английски… навсегда! Уйти и начать искать свое. Что свое? Да все свое! И прежде всего, найти честный путь к реализации своих стремлений и духовных запросов.

До сих пор остались в памяти обрывки язвительных реплик бывшего. Одна из них, что я особа с неуживчивым характером. И, как он уверял, с неуживчивым характером далеко не уедешь! Отчего ж так? Не знаю, как насчет уехать, но улететь с неуживчивым характером очень даже возможно!

Поскребя по сусекам, наведя справки о некоторых знакомых моих знакомых, наладив некоторые «любовные связи» с интернетовскими претендентами на руку и сердце, собрав силы, мужество и чемодан, мысленно пожелав всем счастливо оставаться, я направилась в Борисполь. А утром следующего дня я со своим неуживчивым характером должна была лететь в Даллас — шинковать овощи на салаты в одном из техасских ресторанов, который через агентства по трудоустройству широко объявил всему миру о своей острой нужде в работниках такого профиля.

Следуя совету академика Льва Давидовича Ландау: «Надо постоянно стремиться к счастью, это обязанность человека, его долг!», полетела я «исполнять свой долг» в Техас. Ну, что ж, Техас так Техас! Салат так салат! Для начала неплохо!

Глава 2

Моя судьба — Нью-Йорк!

Невероятно вкусный и терпкий воздух в апреле, насыщенный весной, цветами и приветливостью, я не имела счастья вдыхать до этого момента. Оттого, только ступив на американскую землю, я слегка опьянела. Даже немного закружилась голова. Нужно сказать, подобное случается со мной после хорошего шампанского. А, как известно, пьяному море по колено, поэтому крайне смутные представления о том, как у меня здесь все сложится, стали предельно ясными: все у меня здесь сложится зашибись (знаю, слово жаргонное, не литературное, но заменять его не собираюсь). А по-другому и быть не может!

Упиваясь воздухом, я испытала необычайное душевное облегчение, подобно измученному страннику, который наконец-то вернулся домой после долгих скитаний. Несмотря на физическую усталость от длительного перелета, испытывая предельное нервное напряжение от неизвестности, меня охватило непередаваемое чувство легкости. Как это объяснить, не знаю. Приятный климат? Погодное благоденствие? Нет, что-то тут было еще. А что именно, невозможно описать словами. А вот интуиция убеждала в том, что я там, где мне следовало быть!

Америка буквально покорила меня. Наверное, это сродни любви с первого взгляда. Правда, со мной такого не случалось, чтобы вот так взять и воспылать трепетным чувством к мужчине с первого взгляда на него, но слышала, как люди рассказывали об этом чувстве. Что от первого взгляда на объект тело внезапно охватывает то ли озноб, то ли возбуждение, то ли что-то еще, очень напоминающее удар электрическим током. Поди объясни законом физики, отчего тебя так шарахнуло. У меня же любовь к Америке с первого взгляда вызвала чудно́е сладострастное щекотание под ложечкой.

Ну, в общем, вынуждена повториться: как ни старайся, не получится красиво и точно описать словами охватившие чувства, все равно будет не так живописно и живо. Надо ощутить лично. Да и у каждого человека это может проявиться по-разному. Глянь на пример со мной: зарождение любви к Дикому Западу отозвалось в моем теле в районе солнечного сплетения.

Итак, ступив на красную землю техасских ковбоев, я ничем особым не отличалась от остальных эмигрантов, прибывших задолго до меня и продолжающих прибывать по сей день. Всех эмигрантов, оказавшихся в Америке, объединяло и объединяет одно: все мы, в своем роде доведенные до края, являемся отважными охотниками за счастьем. Вот только у каждого из нас свои представления о счастье и путях его достижения.

Мой путь был нелегким, наверняка как у многих других иммигрантов. Изрядно помотав по стране, со временем судьба определила мне оседлое место в Нью-Йорке, которое я приняла, не раздумывая, наконец-то, сведя счеты со всеми своими неудачами, неприятностями, несчастьями, провалами и поражениями прошлого. Безмерно рада тому, что нашлось укромное местечко в этой великой и удивительной стране для такой маленькой и скромной особы, как я.

Любовь к Америке началась с Далласа, а вот расцвела, окрепла и окончательно завладела мной в Нью-Йорке.

Тут пришел мне в голову интересный факт. Всем известно прозвище Нью-Йорка — «Большое яблоко». Поражаюсь невероятному совпадению фактов о тесной связи моей жизни с яблоком, что, на мой взгляд, было неосознанно предопределено мамой.

Перед моим появлением на свет божий мама высадила яблоневую рощу. Я росла и развивалась среди яблонь. Яблоко, а точнее яблоко сорта «Белый налив», — до сих пор мой самый любимый фрукт. (И сейчас, в Америке, наряду с изобилием разнообразных экзотических фруктов на моем столе неизменно присутствуют яблоки.) Так вот, высаженная мамой яблоневая роща долгое время была камнем преткновения между соседями-родственниками в установлении консенсуса (так ими и не достигнутого), кому принадлежит роща. После раздела дома между родственниками основная часть рощи оказалась на «вражеской» территории, в том числе единственное дерево сорта «Белый налив». И это было самое печальное для меня. Доступ к дереву был мне заказан. Хочется думать, что не жадность родственничков заставляла гнать малое дитя из-под яблони, а «военное положение» в семье. Но не было такой силы, которая могла бы противостоять моей смелости заявиться в «тыл неприятеля» с целью сорвать свежее сочное яблоко и тут же его слопать. А если яблоки оказывались спелыми, то поступить так же со вторым и третьим.

Далее. Первое весьма дальнее путешествие, положившее начало моей сумасшедшей страсти к странствиям, было совершено в город Алма-Ата¹, название которого в переводе с тюркского означает «местность, богатая яблоками». Эта дальняя поездка в гости к дяде не прошла для нас бесследно. В те далекие времена столица Казахстана была довольно обеспеченным городом. Через несколько лет по настоятельному приглашению маминого брата мы решили переехать на постоянное место жительства к нему в город яблок. Несмотря на то что этому не суждено было осуществиться, это было мое первое и очень серьезное вовлечение в переезд. (О смене места жительства я мечтала с детства.) Во время подготовки к переезду мы с мамой настолько измотались морально и физически, настолько живо и глубоко прочувствовали всю тяжесть переезда, изрядно перенервничали из-за того, что не смогли собрать требующуюся денежную сумму, что все это вполне может восприниматься в качестве реального жизненного опыта переезда.

И наконец, Нью-Йорк! Вот он во всей своей красе! Город, который, в конечном счете, дал мне покой, счастье и успех, называется «Большим яблоком». Это ж надо!

Нью-Йорк! Нью-Йорк! Нью-Йорк! Это целая вселенная — уникальная, великая, могущественная и деловая. В пресловутой «медали» человечество усматривает две противоположные стороны — хорошую и плохую. Нью-Йорк и есть та «медаль», которая имеет две стороны. Его история изобилует случаями, когда город проявляет свое коварство и опасность. Но здесь не об этом. Здесь о том, как город влюбил меня в себя.

Да-да, а вы не знали? Города, как и люди, могут влюблять в себя. Нью-Йорк со своей сердцевиной Манхэттеном — именно такой город. Нет, это не город! Это объемнее, значительнее и лучше! Город окутывает тебя, как пушистый плед в холодную погоду, теплой атмосферой радушия, вызывая романтические чувства, которые глубоко залегают в душе. (Сравнение с пледом довольно банальное, но точное). Так вот, у тебя нет никаких сомнений — это самые крепкие чувства. И ты понимаешь: ваш «брачный» союз с городом навсегда!

Когда влюбляешься по-настоящему, как говорится, сильно и навсегда, то любишь в предмете своего обожания все и порой восхищаешься даже тем, что многих может раздражать. «Голос» Нью-Йорка многогранен! Это синтез звуков: громкий рэп из открытого окна машины, перебивающий китайских зазывал, торгующих сувенирами; бибиканье на все лады спешащих авто; беспрерывный скрип шин резко тормозящего транспорта, уступающего дорогу нетерпеливым водителям; пронзительный свист швейцаров гостиниц, ловящих такси по требованию; лязг подземки под разговоры туристов на всех языках мира, остановившихся на краю платформы.

Современные здания, небоскребы различной высоты и формы, с мириадами разнообразной геометрии ячеек по поверхности мирно соседствуют с почтенными церквями, синагогами, музеями, театрами, построенными в предыдущие столетия, что приумножает неповторимость города.

Как различные группы музыкальных инструментов создают богатое звучание симфонического оркестра, так и архитектурный ансамбль Нью-Йорка прекрасно исполняет свое предназначение «застывшей музыки» — вызывает головокружительный восторг и мурашки по коже от созерцания его. Меня никогда не перестанет восхищать то, на что способны человеческий разум и руки.

Улочки аккуратно и ровно уложены между железобетонными глыбами-сооружениями, предположительно сталкивающимися лбами где-то высоко в поднебесье. Они берут начало и заканчиваются в небесно-голубых просветах, что создает иллюзию «света в двух концах тоннеля». Действительно, многие люди нашли здесь настоящий, не иллюзорный «свет в конце тоннеле», у многих здесь мечта стала реальностью, сказка — былью.

Чтобы сказка стала былью, чтобы мечты сбывались или, другими словами, чтобы удовлетворить свои высокие амбиции (у кого они имеются), надо постараться, чтобы город принял тебя и оценил. В противном случае может произойти непоправимое. Город подомнет тебя под себя, а затем может и вовсе раздавить. Где куются деньги мира, где есть возможность в одночасье стать очень богатым или враз очутиться на самом что ни на есть грязном дне, нужны острое чутье, интеллектуальная гибкость, предельная осмотрительность. Если ты не в состоянии в себе это развить — пиши пропало и настоящим ньюйоркцем тебе не стать во веки веков. Так и будешь прозябать на «задворках великой империи», считая себя лузером. У Фрэнка Синатры есть замечательная песня. В моем переводе смысл песни таков: хочу стать частью Нью-Йорка, начать все с нуля, хочу проснуться в городе, который никогда не спит, и обнаружить, что я номер один, во главе списка, на вершине холма, если я смогу добиться этого в Нью-Йорке, то смогу добиться этого где угодно, все зависит от меня.

Города, как и люди, имеют свои биографии. В прошлом Нью-Йорк имел репутацию едва ли не самого опасного и криминального города в США. Современный Нью-Йорк — другой, словно возродившийся из пепла, подобно мифической птице Феникс. Сегодня Нью-Йорк может гордиться самым низким показателем преступности среди двадцати пяти крупнейших мегаполисов Америки.

Местами Нью-Йорк сказочно богат и безумно красив, местами просто красив, а местами… местами черные районы, китайские районы, районы, о которых, пожалуй, лучше не упоминать!

Лучше упомянуть людей, благодаря которым Нью-Йорк так красив, величественен и уникален, благодаря которым биография города столь богата, интересна и неповторима! Как не вспомнить людей, некогда родившихся здесь и оставивших неизгладимый след в жизни города, или тех, кто приехал сюда для того, чтобы творить во имя его процветания, во имя людей и будущих поколений. Ой, возможно, скажете вы, при капитализме люди думают только о прибыли. А на мой взгляд, думать о прибыли — значит думать правильно! А как же может быть иначе, если желаешь осуществить грандиозные задумки!

И, приумножая свое состояние, они развивали, застраивали, улучшали этот город. Без них Нью-Йорк не стал бы таким, каким мы видим его сегодня. Процветая сами, они способствовали процветанию города, да и страны в целом. Ставя мировые рекорды во многих сферах деятельности, они влияли на умы других людей и двигали человеческий прогресс вперед. А мы, следующее поколение — избалованное и эгоистическое, пользуемся плодами трудов людей прошлых времен, воспринимая все как должное, как будто так было всегда, зачастую не задумываясь над тем, насколько наша жизнь легка и комфортна лишь потому, что задолго до нас здесь плодотворно творили гении, иногда не щадя живота своего (в буквальном смысле слова).

А сейчас, друзья мои, некоторым из вас потребуется терпение и только терпение. Я собираюсь обратиться к сухим историческим фактам. Постараюсь особо вас не нагружать и пронесусь галопом по некоторым незаурядным событиям Нью-Йорка с упоминанием лиц, без которых Нью-Йорк не был бы Нью-Йорком.

Тем же, для кого эта тема будет совершенно неинтересной, даю совет пропустить эту часть и перейти к чтению следующей главы. А для тех, кто все же решит идти со мной в ногу до «конца», точнее до последней страницы, я с удовольствием назову несколько имен, вошедших в историю не только США, но и всего мира и имеющих самое непосредственное отношение к Нью-Йорку.

У каждого из нас свои кумиры, я же преклоняюсь перед людьми умными, смелыми, решительными и щедрыми. Щедрость — особая черта Соединенных Штатов, делающая страну исключительной. Благодаря этой черте США заметно выделяются среди других стран на земном шарике. Вряд ли вы найдете страну, кроме США, которая могла бы похвастаться огромным числом благотворителей.

Давайте посмотрим правде в глаза: алчность к деньгам повелевает многими людскими душами. Филантропы — это люди, которым либо неизвестно это чувство, либо они сумели победить его в себе. Поэтому я ставлю благотворителей на первое место и в основном буду говорить о них.

Ставлю их на первое место даже перед деятелями культуры и искусства, а уж тем более перед звездами Голливуда. Разве можно сравнить красиво сыгранную роль какого-нибудь пожирателя женских сердец или благотворительный фонд, за счет которого сегодня выживает нищий или прибывший в поисках лучшей доли иммигрант или спонсируются научные исследования в поиске нового лекарства от какого-нибудь страшного недуга? Вполне возможно, для многих это звучит кощунственно, ну что поделаешь — я так мыслю и так чувствую.

Поэтому в благотворительности я усматриваю настоящий подвиг (не побоюсь преувеличения), а людей, делающих благотворительные взносы, строящих за свой счет различные учреждения для общественного пользования, причисляю к героям мирного времени, независимо от того, чем они руководствуются — желанием прославиться при жизни или оставить вечную память о себе. Ни в том, ни в другом не нахожу ничего предосудительного. В любом случае потомки только выигрывают от этого.

Итак, представим, что если бы я поселилась на этой земле лет этак сто пятьдесят тому назад, то могла бы по праву назвать себя землячкой делового гения, миллионера Александра Тёрни Стюарта. Для преобразования и модернизации пригорода Нью-Йорка им был куплен участок земли площадью более семи тысяч акров и назван Garden City (Город-сад). Но при жизни у него не дошли руки до упорядочивания этой земли.

После смерти Александра Тёрни Стюарта в 1876 году его вдова, Корнелия Клинч, пожертвовала 50 миллионов долларов коммуне для воплощения мечты мужа в реальность: сделать пригород соответствующим его названию — цветущим садом. Нужно отметить, что и вдове не довелось дожить до того момента, когда запущенный участок Garden City благодаря внушительным денежным вливаниям и содействию приверженцев их идей (потомков), превратится в один из самых роскошных ухоженных пригородов Нью-Йорка.

Если бы я появилась в здешних местах еще раньше, лет этак двести тому назад, я бы могла по праву назвать себя соседкой хваткого грубияна, увальня-красавца (он был ростом под два метра), американского магната и филантропа Корнелиуса Вандербильта. Рожденный в Статен-Айленде и начавший свою трудовую деятельность в двенадцать лет с лодочника на просторах Нью-Йоркской гавани, он заработал свой первый миллион на речных перевозках, на парусных баржах, опустив цену на билеты до смехотворной.

Впоследствии, благодаря своему уму, смелости и крепким ребрам, которые не раз пытались переломать ему конкуренты, он стал успешнейшим предпринимателем США в XIX веке в области железнодорожных путей. Он затевает строительство грандиозного по тем временам сооружения — Grand Central Terminal, который украшает город и поныне. Это вокзал с рекордным числом платформ и путей, которым сегодня ежедневно пользуются миллионы людей, приезжая на работу в Манхэттен и покидая его. В 1873 году он основывает университет, который сегодня является лидером в стране по подготовке медицинского персонала, исследовательской работе и лечении пациентов. Чудовищно разбогатевший Корни, для которого учеба ничего не значила, не скрывал своего убеждения, что все, кто учится грамоте в школе, попросту зря теряют время.² Я бы поспорила с ним на этот счет, нет, пожалуй, только привела бы один пример, доказывающий его неправоту. Очень даже возможно одновременно быть грамотным, образованным и миллионером, каким был Эндрю Карнеги, который придерживался диаметрально противоположной точки зрения и в своей образованности, которую, кстати, он приобрел самостоятельно, видел преимущество перед другими людьми.

Скажу несколько слов и о нем. Эндрю Карнеги — мультимиллионер, один из крупнейших благотворителей в истории человечества. В своем знаменитом эссе «Богатство» он написал: «Человек, который умирает богатым, умирает опозоренным». Все свое состояние он отдал на нужды благотворительности. Кроме многочисленных благотворительных фондов им было учреждено три тысячи публичных библиотек. С именем Эндрю Карнеги связано культурное наследие Нью-Йорка. Знаменитый Карнеги-холл, построенный на деньги Э. Карнеги, является одним из главных концертных залов мира³.

Еще одно имя. Маргарет Оливия Слокум Сейдж — вторая жена довольно нечистоплотного в зарабатывании денег миллионера Рассела Сейджа, прославившегося своей невероятной скупостью. Будучи несметно богатым, он умудрился украсть вентилятор из зала заседаний Western Union. Но речь не о нем, а о его жене. В 1906 году после его смерти она стала одной из самых богатых женщин США, унаследовав огромное состояние мужа, значительную часть которого раздала на благотворительные цели. Маргарет Оливия Слокум создает фонд Рассела Сейджа, который в 1909 году приобретает у Корда Меера участок площадью 142 акра, что послужило рождению Форест-Хилса, впоследствии получившего международное признание в качестве самого раннего города-сада в Америке. Форест-Хилс тесно связан с историческими событиями. Здесь на Станционной площади 4 июля 1917 года Т. Рузвельтом была произнесена знаменитая речь «100% American». В 1923 году теннисный стадион в Форест-Хилсе, первый бетонированный стадион в Америке, был преобразован в Теннисный клуб Вест-Сайд — место, где рождается первое национальное первенство по теннису (US Open). На протяжении десятилетий Вест-Сайд становится центром теннисной жизни всей страны.

Помимо многочисленных денежных взносов на развитие образования, строительство школ, церквей, обустройство парков, библиотек, пожарного департамента Маргарет Оливия Слокум Сейдж делает баснословные пожертвования на поддержку иммигрантов, больниц, музеев, спонсирует создание самолета первой женщине-авиадизайнеру Лилиан Тодд по ее собственному проекту.

Кстати, несколько слов об авиации. Совершенно излишне говорить о роли авиации в нашей жизни и насколько мы должны быть благодарны пионерам предыдущих поколений, смело покорявшим небесные выси. Представьте, что бы мы сейчас делали, если бы не они, смелые и дерзкие! До сих пор неделями болтались бы по морям-океанам ради достижения берегов Америки, например. А так вжух — и ты в Америке! Вжух — в Японии, в Украине! Я снимаю шляпу перед мужеством и бесстрашием первых пилотов во всем мире, но в особенности перед женщинами-пилотами. Наравне с мужчинами они постигали эту сложную науку, пожинали плоды успехов, славы и, естественно, разделяли с ними и поражения — наравне с мужчинами они часто гибли.

Их, смелых и сильных духом женщин, было немало по всему свету в то время, когда человечество делало первые шаги в авиации. Интернациональный клуб женщин-авиаторов (другое название «99»), насчитывающий сегодня 6500 членов из 30 стран, помогающий женщинам получить авиационное образование, да и в целом способствующий улучшению положения женщин-авиаторов, был создан в 1929 году в Нью-Йорке. Это было потом, а поначалу… Куимби Гарриет, переехавшая из Сан-Франциско в Нью-Йорк работать театральным критиком в журнале Leslie’s Illustrated Weekly, автор семи сценариев, по которым были сняты фильмы в стиле немого кино, стала первой женщиной в Америке, получившей в Нью-Йорке удостоверение пилота, и первой в мире женщиной-пилотом, самостоятельно перелетевшей через Ла-Манш. Она же стала дизайнером уникальной формы для женщин-авиаторов: при необходимости брюки превращались в юбку (в то время брюки в обыденной жизни были для женщин недопустимы). Куимби Гарриет погибла в 1912-м в возрасте 37 лет, неожиданно выпав из самолета вместе с пассажиром. Ее смерть заставила задуматься о безопасности в воздухе (в то время кабины самолетов были открытыми, а о ремнях безопасности никто слыхом не слыхивал).

Элинор Смит, уроженка городка Фрипорт, расположенного неподалеку от Нью-Йорк-сити, стала самым молодым в мире профессиональным пилотом. Права на вождение самолета она получила в шестнадцать лет. В своих мемуарах Смит вспоминает, как ее наставник (довольно крупная фигура в авиации — летчик-испытатель, летный каскадер, барнстормер, демонстрирующий трюки в воздухе как доказательство прочности самолетов) привязывал к педалям блоки, чтобы ноги десятилетней ученицы могли достать их. Сохранился в памяти и день ее первого самостоятельного полета. Сделав три взлета и посадки, воодушевленная, она выскочила из кабины самолета и стремглав побежала на уроки в школу.

Элинор Смит стала первой женщиной летчиком-испытателем в Fairchild и AviaBellanca (американские компании по производству самолетов). За смелость и дерзкие выходки в небе Элинор получила прозвище Летающая хлопушка. Упомяну здесь об одном курьезе. Очередная попытка установить новый рекорд в высоте полета едва не закончилась катастрофой. Летчица потеряла сознание, и самолет стал резко пикировать. Но все обошлось: Элинор вовремя пришла в себя и благополучно посадила летательный аппарат. У сотрудников редакции авторитетной газеты The New York Times сложилось мнение, что летчица может погибнуть в авиакатастрофе в любой момент, поэтому они заблаговременно подготовили некролог (это было в 1931 году). Он пролежал в отделе некрологов невостребованным 80 лет, ровно до 2010 года, когда знаменитая летчица умерла естественной смертью в возрасте 98 лет.

С 1926 года Элинор Смит устанавливает многочисленные рекорды на летную выносливость, на выносливость с дозаправкой в воздухе, а также рекорды в скорости, высоте и во времени полета.

В 1927 году семнадцатилетняя Элинор по примеру Берта Акоста совершает хулиганский полет под четырьмя мостами Нью-Йорка — Куинсборо, Вильямсбургским, Манхэттенским, Бруклинским. За это мэр города наказал ее изъятием прав авиапилота на десять дней. Кстати, в письме о временном изъятии прав была приписка с просьбой об автографе.

О, кстати, несколько слов о мостах Нью-Йорка! Следует напомнить, что Нью-Йорк — островной город с многочисленными реками и бухтами. Только в самом Нью-Йорк-сити шестьдесят мостов, а может уже и больше. (А в штате Нью-Йорк их более двух тысяч.)

Давным-давно жил-был один еврей. Звали его Роберт Мозес. Родившись в городе Нью-Хейвен, штат Кентукки, всю свою жизнь он посвятил Нью-Йорку. Если верить писателю и журналисту Роберту Каро, еврей Роберт Мозес не хотел быть евреем. По мне так это беспрецедентный случай: еврей и не хочет быть евреем. При этом он не хотел быть евреем не из-за каких-то внешних обстоятельств или угроз, а по собственному желанию. Не без удовольствия Роберт слал друзьям открытки с пожеланиями счастливого Рождества и получал в ответ такие же. Впоследствии он принял христианство.

Роберт был очень важным и гордым человеком. Ну а почему бы им не быть, если ты родом из богатой аристократической семьи и незаурядно умен. Сам президент Рузвельт жаловался на него, называя высокомерным, но в деньгах ему не отказывал. Поясню. Речь идет о программе Рузвельта New Deal, которая предусматривала федеральное финансирование штатов для налаживания жизни американцев после Великой Депрессии. Чтобы получить деньги, нужно было убедить правительство в полезности представленных планов, проектов, перестроек. Отказы были нередки, но Мозес не раз удостаивался такой великой чести. Хитрый Роберт умышленно занижал сумму затрат на строительство объектов в Нью-Йорке. Для чего он это делал? Мозес рассуждал так: попросишь много денег, правительство может отказать, а когда строительство уже идет, правительство не допустит остановки проекта и обеспечит необходимыми финансами для его завершения. Ведь не порядок, когда в центре столичного города царит разруха, стоят недостроенные объекты. (Хотя в странах СНГ подобное не такая уж редкость.)

Получив финансирование, Мозес как одержимый принялся строить, строить, строить и еще раз строить. Ломать старое и возводить новое. Хлебом его не корми — дай только возможность что-нибудь построить, куда-нибудь врезаться дорогой, где-нибудь разбить парк, обустроить площадку, стоянку. Он возводил мосты, строил тоннели и железные дороги, сооружал скоростные магистрали, значительно облегчающие движение автомобилей в настоящее время. Также на его счету жилые дома, стадионы, бассейны, театры, парки, детские площадки.

Вот чем отличается эта великая страна от других — наличием таких вот гениев-«маньяков». Дай денег какому-нибудь руководителю нашей страны и тут же недосчитаешься половины.

Под руководством Роберта Мозеса были построены мост Трогс-Нек и самый протяженный в мире на то время подвесной мост Верразано, мост Трайборо (сегодня он известен как мемориальный мост имени Роберта Кеннеди), стадион Ши, крупнейший комплекс театров и концертных залов Линкольн-центр⁴, комплекс зданий штаб-квартиры ООН. В 1937 году Мозес берется за облагораживание территории, отведенной под городскую свалку, затем, в 1939-м, становится одним из организаторов проведения на этом месте всемирной выставки под названием «Мир завтрашнего дня». Площадь выставки составляла 4,9 кв. км, что является рекордным по сей день, ее посетили более 44 млн человек⁵. По окончании работы выставки на этой территории был разбит один из крупнейших парков — Флашинг-Медоус. Популярнейший у ньюйоркцев парк Джонс-Бич — шестнадцатикилометровый пляж на юго-западе Лонг-Айленда с автомобильными дорогами, обеспечивающими удобный доступ к новому парку, — тоже дело рук Мозеса.

Роберт Мозес умер в 1981 году, но по сей день некоторые старожилы считают его бессердечным, хотя и непревзойденным гением, не могут простить ему резкое врезание скоростных дорог в их жилые кварталы, но мы, нынешнее поколение, низко кланяемся ему и говорим огромное спасибо. Сегодня множество различных объектов и дорог в штате Нью-Йорк названы именем Мозеса.

Идеологическая пропаганда в СССР была направлена на то, чтобы вызвать у простых людей презрение и ненависть к богатым людям Америки (а как могло быть иначе?). И, надо сказать, это удалось: нетрудно вызвать у неимущих патологическую озлобленность к имущим. Имена богатейших капиталистов были нарицательными и ассоциировались с врагами не только трудящихся, но и всего человечества. В отрочестве я часто слышала реплику: «Что я тебе, сын Рокфеллера?!». К этой фразе прибегали молодые люди, когда у них не было либо денег в складчину, либо желания давать деньги в складчину. И произносилась эта фраза непременно с презрением к богатству. Как мы были далеки от истины! Тогда мы не могли знать, что имя мистера Джона Рокфеллера ассоциируется не только с несметными богатствами, но и с великой филантропической деятельностью.

Мистер Джон Рокфеллер, человек крайне набожный, ни при каких обстоятельствах (даже во время путешествий) не позволявший себе пропустить воскресную службу в церкви, внешне был неэмоциональным человеком. На самом же деле он был чрезвычайно чутким и чувствительным. Будучи ребенком, он очень тяжело перенес смерть своей сестры, пролежав ничком на траве вдалеке от дома в течение 12 часов. Черствый, крайне жесткий и беспощадный в бизнесе, Рокфеллер был нежным отцом четверых детей. Любящий папаша не считал зазорным подниматься в детскую спальню к плачущим малышам. Он трогательно и нежно заботился о больной жене (до самой ее смерти в 1915 году). Преданно любивший Лауру, он прожил с ней 50 лет душа в душу. В память о ней Джон Рокфеллер создал благотворительный фонд, действующий и поныне.

Первый долларовый миллиардер в истории человечества, великий филантроп, основатель фонда, жертвующего колоссальные суммы на образование, науку, здравоохранение, содержание домов престарелых, на разрешение глобальных экологических проблем, служил примером здорового образа жизни, не употреблял алкоголь и не курил.

Возможно, скептики поспешат меня заверить, что, мол, миллионеры, участвующие в актах благотворительности, преследовали меркантильные цели — снизить подоходный налог (напомню, что закон о понижении федерального подоходного налога в связи с благотворительностью был принят в США в 1917 году). Между тем задолго до появления этого закона в 1892 году Рокфеллер учреждает Чикагский университет, в 1901 году — Медицинский институт имени Рокфеллера, в 1902 году — Всеобщий образовательный совет, в 1913 году — Фонд Рокфеллера.

История большой благотворительности США и в частности Нью-Йорка не ограничивается перечисленными именами, их обширный список пополняется современными людьми-легендами.

Напоследок хотелось бы назвать еще одно имя, причем огласить его стоя. Имя нашего современника, мэра города Нью-Йорка — Майкла Блумберга. Согласно рейтингу Forbes он занимает одиннадцатое место в списке самых богатых людей планеты. А много-много лет тому назад, чтобы оплатить учебу в университете, Майклу приходилось брать кредиты в банках и подрабатывать парковщиком.

В период с 2004-го по 2011 год Майкл Блумберг входил в десятку лучших американских филантропов.

В одном из интервью Блумберг заявил, что заслужил место на небесах. И я думаю, он имеет право так говорить, поскольку созданный им Фонд филантропов помогает людям беднейших стран на Земле. Благотворительные пожертвования фонда Блумберга распространяются на пять областей: окружающая среда, здравоохранение, искусство, государственные инновации и образование.

Не буду озвучивать цифры щедрых пожертвований на развитие искусства, образования и охрану окружающей среды. Приведу лишь несколько примеров благотворительности в области общественного здравоохранения. Геродот писал: «Когда нет здоровья, молчит мудрость, не может расцвести искусство, не играют силы, бесполезно богатство и бессилен ум». В общем, жизнь не жизнь, если нет здоровья!

Посмотрим, что в этом направлении сделал и делает Блумберг для нас — людей всего мира, кроме внушительных пожертвований на улучшение дорог⁶ и искоренение полиомиелита.

Майкл Блумберг создал и возглавил Фонд филантропов, который является 12-м по величине в США. Данный фонд жертвует фантастические суммы на борьбу с таким злом, как табакокурение. В марте 2012 года фонд выделил 220 млн долларов на борьбу с употреблением табака, к 2016 году на меры по сокращению употребления табака, особенно в странах с низким уровнем доходов населения, в общей сложности был пожертвован 1 млрд долларов.

Фонд Блумберга поддерживает инициативы, направленные на улучшение здоровья женщин. В июле 2012 года фонд выделил 50 млн долларов на глобальную инициативу по планированию семьи, программу Фонда Билла и Мелинды Гейтс, нацеленную на оказание акушерской помощи и доступности контрацептивов для женщин развивающихся стран.

В октябре 2012 года фонд пожертвовал 8 млн долларов на «Программу материнского здоровья», цель которой — сокращение материнской смертности в Танзании.

Огромные пожертвования поступают на предприятия для улучшения здоровья работающих женщин, на предоставление услуг по охране репродуктивного здоровья женщин из стран Африки и Латинской Америки.

С 2012 года Фонд филантропов Блумберга выделил 16,5 млн долларов на трехлетнюю программу по профилактике ожирения в Мексике в поддержку политики общественного здравоохранения⁷.

23 марта 2015 года Фонд филантропов Блумберга совместно с правительством Австралии запустил четырехлетний проект «Данные для здоровья» на сумму 100 млн долларов. Цель заявленной инициативы — помочь 20 странам с низким и средним уровнем доходов населения улучшить сбор данных в области общественного здравоохранения для более эффективного решения проблем в этой сфере.

Ладно, ладно! В курсе, разошлась не на шутку! Понимаю и уже представляю, как некоторые из читателей начинают прикрывать рот рукой, тактично пряча зевоту. Думаю, пора остановиться, не хочу злоупотреблять вашим терпением. Да, вряд ли у меня когда-нибудь иссякнет желание говорить о достойных людях, но рассказ-то мой не из серии ЖЗЛ Америки, а о простых людях — моих соседях.

Глава 3

«Встречают по одежке…»

Оглядываясь назад, думаю, что мой пример не так уж плох для подражания. Пример того, как можно сильно желать стать счастливым человеком и таки им стать. Думаю, когда закончу рассказывать о соседях, немного передохну, а затем засяду и напишу книгу для желающих пойти по моему следу. Нет, пожалуй, лучше подробную инструкцию о том, что делать, а чего лучше не делать при первых шагах по неизведанным для вас тропинкам в поисках такого сокровища, как счастье. А пока только заявлю: «Терпение и труд все перетрут!»

Время работы в Далласе, хочу подчеркнуть, тяжелейшей работы, пролетело незаметно. Я так ничего и не увидела (посещение нескольких интересных музеев, в том числе Дили-плаза, где было совершено убийство Джона Кеннеди, в счет не принимается). Среди овощей, овощерезок, грязных вилок и ножей, крошек на полу и швабр-веников я так и не разглядела, что происходит вокруг. Я так ничего и не поняла, как живут здесь люди, чем они дышат, и что бы делала я, решив остаться здесь навсегда. Но произошло нечто более важное: я глубже поняла саму себя, более обстоятельно разобралась в своем характере. Оказалось, человек я совершенно незлопамятный, все обиды на кого бы то ни было бесследно испарились, словно их и не существовало. Я стала испытывать сильные чувства к своей малой родине — как любящая старшая сестра к младшей (чего раньше не было). Я поняла, что я практичная и сильная, что с таким чертами характера — жуткой боязливостью и одновременно долей смелости, которая толкает меня вперед, чтобы доказать самой себе, что я непременно смогу преодолеть трудности и добиться много чего достойного. При наличии денег и знании языка для меня не было бы никаких проблем приспособиться к жизни хоть на Луне (конечно, утрирую и ограничусь территорией англоязычных стран). Но вопрос состоял в другом: как при таких расчудесных качествах характера приспособиться к новым условиям жизни, когда денег в обрез, а владение английским на так себе уровне.

Также мне стало предельно ясно, что природа создала меня не для физической работы. Хотя я не из кисейных барышень, не понаслышке знаю, что такое физический труд, но все же, должна сознаться, что я баба не «кровь с молоком», далеко «не кровь с молоком». Словом, не очень крепкая и выносливая физически. «Рубить» овощи по десять часов, а если нужное количество овощей уже нашинковано, то быть постоянно на подхвате, убирать посуду со столов, складывать ее в посудомоечную машину, поднести клиенту поднос с едой, подмести, вытереть, вынести — это крайне тяжело физически. Даже если бы это длилось восемь часов — как для служащих у меня на родине, или шесть часов — как для медработников у меня на родине, честно скажу, мне не под силу. Говорят, Бог дает человеку столько испытаний, сколько он сможет выдержать. В случае со мной он ошибся, несколько переоценив мой физический потенциал.

Вставать приходилось с «первыми петухами», чтобы приезжать со всей командой поваров — на час раньше. Для поваров ресторанным менеджментом была организована машина, бесплатно доставляющая их на работу.

— Могла бы поспать подольше! — советовали сердобольные коллеги.

— А как же добираться-то самой? — интересовалась я.

— Общественным транспортом, или пойди сдай на права, возьми машину в аренду и вперед!

— Так за все надо деньги платить! — возмущалась я. — Да и с английским у меня туговато!

— А ты можешь сдать экзамен по вождению и на русском.

— Я — на русском?! Куда же это годится!

Гордость моя была уязвлена. На русском? Не бывать этому! Столько лет учить английский и не уметь применить его. Где такое видано?! И я приобрела брошюру по подготовке к экзамену на английском. Едва сумев прочитать название глав, я улетела с ней в Нью-Йорк. Я улетела в Нью-Йорк с ней и с Марией.

В ресторане Далласа, среди многочисленных новых знакомых, которыми поневоле довелось обзавестись, как говорится, «прям у домны», была большеглазая, коренастая, с низко посаженной попой Мария из Львова. Познакомились, разговорились, подружились и вместе уехали из Далласа. Она навсегда убегала от мужа скряги-миллионера к родному брату, работающему на ударных стройках Нью-Йорка, я же — поглазеть на Нью-Йорк и, возможно, найти работу полегче. Когда она позвонила мне и сообщила о своем намерении совершить тайный побег, ее короткий и решительный вопрос «Ты летишь со мной? Да или нет?» не оставлял мне времени на размышления, сомнения и колебания. Мы отправились в аэропорт вместе.

Как гласила народная молва на Родине, проложить начало к своему «взлету» неквалифицированным трудом не составляло сложностей и в Нью-Йорке. Выяснилось, что и здесь нет проблем с местами для ночлега в шелтер-отелях и, судя по объявлениям, всегда есть нужда в официантах, сиделках, грузчиках, продавцах, уборщиках. Что-что? Нужда в сиделках, продавцах, уборщиках… Как можно определиться с этим шикарным выбором рабочих мест, если ты, то есть я, оказавшись в Америке, понимаешь, что английским не владеешь вовсе. Ну а как еще можно это обозначить, если ты и слова не понимаешь, когда к тебе обращаются, и более всего боишься сказать что-то в ответ. (В Далласе при резке капусты на задворках ресторана или сборе посуды со столов приобрести опыт общения на английском было весьма затруднительно.) Господи, как мне было невыносимо жаль всех тех лет, отданных на упорное изучение английского (школа, институт, самообразование). Мне тогда думалось, что все эти годы брошены коту под хвост. К великому счастью, это оказалось не так. Как говорится, всему свое время. Но тогда я решила: надо взяться за английский по-новому.

Наверное, все же судьба — это нечто такое, что тобой повелевает, захочет — поможет, а захочет — подставит подножку. В Нью-Йорке мне везло изрядно. По соседству с моим временным местом обитания оказался русский магазин, которому требовались помощники грузчиков — раскладывать товар по прилавкам. Русский магазин был частной собственностью пакистанца, и, естественно, все продавцы были земляками босса, которые разговаривали на английском так, что я только к концу второй недели своего трудоустройства поняла, что они общаются на английском. Среди русских покупателей иногда попадались и американцы. Как тут можно было «подхватить» английский?!

Работать физически здесь было легче, чем в Далласе. Другой режим работы, да и сказывалась закалка, приобретенная в более суровых условиях. И что там говорить: мужской коллектив — коллектив не женский! Несмотря на то что пакистанцы мусульмане (нам хорошо известно бесправное положение женщин в их обществе), за границей они другие. О своих традициях и укладе жизни здесь они не хотят помнить. Здесь они мужчины-джентльмены. Возможно, мы, белые женщины, для них и вовсе не женщины. Но работать с ними было одно удовольствие. Они оказались приветливыми и доброжелательными коллегами, готовыми помочь в любую минуту. Кто знает, может, за мое доброе отношение к ним они платили мне той же монетой.

Но морально все же было тяжело. Перестала радовать возможность тут же с прилавка схрумкать свежую морковь или яблоко и всегда иметь на столе свежую редиску. Охватывала смертельная тоска по родным и близким. Я страдала до исступления.

Уехать одной и так далеко — это, бесспорно, смелый поступок! Ну а как быть с прилагающимся к этому комплектом из трех «С» — сложно, страшно и стрессово. На этапах моего личностного и духовного становления как гражданки вселенной (потому что, начиная с Нью-Йорка, а затем через последующие путешествия я встану на великий путь познания мира, и вся вселенная станет мне домом родным) иногда возникали ситуации, подталкивающие к… к… не то чтобы расстаться со всеми своими мечтами и надеждами на светлое будущее, а к тому, чтобы забраться в самый дальний уголок подсобки магазина и там без промедления взять и помереть. Слышала (или сама придумала — не уверена!), что счастье нужно либо выстрадать, либо заслужить. Если принять это за аксиому, я была на правильном пути.

Опять все случилось по Соломону — прошло и это. Человек ко всему привыкает. То, что было непривычным, наводило грусть и тоску, стало обыденным.

Через месяц-другой меланхолия стала потихоньку отступать. А потом незаметно и вовсе исчезло подавленное настроение, хандра и желание помереть в подсобке! Ну, потому что как это — взять и умереть в подсобке в полной безызвестности! На Родине будут говорить, вот дура, не ведала, что творит, уехала, чтобы помереть на чужбине, так и не испытав счастья. Нет, так не годится! Надо взять себя в руки.

Постепенно втянулась в ненавистную работу, стала высыпаться и испытывать приливы счастья, когда удавалось сэкономить и по Western Union отослать деньги маме. Кафешка, в которую я каждое утро забегала за чашкой кофе и круассаном, уже не казалась такой «перенаселенной» черными. Среди них стала замечать симпатичные и приветливые лица. Распробовала вкус манго и папайи, полюбила сырых устриц. Лысый, без деревьев, вдоль и поперек исчерченный столбами и проводами пейзаж стал меньше раздражать. Я стала увереннее заходить в разного рода организации, разговаривать с людьми.

В Нью-Йорке наши с Марией дороги разошлись на почве того, что ее больше всего в жизни волновало количество банкнот в кармане, а меня — качество моего английского. О, я ни в коем случае ее не осуждаю и не считаю ее стремления низкими или пошлыми. Напротив, я ее за это уважаю. Мое отношение к деньгам вполне адекватное. И я стремилась заработать больше, и мне хотелось безбедной жизни. Но мы разные, и у каждой свои жизненные цели, ресурсы и «удельный расход топлива». Мария была счастлива присоединиться к брату и разделить с ним тяжелейший труд на стройке. Мне же были близки способы добычи денег на изнурительном умственном поприще. Просто на другое я не способна.

Могу с полной уверенностью сказать, что если бы тогда в Нью-Йорке мне не суждено было встретить моего героя… моего принца, который оказался совсем голым… причем… на белом… нет-нет, не на белом коне, а на белом в полосочку пляжном покрывале и, разумеется, не совсем голым, а в плавках, на одном из популярных нью-йоркских пляжей Лонг-Бич (что не менее романтично!), то я непременно что-то придумала бы что делать со своей жизнью… Ну, например, можно было бы взять у государства ссуду на учебу, пошла бы в какой-нибудь колледж, скажем, на учителя математики средней школы. До получения диплома продолжала бы «карьеру» подсобного рабочего, а там стало бы видно! Дороги назад у меня не было! Не люблю оглядываться! Только вперед! Только вперед!

Вот сказала это и задумалась. Как бы так с учетом описанных выше обстоятельств отредактировать русскую пословицу «Встречают по одежке, а провожают по уму». Но в любом случае «провожают по уму» осталось бы неизменным!

Опять судьба распорядилась по-своему. «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь!» — слова из любимой песни моей старой тетки, жившей с нами в одном доме, за стенкой. Кажется, кроме этой песни она ничего другого не слушала.

Да, так вот, нет моей вины в том, что хотела самостоятельно встать на ноги, добиться всего без посторонней помощи, но пришлось повиноваться судьбе — добровольно и не без удовольствия стать женой американца. Доброго, умного и интересного. Затем присоединиться к его бизнесу и всецело посвятить себя и тому и другому.

Уверена, что и в этом месте повествования требуются некоторые разъяснения, чтобы читатель не слишком бурно ликовал, радуясь за меня и, возможно, воспринимая мой брак как брак с американским толстосумом. Когда на моем жизненном горизонте появился мой голый герой, статный как Аполлон, красивый, с соблазнительно величественной, неспешной и мягкой походкой (да-да, мужчины тоже умеют красиво ходить, и, как сказала бы моя мама, поступь у него интеллигентная), сам он в то время едва опомнился от «татаро-монгольского» разорения после развода. Кстати, когда я увидела его издалека, лежа на своем пляжном покрывале, я подумала, до чего же красивый мужчина, а жене его явно не повезло, потому что такого рода мужчины не могут быть верны одной женщине — сами женщины не дадут ему быть верным. Тогда я встретила человека «по одежке».

Так же, как и я, он начинал свою жизнь с чистого листа, бодро, оптимистично, полагаясь только на свои силы, ум и упорство. Был гол как сокол во всех смыслах, о чем сразу же поспешил меня оповестить, чтобы я не питала на сей счет никаких иллюзий.

— Одного понять не могу, зачем тебе мои трусы, носки и костюмы? Неужели недостаточно моей фирмы? — поинтересовался он у своей бывшей в последнем телефонном разговоре. Затем, послушав ее еще некоторое время, заключил: — Я дико устал от твоего вранья! Одним моим «Ролексом» ты можешь погасить долг за машину. Да и денег будет достаточно, чтобы на первых порах заплатить аудитору за помощь в ведении дела. Все, проехали, мне ничего от тебя не надо! Гуд бай фо гуд! И удачи тебе в моем бизнесе!

Повесил трубку и обратился ко мне:

— Не переживай, мы вылезем из этой ситуации. Я даю тебе гарантию — мы разбогатеем. Я умею зарабатывать деньги. Только дай мне время. Немного времени. Но ты можешь мне в этом помочь.

Я с огромным недоверием отнеслась к его словам. С советским менталитетом и советским воспитанием я не верила в возможность, ничего не имея, за короткое время вылезти из бедности. По-моему, быстро разбогатеть можно, только ограбив банк или убив миллионера. Что такое он обещает? Я же не ребенок, в конце концов. «Продолжает соблазнять!» — заключила я. Так уже соблазнил, для чего же продолжать молоть чепуху?

— Но ты должна мне помочь, — не мог угомониться он, — и будешь играть роль не последней скрипки. Два месяца тому назад я создал компанию. Тебе предстоит отвечать на звонки клиентов, вести запись встреч с клиентами. Но прежде всего нужно установить в офисе локальную сеть из компьютеров, принтера и факса.

Тут я совсем расстроилась. Все это не укладывалось у меня в голове. Так сказать, не осуществлялась стыковка «не последней скрипки», «ответов на телефонные звонки» с идеей скоростного обогащения. Чем же открытая два месяца тому назад фирма будет заниматься? За какие такие услуги клиенты будут платить деньги? Более того, скажите мне на милость, как можно было открыть компанию без денег? Я была уверена, что у него есть нужные знакомства. Для пущей убедительности в верности своих размышлений я поинтересовалась, кто помог ему открыть фирму, кто, в конце концов, дал ему денег в долг для раскрутки и под какие проценты.

— Давно никто меня так не смешил, — сказал он. — Для открытия фирмы в Нью-Йорке ничего не требуется, кроме идей, чем она будет заниматься и ее названия. А ты должна будешь только формировать по стандарту набранные мной на компьютере деловые бумаги и регистрировать их в городской сети, — сухо продолжил мой «работодатель». — Для этого надо научиться пользоваться публичным сайтом федеральной службы «X», чтобы правильно оформлять документы к регистрации в режиме онлайн. Помни, незарегистрированный документ в нашем деле не имеет законной силы, им нигде нельзя апеллировать, и это потеря наших денег. Согласна? Я настоящий разгильдяй с бумагами, и мне позарез нужен надежный сотрудник, до предела педантичный в бумажной работе!

— О Господи! Ничего не поняла, но со всем согласна! Как скажешь, так и будет! И днем и ночью готова делать все, что в моих силах!

Подумала, какие у нас разные взгляды на понятие «разбогатеть», и, наверное, мой все же точнее. Я была беспредельно счастлива мыслью разбогатеть настолько, чтобы вовремя оплачивать квартиру не в ущерб финансам, отведенным на еду. Тогда о цене настоящего «Ролекса» я не имела ни малейшего представления и была совершенно не в курсе американского понимания бедности.

Так я получила работу в частной американской компании под названием «Большие Ска́чки». Я взялась за дело с небывалым энтузиазмом. Можно сказать, монолитно слилась с бизнесом, который, замечу, не имел никакого отношения к каким бы то ни было ипподромным скачкам, большим или малым. Название компании «Большие Скачки» в голове моего будущего супруга, как он потом мне объяснил, возникло из названия его родного города «Большое яблоко». По одной из версий Нью-Йорк прозвали «Большим яблоком», поскольку в городе были очень популярны скачки на ипподромах, а яблоки, как известно, одно из самых любимых лакомств лошадей. На языке жокеев скачки в Нью-Йорке назывались «большим яблоком». Люди стекались туда целыми семьями, там выигрывались и проигрывались огромные состояния. А это как раз и обрисовывало сущность нашего бизнеса. Не знаю, возможно, кто-то и затруднится усмотреть логическую связь между предпринимательством, не имеющим ничего общего со скачками, и самими скачками, ничем помочь не могу — для меня эта связь яснее ясного неба в солнечный летний день.

Так вот, открыть свой бизнес в США оказалось плевым делом! А вот заставить бизнес работать, чтобы он приносил прибыль, нужен профессионализм. Необходимо в чем-то очень хорошо, очень глубоко разбираться! Как ни банально это звучит, но в Америке на первом месте стоит компетенция! Не знакомства и деньги, именно компетенция, а уж потом появятся и нужные знакомства, и необходимые деньги. Короче говоря, если хочешь сегодня жить достойно, нужно иметь на плечах хорошо варящий котелок, напичканный крепкими знаниями. А для этого, разумеется, нужно учиться в хороших престижных школах и дорогих учебных заведениях (а не покупать дипломы, как это делают у нас). Вот краткое описание характеристик моего босса.

Что касается публичной компьютерной программы, с которой мне необходимо было ознакомиться для ведения бизнеса и в которой, кстати, можно было работать откуда угодно, лишь бы был интернет, — в аэропортах, кафешках, по утрам в спальне с неумытым лицом, она оказалась увлекательной, но нелегкой. Но когда это меня останавливало? Пришлось малость попотеть. Естественно, поначалу не обошлось без ошибок. Но, проработав программу самостоятельно энное количество раз, затем в офисе под присмотром работника государственного департамента, терпеливо вникнув во все нюансы, я овладела ею целиком, с чем себя и поздравляю!

Нужно сказать, наша пара «муж — жена» была намного миролюбивее и дружелюбнее, чем наша пара «босс — подчиненная». Хочу поделиться своим личным открытием. На мой взгляд, боссы во всех странах одинаковые. (А их в моей жизни было немало!) И одинаковы они вот в чем. Когда босс дает команду и употребляет слово «срочно», почему-то, как правило, это «срочное» становится нужным только через неделю, а то и через две. И, не дай бог, подчиненному высказаться на сей счет. Точно так же команду «сделать это немедленно» подчиненным следует воспринимать правильно и не спешить, потому что существует большая вероятность того, что минутами позже эта команда будет отменена. Все это касается и моего нынешнего босса.

Ну, это так, небольшое отступление, чтобы читателю было ясно: все гладко бывает только на гладильной доске, но не в бизнесе. И до сих пор наша компания держится на… (грех обойти вниманием и не поставить в списке на первое место)…на моем ангельском терпении, на прекрасном образовании и обширных профессиональных знаниях босса, а также на моей исполнительности, аккуратности, разумных идеях и решениях, которые босс со временем выдает за свои. Стоп! А вот здесь пора упомянуть об отличии моего босса от всех остальных из прошлой жизни. Он имеет полное моральное право считать мои идеи своими по одной причине. Именно он, мой нынешний босс, создал благоприятные условия для моего мозга по выработке оригинальных идей для бизнеса. До этого мои мысли были в основном о том, как раздобыть денежку на хлеб насущный. (Дружеский совет: Учитесь ценить людей, делающих вас счастливыми. Взвешивайте все и делайте правильные выводы.)

Необходимо отметить, что, пройдя через тернии, коллектив нашей компании «Большие Ска́чки» достиг небывалой слаженности. На ведение бизнеса также положительно влияет отсутствие текучки кадров. Могу похвастаться: в нашем бизнесе текучка нулевая! Когда я приступила к выполнению своих функциональных обязанностей, сотрудников компании было всего двое: босс и я. На сегодняшний день число сотрудников не изменилось, все те же два человека. Надеюсь, в будущем все останется без изменений!

Где мы познакомились, я уже упомянула, теперь расскажу о том, что произошло дальше. Итак, в сентябре мы встретились впервые. Честно признаюсь, в первый же день нашего знакомства я не смогла ему отказать (уж больно он понравился мне внешне!) и тут же, ни секунды не колеблясь, не скривив гримасу брезгливости и отвращения, съела предложенный им здоровенный, небрежно отрезанный кусок арбуза со вкусом селедки. Несложно было догадаться, что для разрезания арбуза и селедки использовался один и тот же нож. Также несложно было догадаться, что мужчина, предложивший мне арбуз, одинок и неаккуратен. (Моя догадка подтвердилась почти на сто процентов: в то время он был уже без пары и не то чтоб он был неопрятен… Он оказался похлеще самого неопрятного человека в мире, если это касалось быта.)

Когда он заговорил на испанском со своим знакомым, проходившим мимо, мое сердце екнуло. (Я из тех, кто очень ценит в мужчинах способности к языкам, ну и вообще, ум, начитанность.) И я стала потихоньку в него влюбляться. Минутами позже выяснилось, что кроме испанского он еще говорит на итальянском, читает на французском, знает латынь. А от этой новости у меня сразу же проявился интерес к его бицепсам. Оценив все разом, я твердо решила про себя: если пригласит к себе, соглашусь без промедления.

— А с русским как обстоят дела? — противно кокетничая (никогда не умела это делать красиво), спросила я.

— Русский очень сложный! Но я немало знаю о Советском Союзе! В университете я выбрал курс истории «Американо-советские отношения». Помню, бывший президент Ричард Милхауз Никсон… Тебе знакомо это имя? Да? Хорошо! Так вот, в одном из своих интервью он сказал, что нам не должны нравиться советские, но мы должны с ними разговаривать. Я с ним категорически не согласен: нам не могут не нравиться советские, если они такие прекрасные, как ты!

Только гляньте на него, какие комплименты отвешивает!

Тут он на секунду задумался, а затем, соблазнительно улыбаясь, решил окончательно сразить меня наповал:

— Интернационал, Ленин, Троцкий, Сталин-репрессии, Политбюро, Брежнев-застой, Горбачев-перестройка!

Я онемела. На этом этапе разговора я готова была сама пригласить его к себе в гости! (Для меня нет в мире ничего более сексуально-эротичного в мужчинах, чем интеллект и чувство юмора!) Но все закончилось очень быстро и не так, как мне хотелось. Можно сказать, почти трагически.

Он глянул на часы и извинился. Потом объяснил, что спешит на шахматный тур. О боги, он еще и в шахматы играет! Это окончательно сразило меня. «Ах какой мужчина! Мне бы такого!» — запела душа.

Номер телефона, который я написала на его мускулистом плече огрызком химического карандаша, от пота подло исказился. А номер, записанный им на последней странице моей книги, я не смогла прочесть правильно. На все комбинации, которые я использовала в наборе чисел, певучий голос в трубке неизменно отвечал: «Набранный вами номер — неправильный». Вот так тогда, в совсем еще летнем сентябре, мы встретились и тут же потерялись.

Прошло время. Несколько месяцев. Я только-только стала забывать его, как однажды декабрьским вечером, таким гадким, мокрым и скользким, с мелким дождем и градом — брр! — на нашем перекрестке случилась авария. (В этом месте аварии у нас происходят постоянно.) Как все остальные и, наверное, одинокие, как я, зеваки, которым после работы не к кому спешить, я решила остановиться и поглазеть, что же там случилось. Авария была без крови и жертв. Такая, знаете, легкая авария, но тяжелая в финансовом плане. Вытянув по-гусиному шею, я распознала возле машины пострадавшего. Им оказался не кто иной, как мой новый, но уже давний знакомый. Вкусный арбуз, испоганенный селедочным душком, подаваемый самим Аполлоном, при всем желании забыть невозможно. Меня не особо обрадовала вот такая встреча с ним. Вернее сказать, не вызвала эта встреча никаких эмоций — он ведь так и не позвонил. Я осталась стоять там, где стояла, совершенно не имея планов дать ему меня обнаружить. Его внешнему спокойствию можно было позавидовать. Собравшиеся проявляли волнение, а он без тени злости, огорчения или гнева был собран, весь в деле. В пальто нараспашку, под пальто — пиджак нараспашку, под пиджаком рубашка, одним концом выпущенная на брюки, с болтающимся от ветра галстуком, едва удерживающимся в разболтанном узле, он с группой мужчин-добровольцев из толпы пытался сдвинуть машину на обочину, чтобы та не мешала движению.

— А грузовик-то смылся! — послышалось в толпе.

— Да, я услышал глухой стук и увидел как Nissan завертелся волчком вокруг своей оси и остановился! — поддержал разговор кто-то за моей спиной. — А грузовик даже не притормозил. Повезло водителю, что никто не врезался в него сзади!

— И полицию никто не вызвал! — с негодованием громко произнесла дама, стоящая рядом со мной.

Пострадавший повернул голову в нашу сторону:

— Как никто не вызвал?! Неужели никто не вызвал?! Ну, не вызвал, так и не вызвал!

И тут он заметил меня. И куда делось его спокойствие! Он метнулся ко мне как гепард к косуле и обрушил на меня столько упреков, будто водителем исчезнувшего грузовика была я.

— Как ты могла так поступить? Это ты? Не могу поверить! Где же ты была столько времени? Я тебе миллион раз звонил! Я тебе звонил и повсюду искал! Я тебя искал и звонил, я звонил и искал! Я спрашивал у почтальона о тебе! Где же ты была? Почему почтальон тебя не знает?! Он знает всех, а тебя не знает! Как же ты могла так поступить с ним, вернее, со мной, с нами! Ой, слава богу, нашел!

Толпа лихо зааплодировала, а нам пришлось обняться.

Вот так мы встретились снова. Это событие произошло из-за серьезного нарушения правил самим пострадавшим, который, кстати, был обязан пропустить грузовик слева, но не сделал этого и получил удар. Хорошо, что дорожное полотно было скользким и ровным. Крутанувшись на месте, изувеченная машина остановилась, не причинив никакого вреда водителю.

Не раз прокручивая в голове это происшествие, я мысленно рисовала в уме самые ужасные последствия катастрофы, которая могла бы произойти от столкновения, и не могла при этом не воскликнуть:

— Слава богу, что все обошлось! Но ты обязан был пропустить грузовик! Ты представляешь, что могло с тобой случиться?!

На что мой герой не без кокетства переспрашивал, уверена ли я в том, что он поступил неправильно. Я улыбалась и быстро соглашалась. Случилось то, что должно было случиться. Если б не эта авария, мы могли бы потеряться навсегда. А впрочем, если судьба запланирует — потеряться не удастся!

С того самого момента на месте аварии, возле груды металлолома, некогда бывшей автомобилем, мы стали внимательно следить за тем, чтобы не потеряться вновь, и делаем это по сей день.

В тот же вечер мы помчались отмечать это событие в жутко популярное место — один из лучших итальянских ресторанов Нью-Йорка, который более тридцати лет удерживает свое реноме. Здесь имели честь отобедать Джонни Депп, Джоан Коллинз, Арманд Ассанте, Джеймс Гандольфини и многие другие знаменитости.

И до того мне понравилась еда, атмосфера ресторана, обилие цветов, пальм и других растений, что мы стали его завсегдатаями. Устрицы всегда крупные и сладкие, телятина тает во рту, вино — с ума сойти, а от вкуса тартуфо и тирамису можно поперхнуться собственной слюной. Но моя книга не гастрономического содержания, поэтому поехали дальше.

Хозяин ресторана — очень интересный элегантный мужчина лет под семьдесят, такой, знаете, тип Андрея Кончаловского, но лучшая его версия, оказался на удивление очень простым и скромным человеком. Впрочем, я отнесла бы эти прекрасные черты характера к чисто американским. Наверное, это от того, что в Америке (так исторически сложилось) много людей, привыкших к большим деньгам. Не было на этой земле бандитов-большевиков, нещадно уничтожавших семейный бизнес, семейный капитал, которым пользуются последующие поколения.

Так вот, не редкостью было увидеть его, мультимиллионера, подметающего улицу у входа в ресторан, собирающего посуду со столов. Довольно часто посетителям, приступившим к финальной части обеда — к кофе или чаепитию, он подает сладкие творожные рогалики собственноручного приготовления — в качестве презента. Не раз, по поводу и без оного, он угощал нас вином. В ресторане, как я уже упоминала, много цветов, а в одной его части — настоящий зимний сад. Столики размещены между громадных пальм, алоказий, хлорофитумов и всевозможных видов лиан.

Как-то я, как довольно продвинутый садовод-любитель, в очередной раз наслаждаясь итальянской кухней, заметила, что наступил период обрезки растений для обновления куста и попросила у хозяина разрешения отщипнуть пару росточков лианы, свисающей прямо над нашим столиком. Хозяин ресторана, непонятно кивнув головой, исчез из виду. Не прошло и двух минут, как он появился с огромными садовыми ножницами и стал подрезать все лианы подряд по всему ряду вдоль длинной стенки зимнего сада. По-хозяйски аккуратно упаковав ростки филодендрона (достаточным количеством для засадки всего спорткомплекса «Олимпийский») в огромный пакет, которым ресторан обеспечивает людей, желающих забрать домой остатки еды, он вручил мне пакет и заодно поинтересовался, не нуждаюсь ли я в работе. Я поняла все и сразу. Пока я усмиряла свое желание радостно завопить на весь ресторан, пока боролась с восторгом, охватившим меня от сознания того, что я, наконец-то, смогу сменить работу, хозяин объяснял, что долгое время ищет человека по уходу за растениями и готов платить мне столько, сколько я захочу, лишь бы он смог переложить заботу о них на плечи человека знающего, опытного и добросовестного. Мой спутник, до сих пор сидевший молча, скоропалительно, но, нужно отдать ему должное, довольно дипломатично ответил: «Мы подумаем». «Мы»? Это «мы» подбавило фейерверка в праздник моей души.

Почуяв что-то неладное и опасное для себя в этом деловом предложении, мой возлюбленный поспешил со мной в отпуск на Бермуды. Там от него поступило предложение… выйти замуж. Он предлагал мне руку, преклонив колено на розовом песке Бермудов, после того как в нише одного из невысоких каменных утесов гамильтоновского пляжа я обнаружила «случайно» оказавшуюся там черную бархатную коробочку с обручальным кольцом, якобы пролежавшую двадцать лет в ожидании меня. Там он и озвучил свой план на будущее. «Некогда нам ухаживать за чужими цветами, — заявил он, — нам надо сконцентрировать все силы на выращивании своего собственного денежного дерева!» С чем я не могла не согласиться.

Кстати, для того, чтобы полететь на Бермуды и купить обручальное кольцо, ему пришлось поступить гораздо смелее, чем Джиму из рассказа О’Генри «Дары волхвов», так как продавать у него было нечего. Мой принц, мой герой и любовник влез в долги, не заплатив ренту за снятую для нас на полгода квартиру. Но, как и обещал мой избранник, наступили времена, когда мы одним махом смогли рассчитаться с долгами по получении на наш новый адрес повестки в суд по поводу долга. Таким образом раскрылся его единственный от меня секрет.

Поверьте, у всех есть свои секреты! И я не лучше! У меня тоже есть, который навсегда останется секретом для моего мужа. Но здесь я не могу умолчать об этом. Как-то, работая над документом в программе Word, я исправила грамматические ошибки в словах, выделенных программой, причем сделала это самостоятельно, не прибегая к меню списка примеров правильных слов. И не преминула указать на ошибки своему работодателю. Он — тогда совершенно непродвинутый юзер — и не подозревал о существовании такой замечательной функции программы и, видимо, решил, что я прочла весь документ от начала до конца и исправила все ошибки.

— Молодчинка! — сказал он, светло улыбаясь. — С твоими знаниями грамматики мы далеко пойдем! Я знал, что не ошибся в тебе! Ты прекрасный коллега!

Умолчав о некоторых нюансах, я все же сочла комплимент заслуженным. Пусть хвалит. Мне это очень нужно! Ведь для меня это очень действенный инструмент, который побуждает меня к ударному труду и новым инициативам в бизнесе.

Жизнь в Америке постепенно затянула мои душевные раны, нежданно-негаданно забурлив потоком сумасшедшей любви. Затем, разбавляемая интересной работой, дающей кроме хлеба насущного еще и маслица с икоркой, малым бумаготворчеством, игрой в теннис, жизнь вошла в стабильное русло и приобрела спокойные формы истинного человеческого и семейного счастья.

Мое размеренное существование украсило еще одно значимое событие, о котором я уже упоминала, — новоселье. Только представьте: дом возле океана, все окна которого выходят на водное раздолье. Пожалуй, о лучшем грешно и мечтать!

Великолепие пейзажа, открывающегося из окна, поражает своим божественным совершенством! Кто сказал, что нет рая на Земле?! Я точно знаю: есть рай на Земле! Стоит взглянуть через мое окно!

Зеркальная водная гладь, на которой время от времени появляются причудливые пенные завитки, непостоянство глубокого и такого далекого неба, подчас завешенного удивительно разнообразными облаками, невероятной красоты закаты с лунными дорожками (и без них не менее красивые) в совокупности с уютным зеленым парком, оригинальными сооружениями для отдыха привносят в повседневную человеческую жизнь радость, веселье и сбалансированность. Все это прямые доказательства того, что рай на Земле именно здесь!

Проснувшись ранним летним утром от аромата свежезаваренного кофе, доминирующего над свежим морским воздухом, в новой спальне, в новой квартире, ты словно от толчка неведомой силы тут же поднимаешься с постели, с еще не совсем пробужденным сознанием и сомкнутыми глазами, наощупь влезаешь в тапки и несешься на балкон, сметая все на своем пути. Здесь, плюхнувшись в удобное ротанговое кресло, окончательно просыпаешься от нежного прикосновения утренней морской прохлады. Окинув живописнейший пейзаж уже вполне осознанным взором, тут же получаешь дюжий заряд бодрости. Вслед за этим к безоговорочному подтверждению того, что жизнь более чем прекрасна, примешивается чисто житейский интерес к тому, например, который час или насколько правдивыми были предположения синоптиков. Наслаждаясь вкусом кофе, просматриваешь электронную почту, пробегаешь глазами новости на любимом браузере Chrome и, что бывает крайне нечасто ввиду очень раннего времени суток, желаешь доброго утра соседу из смежной квартиры, вышедшему на свой балкон, видимо, с той же самой целью — вдохнуть глоток живительной силы и окончательно избавиться от ночной истомы.

Кстати, о соседях. Так сказать, к общей информации на тему «Соседи» не помешает присовокупить несколько слов о том, какими они бывают. Шумными и скандальными, миролюбивыми и тихими, безучастными и отзывчивыми, утомительно навязчивыми и тактично обходительными, а иногда даже невидимыми. Нетрудно согласиться со мной, что соседи подчас занимают немаловажное место в нашей жизни. Объединенные с нами совместным проживанием в некотором пространстве, они могут тем или иным образом влиять на нашу жизнь: облегчать ее или усложнять, делать веселой, радостной либо, наоборот, пресной и безотрадной.

Между моими соседями много общего. Кроме крыши над головой и одинаковой возможности постоянно созерцать красоту Атлантического побережья, у них одна религия и близкое соседство со мной.

Мне пришло в голову сгруппировать своих соседей по двум категориям. Почему мне пришло это в голову, будет понятно в конце книги, а пока слушайте. Первая категория — это (кроме меня и еще одной многодетной пуэрториканской семьи) американские евреи «какой-то» там (несильна я в теологии) ветви либерального ортодоксального толка. Их мужчины, всецело пренебрегая одной из заповедей Торы — ношении пейсов, бород, огромных фетровых шляп по будням и меховых шапок по праздникам, носят на головах только ермолки, чаще черные, но нередко попадаются и цветные. О, должна сказать, ермолки наши соседи носят с великой гордостью и особым достоинством, ведь этот маленький головной убор — символ их большой скромности, полного смирения и особого благоговения перед Всевышним. И крепят они ее к своим головам невидимками.

Сосед по имени Марвин, с шикарной шевелюрой, как у актера Конкина (помните фильм о Павке Корчагине советских времен), с невероятно длинными невероятно рыжими ресницами, как-то в разговоре со мной прояснил, что ермолку позволительно носить даже мужчинам нееврейского происхождения. Но это возможно с одним, довольно непростым условием: мужчина должен быть евреем по убеждению, то есть всецело разделять религиозные принципы.

Что еще очень важно заметить, мои соседи совершенно не имеют комплексов по поводу своей национальной принадлежности, что присуще «нашим» евреям, выходцам с постсоветского пространства. Советские евреи либо стыдятся, либо боятся чего-то, а может то и другое, и, я бы даже сказала, испытывают жуткую неловкость при произношении вслух слов «еврей», «еврейство». Нет этого у моих соседей! Абсолютно! Ну и правильно! Почему ни казаха, ни белоруса, ни мексиканца с эквадорцем не смутишь, озвучив его национальность, а наш еврей непременно сконфузится, натянуто заулыбается или насупится, постарается переключить разговор на другую тему, или, того хуже, вздумает обидеться на тебя. По-моему, это неправильно. По-моему, выглядит это как… своего рода измена, предательство. Еврей так еврей! И не красней, не стыдись и не сердись, когда речь идет о твоей нации!

Более того, мои соседи очень гордятся своей нацией, но совершенно не кичатся тем, что принадлежат к избранному народу, как случается у «русских» евреев или евреев более строгой ортодоксальной направленности. Общаясь с соседями, я совершенно не чувствую зазнайства с их стороны, чего нельзя сказать опять-таки о «русских» евреях — о! у «наших» это как нашатырь в нос! Как-то нелогично получается: с одной стороны, «русские» тушуются при разговоре о еврействе, с другой — ну прям не нахвалятся друг другом, не налюбуются друг на друга! Послушайте их русское радиовещание! До того комичны их дифирамбы самим себе, такие сладкие-пресладкие, что аж подташнивать начинает!

На социальной лестнице мои соседи занимают все ступени среднего класса — от мелких торговцев до банковских клерков, адвокатов, врачей. В большинстве своем это люди культурные, вежливые, улыбчивые, благосклонно относящиеся к окружающим, впрочем, как (в основном) и весь американский народ. А до чего они услужливые — не передать! Не оставляет их равнодушными мое появление в холле нашего дома с тележкой, наполненной покупками, — непременно помогут затолкнуть тележку в лифт. Каждый раз предоставят возможность первой воспользоваться лифтом, не желая стеснять тебя своим присутствием в довольно тесном замкнутом пространстве. Вот, пишу о них и не нарадуюсь за себя — ей-богу, ну не соседи, а просто душечки! И в данном контексте я имею в виду почти всех моих соседей! Почему почти? Ну, есть единичные случаи…

Должна сказать, американцы — люди очень приветливые, и пресловутая американская улыбка некоторыми людьми ошибочно воспринимается как неискренняя (что, не скрою, непомерно раздражает меня). На мой взгляд, улыбка на лице американца означает только одно — факт благовоспитанности, деликатности и дружелюбной расположенности к другим. Лично мне нравится эта чисто американская особенность, и я довольно быстро переняла ее. Отныне улыбаюсь всем и всему. Часто после тяжелой рабочей недели, прогуливаясь вдоль нашего побережья, улыбаюсь всем, кого встречаю на своем пути, даже собакам тех владельцев, которые приветливо улыбнулись мне, их котам, парковым кротам, беспардонным белкам, диким голубям и чайкам, ветру, дождю. Короче говоря, всему нашему побережью.

Это я к чему? А! Так вот бестактность в Нью-Йорке (где не живут «русские») — крайне редкое явление, но мне пришлось столкнуться с ним. Где? Не поверите! Подумать только, в холле нашего дома! И вот вам, кстати, пример неподдельного открытого искреннего недружелюбия! У нас в доме живут два пожилых еврея, которые, издалека завидев меня, моментально напыживаются как индюки, отворачиваются и проходят мимо, игнорируя общечеловеческое правило приветствовать других людей. А проходя мимо, стараются как можно выше задрать носы, демонстрируя тем самым неприязнь ко мне. На сей счет у меня имеется очень простое объяснение. Люди они очень религиозные. Находясь под прессингом религиозных догм, даже один неосторожно брошенный на меня взгляд они, должно быть, расценивают как беспрецедентный случай морального падения. Абсолютно уверена, что виной тому мои модные элегантные костюмы, высокие каблуки, бессовестно подчеркивающие мою сексапильность и безошибочно указывающие на мою принадлежность к «другим», «чужим», одним словом, — к гоям, что и вызывает у высокомерных фарисеев непочтительность ко мне. К сказанному остается добавить только одно: обижаться на них мне и в голову не приходило, поскольку внешность их женщин вызывала у меня куда более сильные эмоции — недоумение, а поначалу даже испуг.

Безусловно, и для того чтобы выделяться среди других народностей, и в дань уважения древним традициям, религиозные установки сект моих соседей абсолютно не предусматривают права на индивидуальность в одежде, да и во внешнем облике в целом. Черные пиджаки и брюки и белые рубашки — довольно неплохое решение в выборе пожизненной «униформы» для верующих мужчин. Что же касается их прекрасной половины… Я довольно долго не могла совладать с собой и не оглянуться в недоумении на некоторых проходивших мимо меня еврейских женщин. Естественно, я старалась делать это как можно незаметнее. Очень сомневаюсь, что в эти моменты выражение моего лица было менее возмущенным, чем косые взгляды напыщенных «индюков» в мою сторону.

Женщины в длинных черных несуразных юбках, из-под которых выглядывали уродливые кроссовки, зачастую белые, либо балетки-мокроступы, зачастую черные, натянутые на ноги в грубых чулках, всегда черных, в платках, завязанных сзади, скрывающих их натуральные волосы, или в париках, покрывающих их бритые головы, они просто-напросто пугали меня. И так они были одеты в любую погоду. Одна от другой отличались лишь рукавами (кроме, разумеется, роста и полноты). С уверенностью заядлой модницы я заключила, что рукава — это единственная деталь одежды, с которой им, видимо, разрешено вытворять что угодно, проявлять полет фантазии и полную свободу выбора длины, расцветки и фасона.

Ни для кого не секрет, что одежда давно утратила свои изначальные функции — прикрытие наготы, спасение от холода и жары. Сегодня она — своеобразный отпечаток некоторых психологических особенностей человека. Трудно поверить в то, что у человека, имеющего абсолютно унылый внешний вид, сердце пылает жизнелюбием, оптимизмом и весельем, а душа ликует и поет. И как соотносится с этим внешним образом религиозный постулат: «Грустить — Бога гневить»? Как-то не совсем справедливо получается! Ведь нашли же их мужчины (какой-то там религиозной ветви) возможным не соблюдать правило Торы о ношении пейсов, так почему бы не отменить средневековые аскетические ограничения в одежде для женщин? Сделать это и ради самих женщин, и ради их мало-мальски органичного вливания в современный многонациональный социум Нью-Йорка. При этом вполне возможно сохранить в одежде какие-то традиционные еврейские детали.

В продолжение темы «обмундирования» евреев вспомнилось кое-что из истории еврейства в России. Первые законодательные ограничения на ношение еврейской одежды в России относятся к началу XIX века. «Во имя единообразия и благопристойности» царь-батюшка Николай I издал постановление о запрете ношения еврейской одежды из-за ее несуразного отличия, которое вызывало у коренных жителей неприязнь к евреям. Постановление носило принудительный характер, его ослушание грозило евреям выселением. «Благие» намерения русского правительства преобразовать внешний вид евреев встретили решительный отпор со стороны правоверных. Штрафы, «коробочные сборы», налоги на ношение еврейских одежд, даже унизительные осмотры евреек на предмет бритья голов, производившиеся в местных управлениях в присутствии мужа или ближайшего родственника мужского пола, не изменили положения дел.

Мало кто знает, что в еврейской истории бывали времена, когда евреи придавали одежде огромное значение. Глядя на современные одеяния евреев, трудно представить, что когда-то, давным-давно, у них существовал культ одежды. Да-да, именно культ, я не оговорилась! Невозможно поверить в то, что евреи относились к одежде не только как к потребности, но и как к украшению и тратили на наряды большие деньги. «Седьмое чувство» подсказывает мне, что одно упоминание об этом сегодня является чудовищным святотатством с моей стороны, настолько оно противоречит нынешнему положению дел, настолько мои соседи консервативны в одежде.

Согласно историческим сведениям пик культа одежды у евреев приходился на Талмудическую эру. О взглядах талмудистов на одежду красноречиво говорят афоризмы и правила тех далеких времен: «Дорогое для спин, а дешевое для живота», «В своем городе — имя, в чужом — одежда». Это ж надо, только послушайте: законники эпохи Талмуда поучали всех есть меньше, чем позволяют средства, а одеваться по средствам и признавали, что хорошая одежда является признаком общественного положения еврея, возвышает его дух, говорит о его достоинствах. В талмудический период особые требования предъявлялись к одежде и обуви ученых — они должны были быть безукоризненно чистыми. Меня очень впечатлил подход к приучению ученых мужей к опрятности во внешности: «Ученый, на чьем платье имелось пятно, был достоин смерти». Ученым запрещалось ходить в истоптанных башмаках и с непокрытой головой. Но это касалось только ученых, как говорится, еврейской элиты. Простолюдины по внешнему виду мало чем отличались от неевреев.

Ксенофобия никогда не затрагивала ни одной извилины моего мозга и ни единой струны моей души. Переехав в Америку и оказавшись в столь многоликом социуме, я спокойно и дружелюбно воспринимала необычное, а порой и чересчур экстравагантное как само собой разумеющееся. Всевозможные неформальные стили «оформления» внешности, все национально-религиозные особенности (от сознания их невероятного множества у меня всякий раз голова идет кругом) я считаю одной из замечательнейших черт рода человеческого. На улицах Нью-Йорка можно встретить неуклюже семенящую группу индийских женщин, плотно обернутых в национальные шелковые сари, простых реднеков из южных штатов в помятых хлопковых клетчатых рубашках и не первой свежести джинсах, или, к примеру, молодого человека с бородой и усами а-ля Николай II, в белогвардейском кителе, с погонами на плечах. И все это вовсе не производит гнетущего впечатления, чего нельзя сказать об обязательных бесформенных черных одеждах еврейских женщин. Их неизменно мрачный и нелепый имидж заставляет думать о них как о людях, пребывающих в бесконечной скорби и печали. Я считаю это несправедливым попиранием исключительности еврейской женщины.

Но так считаю я, поскольку думаю, что с рождения в каждой женской душе должна быть заложена тяга к безделушкам-побрякушкам, заколочкам-оборочкам, бантикам-кантикам, платьицам и туфелькам. Одним словом, к милым дамской душе мелочам. И на мой субъективный взгляд этакой «подпорченной» природой личности, жуткой любительницы модного барахла, внешний вид евреек должен быть слегка видоизменен. Ну, подумать только, какой-то древний бородатый старец, изможденный сорокалетним скитанием по пустыне, бесчувственный, возможно, позабывший, а может, и вовсе не знавший радости с женщиной, взял и росчерком пера лишил своих женщин права быть женственными. Впрочем, не воспринимайте последнюю фразу слишком серьезно, это так, мои женские фантазии! Ведь я со своей колокольни трезвоню. Вполне понимаю, что в сознании людей могут содержаться более серьезные вещи, чем модные туфли или пальто. Поэтому допускаю, что и они, в свою очередь, глядя на меня, могут душевно переживать… И, пожалуй, сочувствовать моему мужу по поводу моих бесполезных трат на модную одежду.

Если же настроиться на серьезный лад, то у меня как-то сами собой возникли размышления. Очень возможно, что я ошибаюсь, но мне кажется, что в наши дни религия заставляет евреев бросать вызов обществу крайним аскетизмом во внешности из-за того, что вечно гонимый народ многое претерпел на своем историческом пути, в том числе дискриминационные меры касательно одежды. Так вот, мне захотелось докопаться до истины в этом вопросе: что же все-таки появилось раньше — насильственный акт со стороны нееврея заставить еврея выделиться среди толпы, или же добровольное решение евреев носить экстравагантные одежды, чтобы отличаться от неевреев, следуя дошедшим до современных дней запретам древних предков.

Порыскав в интернете в поиске ответа, я наткнулась на ряд весьма интересных исторических фактов. И все же первое противопоставление себя другим произошло от обиды евреев на народ египетский из-за того, что тот пытался обратить их, свободных сынов пустыни, в унизительное рабство. Противопоставление заключалось в так называемом запрете на ношение одежды из ткани шаатнез из смеси льна и шерсти. Одна из современных версий объясняет запрет на ношение одежды из смешанных нитей недопустимостью смешения ивритского и египетского начал. Символом для евреев-иври, занимающихся скотоводством, являлась овечья шерсть, а для египтян-земледельцев таким символом был лен, произраставший на территории Египта. Вот отсюда такой микс в виде ткани шаатнез.

Далее на протяжении всей истории еврейского народа в разных веках и в разных странах, где жили евреи, случалось всякое и разное. Мы знаем, что после исхода из Египта, завоевания Ханааны, вавилонского плена, включения Палестины в державу Александра Македонского евреи начали расселяться по всей территории Римской империи. После падения Римской империи и образования западноевропейских королевств евреи добрались до стран Западной Европы, а позднее стали осваивать и земли Восточной Европы, примыкающие к Черному и Азовскому морям. В местностях, где отношения между евреями и коренным населением были благожелательными, не замечалось резкого различия в одежде еврея и наблюдалось, в той или иной мере, влияние местной моды на еврейский костюм.

Как описывается в еврейской энциклопедии, евреи любили одеваться в яркие и богатые платья в библейскую, талмудическую эпоху и в более поздний период. Об этом свидетельствуют многочисленные миниатюры, встречающиеся в европейских исторических источниках.

В послеталмудическую эпоху наступают времена тотальных раввинских запретов следовать обычаям язычников, в том числе и в отношении одежды. Талмудские пророки, бичующие современные им нравы, бранили евреев за пристрастие к роскоши. С особой яростью они обрушивались на женские наряды, которые шились из ярких дорогих тканей и часто украшались золотыми нитями, жемчугом. Из раввинской литературы становится понятным, из чего исходили законоучители, критикуя тяготение евреев к богатым одеждам. Во-первых, роскошные одежды могли возбудить зависть к евреям со стороны местного населения и вызвать дополнительное напряжение в отношениях наряду с уже существующими проблемами на религиозной почве. Во-вторых, все же, как ни крути, евреи категорически не желали быть похожим на гоев и даже во время религиозных гонений, рискуя жизнью, еврей должен был носить традиционную одежду.

В самый раз упомянуть об отличительных знаках. Наиболее раннее постановление, направленное против свободы еврея в выборе одежды, вменяющее еврею носить отличительные знаки, приходится на 850 год. Это распоряжение было принято в Египте халифом аль-Мутаваккилем. В странах ислама еврея заставляли носить желтую персидскую накидку, веревочный пояс и желтый тюрбан. Впоследствии евреям были предписаны черные одеяния. В более поздние века, например, в Османской империи, где положение евреев было благодатным, ограничительные меры применялись редко, и евреи смогли надолго сохранить свой самобытный костюм.

Конечно, все это взято мной из интернета. (Ну а откуда еще?!)

Я подумала, что вряд ли кто-то из вас, читателей, проявит столь сильный интерес к этой теме и решится на самостоятельный поиск информации в интернете. А на страницах данной книги это, на мой взгляд, уместно и познавательно. Не правда ли?

Так вот, продолжаю. В Средневековье в христианских странах принимались дискриминационные меры в отношении еврейской одежды. На IV Латеранском соборе в 1215 году для евреев были предписаны одежды определенного покроя, качества и цвета, кроме этого был введен отличительный знак. Причиной введения этого знака было желание низвести еврея до низшей касты, чудовищно унизить его человеческое достоинство.

Даже тем, кто не одарен богатым воображением, стоит слегка поднапрячься и постараться представить себя… скажем, средневековым евреем солидного возраста, этаким порядочным гражданином, прекрасным семьянином, который в один безоблачный будничный день неспешно шагает мимо… гм… допустим, известного кафедрального собора Пьяченца в Италии. Мимо вас туда-сюда шастают люди, по мостовым проезжают брички, сопровождаемые приятным конным цокотом. Вам до них ровным счетом нет никакого дела, так же, как и им до вас. На дворе тринадцатый век. В атмосфере чувствуются вибрации ожесточенной борьбы папства за усиление своего могущества. А вы, благочестивый еврей (я продолжаю рисовать картинку возможного прошлого), счастливый и довольный абсолютно всем — и жизнью, и семьей, и бизнесом, и даже собственным излишним весом, если б не эта «святая», проклятущая, кровавая инквизиция. Предписания Латеранского собора делают жизнь еврея невыносимой. Тяжелое бремя отягощает душу, но жизнь берет свое. И вы, случайно скользнув взглядом по уродливой морде каменного льва — одного из стражей перед входом в собор Пьяченца, негромко прыскаете от смеха, поскольку с ноздрей грозного царя зверей тяжелой соплей стекает белый слизистый птичий помет. Это ж надо, голубь — глупая ведь птица, но непременно сядет на голову льва хвостом вперед! И, продолжая посмеиваться в душе над ироническим подтекстом увиденного, вы слышите надрывающийся голос капрала из числа настоящих охранников собора, который стоит здесь на своем посту и следит за порядком в канун католической Пасхи. Заметив, над чем вы посмеиваетесь, он с гримасой гадливости и негодования вопит:

— Эй, ты! Поди-ка сюда!

Слегка сконфузившись, вы останавливаетесь и крутите головой, чтобы увидеть того, к кому так грубо обращается капрал.

— Эй, эй! Я к тебе обращаюсь! Чего головой вертишь, чучело жидовское, да не оглядывайся ты, я к тебе обращаюсь! Да-да, именно к тебе! Ты кто? Документы при себе есть? Да ладно, не ищи, мне и так понятно, кто ты! Кто позволил тебе шататься здесь в Великий пост?⁸ А почему без оранжевого знака на рукаве? Ах, ты не знал! Как это для чего? А для того, дорогой, чтобы за тридевять земель, кроме твоего носа, я мог видеть еще и твой рукав! Арестован на пятнадцать суток за нарушение соборного наказа. Стража, взять его!

После этого, возможно, вы будете осуждены и брошены в темницу. Более того, есть большая вероятность того, что вы будете сожжены на костре, а со всем вашим счастливым семейством жестоко расправятся. А если семейство ваше не будет уничтожено, то без вас обеднеет и пойдет с котомкой по миру. Представили? И я! Когда умеешь поставить себя на место людей, находящихся в жестких жизненных условиях, воспринимаешь все по-другому! Вот вам бы такие условия и посмотреть бы, как вы станете приспосабливаться к тому, к чему, как мне кажется, невозможно приспособиться!

Последующие принудительные постановления христианского духовенства, появившиеся в XIII веке в Англии, Италии, Франции, Австрии во избежание смешанных браков, предписывали евреям носить, кроме длинных одежд и рогообразных шляп невообразимо яркого желто-красного цвета, отличительный знак, который должен быть заметен издалека. Знак мог быть в виде кружка, звезды огненного цвета, нашитого поверх одежды на рукав, грудь, плечо, спину, или в виде голубых лент, полосок на головных покрывалах у женщин. В Польше вместо голубых повязок женщинам предписывалось носить желтые. В эпоху инквизиции правительство Италии принуждало евреев носить одежду зеленого цвета с красными крестами. В Германии и Чехии принудительные меры по ношению отличительных знаков оставались в силе до XVIII века, после чего потребность в этом отпала, так как наружность еврея стала типичной.

С одной стороны, раввинские постановления, с другой — распоряжения руководящих органов мусульманских и христианских стран, вместе взятые, оказали сильнейшее воздействие на внешность еврея, что, в конечном счете, сформировало еврейский образ — этакого яростного, непоколебимого консерватора. Но, как показывает история, на практике евреи не всегда охотно это воспринимали. Находились и не желавшие подчиняться законам, о чем свидетельствуют многочисленные, дошедшие до наших дней, жалобы духовенства о том, что не желающие следовать законам откупались от отличительных знаков и прочих выделяющих их элементов одежды, уплачивая налог или попросту давая взятку.

В эпоху Возрождения в Европе во внешности еврея просматривается сочетание модных и устаревших черт. Женщины, интересующие меня более всего, чаще одевались по последней моде. (Молодцы!)

Если верить историческим фактам, то в XVIII веке отличия во внешности еврея в Западной Европе исчезли, а в XIX веке у раввинов Англии, Франции Германии появляются длинные черные мантии и еврейки начинают закрывать часть лица.

Несмотря на то, что с XVIII века в Европе появляются различные проекты по реформированию еврейской одежды, на законодательном уровне только Россия пыталась упразднить «вредную» разницу во внешности евреев и местного населения. И как я уже говорила выше, это вызвало резкое возражение со стороны самих правоверных. Но примечательным было то, что протест против преобразования одежды многие евреи выражали только в черте их оседлости. Находясь в разброде, по делам коммерции, торговли или промышляя ремеслами, они, вращаясь среди русских, не хотели «нести поганые различия», прятали свои лапсердаки в сундуки, облачались в купеческие сюртуки местного покроя, охотно стригли пейсы и бороды. Да и сапоги оказывались удобней туфель для глубокой грязи местечковых улиц.

Что же касается облика еврейских женщин в наш век в Америке, несомненно, за это полную ответственность несут современные раввины. На мой взгляд, еврейские мужчины выглядят импозантно и у них нет повода «жаловаться на судьбу», а вот у женщин такой повод есть!

Итак, пора возвратиться к разговору об обоюдных впечатлениях. В заключение остается сказать, что в настоящее время не имеет абсолютно никакого значения, какие мысли посещали моих соседей в отношении меня и какие мысли были у меня по поводу их внешности. Никакого! По прошествии времени со многими из них у меня установились очень теплые отношения, с некоторыми я довольно тесно подружилась. Ну а тем соседям (их только двое), для кого я до сих пор остаюсь раздражающим фактором, подобно красному лоскуту в руках тореадора в момент его нахождения с быком на арене, дай Бог здоровья и долгих лет счастливой, сытой, благополучной жизни.

Все эти мысли посетили меня одним вечером и были вызваны наблюдением за молодой многодетной мамашей по имени Хольда, только что припарковавшей свой джип «Лексус» у подъезда нашего дома. Из-за внезапно налетевшего ветра ей никак не удавалось вытащить детей из машины. Одного она уже держала на руках и пыталась извлечь остальных. Разбушевавшийся ветер-хулиган тут же озлобленно захлопывал дверь, с большим трудом чуть приоткрытую Хольдой, не давая ей никакого шанса на успех. Борьба усложнялась еще и тем, что Хольде приходилось периодически придерживать парик, норовивший улететь с мощными порывами ветра. Ну вот, он уже сдвинулся набекрень. Ох уж этот парик, значимый аксессуар замужества, так некстати проявивший себя ненадежным спутником. Он, словно еще один маленький член ее семейства, такой же озорной, приносящий немало хлопот, но такой же бесконечно родной, любимый и незаменимый, на сей раз уже лихо съехал на самые глаза. После нескольких неудачных попыток Хольды водворить его на место он, спутавшись с выбившимися наружу натуральными, «незаконно» отросшими волосами, наконец-то, ослаб, притих и замер.

Я написала «незаконно» отросшими волосами? Возможно, я ошибаюсь в отношении Хольды, не знаю точно, какие требования предъявляет к женщинам ее рабби и допустимы ли отросшие волосы в ее секте. Но до сих пор во многих еврейских религиозных сектах иметь взрослой женщине волосы на голове считается позором. Девушки обязаны покрывать головы платками или носить вязаные шапочки, а замужние женщины — пожизненно носить парики. Обряд бритья головы совершается на второй день после свадьбы. Эта торжественная церемония сопровождается пышным застольем, музыкой и танцами.

Не спешите хихикать по этому поводу! Возможно, в истории вашей нации происходило то же самое или даже хуже, просто вы об этом не знаете, либо же современные представители вашей национальности не чтят свои древние традиции. Я была удивлена, прочитав статью об обычае у древних славян. После вступления в брак никто, кроме мужа, не должен был видеть кос женщины. Замужняя женщина покрывала голову повойником.

Еврейский закон, принуждающий женщину брить голову или прятать волосы под париком, напоминает мне о Святой инквизиции. По девизом «уничтожение ереси» церковники преследовали и истребляли «ведьм» и красивых женщин с длинными волосами. В темные века женские волосы считались источником зла, нечистой силы, колдовства. Иудеи и по сей день считают женские волосы опасными, способными привлечь злые силы, в то время как борода и усы еще с библейской эпохи считаются признаками мужского достоинства, законом запрещалось их бритье, вменялся тщательный уход за ними. Господа, да это же чистой воды мужской шовинизм! Уродливые всклокоченные бороды в почете, а женские волосы — позор?! Мужчины не могут совладать со своим сладострастием, вызываемым неотразимостью женских волос (я считаю, что у евреек самые красивые волосы в мире) и списывают все грехи на женскую голову.

Насмотревшись в интернете на исторические гравюры и миниатюры с изображениями женских еврейских головных уборов, я заключила, что парики далеко не самое худшее решение. В Османской империи XVII—XVIII веков еврейские женщины носили так называемые хотозы или фотозы — головные уборы в виде огромных шаров-подушек, набитых обрезками ткани и обмотанных длинными покрывалами. Хотозы достигали таких огромных размеров, что вызывали насмешки у местного населения. Действительно, ну куда это годится — носить подушки на головах! Великому визирю пришлось обратиться к стамбульскому раввину с просьбой запретить еврейкам носить такие головные уборы, что и было исполнено к великому неудовольствию женщин. Или взять головной убор XIX века, который женщины надевали по праздникам в Алжире и Тунисе. Он представлял собой метровую конусообразную трубу, поддерживаемую металлическим каркасом. Или сложный семислойный головной убор, существовавший в Галиции и Венгрии, поражающий своими размерами и украшенный искусственными цветами. Надевать его следовало в строго определенном порядке. Упаси Господи носить нечто подобное в настоящее время!

После «раскопок» в интернете парики и платки моих соседок-евреек уже не кажутся мне таким уж неправильным заключением раввинского «модного приговора». Я целиком поддерживаю тех (хотя понимаю, что тем, кого я поддерживаю, совершенно не нужна моя поддержка, и те, кому не нужна моя поддержка, менее всего нуждаются в моей поддержке и по большому счету плевать на нее хотели, но тем не менее), кто решил нацепить на головы еврейских женщин парики и платки. Пусть носят что носят! Современные женские платки — парики — шапочки — сетки по сравнению с огромными подушками на головах, конусообразными капюшонами, эксцентричными сооружениями в виде скворечников из покрывал, поддерживаемых каркасом, или тюрбанами теперь видятся мне довольно сносными и даже, пожалуй, очень симпатичными, а не безобразными и нелепыми, как представлялись вначале. С облегчением выдохнув, я представила, что в противном случае бедные фарисеи изнемогали бы от потока саркастических насмешек и издевательских реплик со стороны инородцев. Жестокость в человеческом обществе — вещь неизменная, она была, есть и будет во все века.

Да, так вот, только я решила спуститься с третьего этажа и помочь Хольде, но тут откуда ни возьмись к ней бросились люди и надобность в моей помощи отпала.

Ветер затих так же внезапно, как и появился. Любуясь дивным закатом, я продолжала рассуждать. Как же должно быть сильно религиозное убеждение, воздействующие на еврейские умы, и как строга дисциплина в удерживании людей от соблазна поддаться коррективам, которые каждая эпоха вносит в жизнь человечества.

В древности храмы и монастыри строились вдалеке от людских поселений, дабы никто не мешал их обитателям предаваться долгим молитвам, вести аскетический образ жизни и не подвергать себя искушению бессчетными соблазнами в мире нечестивцев. В наше время тоже есть такие примеры — амиши, хасиды. Среди современных еврейских религиозных сект, предпочитающих жить в полной изоляции, амиши представляют собой одну из самых консервативных. Возможно, это единственная в мире религиозная община, перещеголявшая всех в своем жгучем презрении к цивилизации, отказе (по возможности) от любых технических средств, связывающих их с внешним миром: электричества, телефона, компьютера, даже водопровода и центрального отопления.

А евреи-ортодоксы растворены в обществе, они везде и повсюду, среди прочих иноверцев и неверующих. И какая же колоссальная должна у них быть сила воли, чтобы противостоять натиску современных эстетических тенденций. (Я бы, наверное, умерла на месте, если б мне запретили иметь красивые туфли на шпильке или пару элегантных кожаных перчаток.)

Пожив с евреями бок о бок и присмотревшись к их образу жизни, подмечаешь, что не так уж они равнодушны к современным излишествам и вовсе не аскеты, несмотря на аскетический внешний вид женщин.

Как истинные американцы, они испытывают любовь к большим и дорогим машинам и не усматривают в этом угрозы морального разложения их среды. Вот только шикарные автомобили резко контрастируют с бедственным внешним видом женщин-водителей…

Средневековые ограничения для евреев могли бы коснуться не только одежды, но и, например, средств передвижения, и как замечательно, что в Торе нет никаких запретов по этому поводу. И тут мне в голову пришла безумная мысль. А что если бы такой запрет существовал? Даже жутко представить, с чем бы нам пришлось столкнуться. Между стремительно пролетающими современными автомобилями тянулись бы скрипучие дроги или деревянные телеги, запряженные лошадьми или волами, справляющими свою нужду на чистые, высококачественные дороги с полипропиленовым покрытием и люминесцентной разметкой… Непредсказуемость поведения бедных животных, запуганных современными шумами, оставляющих «следы» своего испуга на каждом шагу, создавала бы кучу проблем для населения и дорожного департамента страны.

К нашему всеобщему счастью, не могли талмудские пророки и мудрецы всех последующих веков, корректируя и дополняя Тору, предвидеть великие достижения научно-технического прогресса и запретить своим сыновьям и дочерям ими пользоваться, да и, чего душой кривить, современным это тоже сделать не под силу. А о том, что «роскошь притупляет чувства и вызывает онемение души» евреи вспоминают только тогда, когда их бесправные жены просят денег на покупку чего-то необходимого им для ведения хозяйства. Приведу пример. Бабушке моей соседки Рашель позарез нужно было заменить старый засаленный ковер в гостиной на любое другое покрытие, которое было бы проще чистить, скоблить, мыть.

Я бы так и не узнала много чего интересного, в том числе об этом пресловутом, в пятнах от жира, раздавленных ягод, пролитого кофе, истоптанном до неузнаваемости ковре в квартире иудейской семьи, если бы соседка Рашель первая не заговорила со мной. И я безгранично благодарна ей за это. Ее простодушное женское любопытство сначала привело к продолжительной задушевной беседе, после которой у нас обеих остались приятные впечатления друг о друге, что в свою очередь вызвало желание продолжить общение. Результатом более плотного общения, в ходе которого было выявлено много «точек соприкосновения» в наших взглядах на жизнь, явилась та теплая дружба, о которой Аристотель сказал: «Одна душа в двух телах».

Глава 4

Знакомство

Влетев вслед за мной в автоматически открывающуюся (после набора кода) входную дверь нашего дома, Рашель, запыхавшись от быстрой ходьбы или бега, видимо, пытаясь догнать меня еще с парковки, еле переводя дух, принося тысячу извинений, спросила, есть ли у меня время поговорить и можно ли ей задать мне бестактный вопрос. После чего застыла в ожидании ответа.

Перепугавшись до смерти от неожиданного «налета» незнакомой особы, которую я лишь несколько раз видела выходившей из нашего подъезда, и от того, что все произошло молниеносно и по-захватнически, я что-то прокудахтала каким-то чужим для себя самой голосом. Это напомнило мне всполошившуюся курицу-наседку, готовящуюся сесть на яйца. От странных звуков, вырвавшихся из моего горла, я совсем растерялась и замолчала. Повисла неловкая пауза. Секунду-другую мы напряженно смотрели друг на друга.

Я решила заговорить. Открыла рот и вдруг поняла, что из моих уст готова сорваться реплика на русском. Стоп! А как же на английском? А на английском… как же это будет на английском… черт, ничего не помню, кроме фраз из учебника по английскому, с которого в третьем классе состоялось мое знакомство с иностранным языком: «My name is John!», «Is your name John?», «Who is John?». Во что делает с людьми испуг! Господи помилуй, и это на шестом году пребывания в США!

Составить подходящую фразу на английском мне так и не удалось в течение времени, отведенного для простого однозначного ответа. Ничего другого не оставалось, как поспешно кивнуть головой в знак согласия. «Нападающая» сторона отнеслась с пониманием и, видя мое замешательство, уточнила:

— Вы говорите на английском?

Снова поспешный утвердительный кивок.

— Как вы оказались здесь?

И, не дожидаясь вербального ответа, она незамедлительно представилась:

— А меня, кстати, зовут Рашель, я живу здесь недавно, и я переехала из Вильямсбурга! Знаете, где это? Ну, это не так уж интересно, если не знаете…

Вот как раз «это» представляло для меня живой интерес, поскольку, где «это» я знала и знала, что «это». «Это» окрестность Бруклина. Один мой друг работал там учителем в одной из еврейских школ. Сегодня Вильямсбург — небедный район Нью-Йорка с многочисленными этническими анклавами, сформированными иммигрантами разных национальностей, в том числе и еврейской. И, как говорится, из первых уст мне известно, что одной из «достопримечательностей» еврейской части Вильямсбурга является наличие улиц с тротуарами, по которым имеют право ходить только мужчины!

Вопрос Рашель «как вы оказались здесь?» поставил меня в тупик, поскольку он мог подразумевать разное. Ну, например, страну, штат, улицу, или, кто знает, может, она имела в виду место в лобби, где я в тот момент разинутым ртом ловила воздух, переваривала происходящее и не могла толком сказать ни слова по-английски.

Чуть освоившись в ситуации и предварительно откашлявшись для придания значимости тому, что собираюсь сказать, я попыталась правильно произнести следующее, что, скажу не без гордости, наконец-то получилось по-английски и довольно грамотно: «Понимаете, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего! Не могли бы вы повторить то, что вот только что сказали!».

Для полного понимания, о чем я здесь толкую, мне нужно дать некоторые подробности, без которых ну никак нельзя обойтись, поскольку они участвуют в правильном формировании стереоскопического эффекта в понимании мизансцен. (В чем, в чем участвуют?.. Вот это сказанула! Это ж надо такому в голову взбрести! Сама поразилась! Ну да ладно!)

Итак, моя фраза «Понимаете, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего! Не могли бы вы повторить то, что вот только что сказали!» несла в себе невероятное количество смысловых оттенков. Это тактическое ухищрение, автором коего я являюсь, заключает в себе столько значений, что неискушенному человеку будет трудно в это поверить. Поначалу фраза была для меня «спасательным кругом», а потом переродилась в «щит и меч». Это служило и просьбой, и извинением за то, что не понимаю говорящего, и шансом, дающим время обдумать следующие слово, фразу, предложение. Эта фраза не раз выручала меня в тех особенных случаях, когда мне не удавалось вникнуть в суть разговора даже после многократных объяснений мне слов и значений, и довольно эффективно разряжала обстановку неловкого молчания.

Казалось бы, простая фраза, но с развитием и обогащением моего английского она превратилась в обдуманный, весьма хитроумный прием, прибрела статус дипломатического трюка. Со временем я научилась манипулировать этой фразой и при случае, конечно, если в этом была необходимость, вводить собеседника в заблуждение, сбивать с толку и убивать наповал (разумеется, убивать в переносном значении слова).

Сейчас поясню четче. Период адаптации к местной речи был для меня несказанно мучительным. Не могу передать, просто не существует таких слов, которые могли бы описать мое смущение, стыдливость, стеснение, страх, дискомфорт, короче, всю эту несусветную глупость, не поддающуюся никакому объяснению. В начале моего пребывания в США, когда ко мне обращались люди, я не понимала ни единого слова, а когда нужно было заговорить самой на английском, я говорила и отвечала неправильно, что угнетало еще больше! Ну как бы вы чувствовали себя, если б, например, на вопрос: «Можно ли здесь припарковаться?», вам ответили: «Нельзя, парковка только для жилых в этом доме!» (Не проживающих (resident) в этом доме, а для жилых (residential) в этом доме! Для жилых чего? Кварталов, помещений?) Тогда я довольно быстро опомнилась, но исправлять ошибку было уже поздно — спрашивающего и след простыл.

Или, скажем, на приветствие «Рад тебя видеть!», вместо того чтобы сказать: «Тебя тоже!», я отвечала: «Я тоже!», что по-русски абсолютно верно, но в английском имеет совершенно иной смысл! В переводе с английского мой ответ означал, что я тоже рада себя видеть.

Очень люблю лепешку наподобие нашей ватрушки, называется она Чиз Дениш. Когда отправляюсь в кафешку за выпечкой, каждый раз мысленно повторяю раз сто, да где там сто — раз двести! Чиз Дениш, Чиз Дениш, Чиз Дениш… И как только подходит моя очередь, я каждый раз выпаливаю: «Дениш Чиз», что означает «сыры Дании».

Да, таких примеров убийственное множество! Ну разве можно оставаться равнодушным к себе в таких случаях? Вот я и раздражалась на себя, и от этого конфузилась еще больше, чем требовалось!

Но, как говорится, все в жизни меняется и часто к лучшему! Пообвыкнув, понаслушавшись, как разговаривают на английском корейцы, мексиканцы, китайцы, поляки, русские, я стала более уверена в своем английском. А поднаторев в разговорной речи, сама стала самым настоящим беспощадным разговорным… гм… этим… как его… деспотом! Своей дежурной фразой, иногда специально произнесенной неясно, если, конечно, человек этого заслуживает, я сбиваю собеседника с толку и заставляю его смущаться. Были времена, когда я краснела и дико стыдилась, а сейчас получаю непередаваемое… нет, сильнее — неземное наслаждение, когда по мимике собеседника замечаю, что он испытывает знакомые мне до боли мучения и конфуз от непонимания того, что я говорю. Немаловажно при этом доброжелательно и лучезарно смотреть в глаза «жертвы», ну, или при желании — кротко и снисходительно. Приведу пример.

Вечеринка у друзей. Среди знакомых и незнакомых людей своей веселостью выделялся один молодой человек. Высокий, красивый, надменный, сам от себя без ума, он был в центре внимания. А еще он был ребенком, рожденным в Америке родителями-иммигрантами из Эквадора (об этом я узнала позже). Встретившись со мной взглядом, он резко закончил жестикулировать и оживленно о чем-то рассказывать собравшимся вокруг него. Довольно ловко подхватив два бокала шампанского с подноса у проплывающей мимо официантки, он направился в мою сторону. Должна сказать, мне это польстило, ведь он покинул круг удивленных слушателей, состоящий исключительно из молодых дам.

Хотя красавчик и направлялся ко мне, приятно улыбаясь, было видно, что он всецело поглощен мыслями о себе любимом, явно отождествляя себя с выигрышным билетом лотереи джекпота. О! А еще… точно-точно, я в этом уверена, так шагали римские легионеры победители по завоеванной территории, ожидая от побежденных преклонения и поклонения.

Подойдя ко мне с видом человека, уставшего от женской навязчивости и решившего самостоятельно сделать первый шаг к знакомству, он представился и предложил выпить за это самое знакомство. В начале разговора, когда по моему акценту он определил, что я эмигрантка, его сексуальный интерес ко мне чуть поостыл и он не смог справиться с легким разочарованием в голосе. (О чем можно говорить с человеком, у которого, возможно, имеются расовые предрассудки?) Видимо, рассчитывал на что-то большее (на что, понятия не имею), но все же блеск в его глазах не исчез, а в движениях появилось больше уверенности. К этому видимому образу мое воображение добавило еще несколько штрихов: ослиное упрямство, барственную капризность, изнеженность в привычках. Все это немедленно вызвало у меня глубокую антипатию к незнакомому красавчику, несмотря на его отношение ко мне, в целом галантное.

Не без оттенка иронии, как мне показалось, он, прежде всего, поинтересовался, нахожусь ли я в Америке легально (Америка кишит нелегалами), есть ли у меня виза или зеленая карточка. И вот так, с бухты-барахты, — чем и как я зарабатываю на жизнь?

— Как я зарабатываю на жизнь? Да так, как и зарабатывала! А что? — не особо задумываясь, ответила я.

— Начнем с того, что вы мне очень понравились! — из его уст это прозвучало как приговор.

— Не вижу в этом ничего противоестественного! — небрежно заявила я, как будто речь шла о погоде, а чуть погодя присовокупила: — Да и начали вы, молодой человек, совсем не с этого! Более того, не вижу связи между «чем вы зарабатываете» и «вы мне нравитесь».

— И я не вижу!

«Премило уходит от ответа! А материальным положением наверняка интересуется из-за своей скупости, не желая особенно тратиться на очередную пассию. Очень возможно, что и жиголо».

Первое впечатление сложилось нехорошее. А, как всем известно, первое впечатление самое верное. Мне не нравилось, как он со мной говорил, мне не нравилось то, о чем он пытался со мной говорить, и совсем не радовала возможная перспектива того, для чего он со мной заговорил. И вообще, мне было совершенно ясно, что было мне неплохо и до знакомства с ним и что я ничего не потеряю, если такое явление, как Джеймс (назовем его так), пройдет стороной даже в случае, если я несправедлива к нему.

— Вы настолько выделяетесь из толпы, что мне захотелось непременно узнать вас получше! Должен признать, мне очень импонирует ваш стиль, несмотря на то, что он довольно строг и вовсе не ярок! И скажите мне откровенно, кто в состоянии пройти мимо этих миндалевидных, таких обворожительных глаз!

«Льстит! Не глаза, а очки! Никто, в том числе и я, не в состоянии пройти мимо миндалевидной оправы от Prada. Плюс обращает внимание на одежду — шмотник!»

— Тогда сначала вам следовало бы поинтересоваться моим семейным положением — есть ли у меня муж, бойфренд, а не тем, как я зарабатываю!

— Позвольте с вами не согласиться! Мне не интересно, есть ли у вас муж или бойфренд! Для меня это совсем не важно! Каждый волен жить так, как он хочет!

«Ах, ну да! Как же я сразу-то не догадалась! Не ищет серьезных отношений, поэтому и не спрашивает о семейном положении. Любой ответ его устраивает. Да, по-моему, он здесь для приключений».

— Собственно, и я хотела узнать о вас больше!

— А что вы уже знаете обо мне? По сравнению с чем хотели бы знать еще больше?

«Распутник, пройдоха, соблазнитель женских сердец, любит всех тех, кто ему не принадлежит. А все те, кто уже побеждены и доступны, быстро ему наскучивают». А сказала я следующее:

— Нууу, немало! (Это его насторожило.) У вас отменный вкус (я встречаю людей не по одежке, а по обуви. На нем были потрясающие туфли, не из тех, которые только что сняты с производственного конвейера, а те, что регулярно начищаются личным «денщиком». Да и в целом вид у красавца ни с какой стороны не подлежит критике! Интересно, сколько часов он тратит на себя, перед тем как выйти «в люди»), вы умеете с достоинством держаться в обществе, рост ваш около двух метров, а еще вы искусно умеете заливаться соловьем!

Перед тем как сладостно рассмеяться, он любезно попросил повторить сказанное. Из-за моего нарочно исковерканного акцента он не совсем понял то, что он, по моему мнению, умеет искусно делать (это очень важная деталь в рассказе).

— Благодарю! Чрезвычайно польщен! Вы правы, этого немало и вполне достаточно… чтобы стать совсем близкими друг к другу!

— Только осталось выяснить одну деталь…

«Подлила каплю в огонь его безнадежных надежд».

— А что же вам еще хочется знать обо мне, чтобы наконец-то решиться? — неприятно хихикая, он недвусмысленно подмигнул мне и необычайно развеселился.

— Хочу еще знать, с кем из присутствующих здесь вы знакомы.

Почему-то казалось, что Линду и Катрин, сестер-близняшек, хозяек дома и вечеринки, он видел сегодня впервые. Его ответ подтвердил мою догадку. Он был знаком только с другом мужа Линды, который на правах закадычного друга семьи, которому прощается все, и приволок Джеймса сюда без приглашения.

На радостях, оставив меня на пару секунд, он проворно оказался у шведского стола, в изобилии заставленного обычными канапе и канапе в виде представителей растительного и животного мира, а также «единицами» формирования военно-морского флота, воинственно расположенными среди живописных хвостов ананасов и запотевших бутылок с вином. Затем в мгновение ока он снова оказался рядом со мной, но уже с тарелками, наполненными цветастыми, совершенно немыслимых форм канапе на шпажках и без них. С бумажной тарелки на меня смотрели малюсенькие ежик, свинка, уточка и еще какое-то жуткое черное усато-глазастое насекомое с туловищем из половины вареного куриного яйца. Еще были грибочек, кораблик и божья коровка. (Художественно-декоративные изобретения хозяек дома были довольно оригинальными и превосходными на вкус.) Мой собеседник любезно попросил подержать его тарелку, чтобы ответить на звонок телефона, сотрясающего внутренний карман его пиджака.

— Хорошо, ложись спать, — с притворно озабоченным выражением лица произнес мой новый знакомый, — прямо сию секунду этим и займусь!

Взяв у меня тарелки, он увлек меня в угол, усадил на стул, вернул тарелки мне в руки и спросил, не будет ли мне трудно посидеть так еще пару минут, пока он быстренько снимет толпу на видео. И ласково заверил, что это займет буквально две-три минуты.

— Конечно! — тут же согласилась я.

А через пару наносекунд уже посетовала на то, что предварительно не взглянула на себя в зеркало. Подумалось, что не мешало бы освежить губную помаду и взъерошить челку (так я лучше получаюсь на фотографиях и видео). Я стала наблюдать за «оператором» вечеринки, в нетерпении ерзая на стуле, поочередно закидывая то правую ногу на левую, то левую на правую, держа в руках тарелки с канапе и ожидая, когда камера соизволит взглянуть на меня.

Мысленно я согласилась с решением Джеймса, прежде всего, снять хозяйку и хозяина и всех тех, кто сейчас окружал их возле шведского стола, затем сам шведский стол, затем стол с заморскими алкогольными напитками. Следующим в видео попал хозяин хозяев дома — грозной внешности лошадиноголовый зверь с оранжевыми глазами, добрейшей души человек… упс… вернее, добрейшей души пес, сенбернар, терпеливый, послушный, безумно любящий детей (объяснимо) и меня (необъяснимо), по имени Зак. Он возлежал на плюшевом диване, на котором могли бы поместиться человек пять. На все происходящее он смотрел лениво, как бы в ожидании окончания вечеринки, и совершенно не намеревался освободить место тем гостям, вернее, гостьям — любительницам высоких каблуков, которые небольшими группами разместились в гостиной, изредка с надеждой бросая завистливые взгляды на диван и на Зака. Проводив устало мрачным взглядом оператора, Зак, зевнув, отвернулся от него и уставился в окно, где за занавеской притаилась старая усатая породистая Мэгги, кличка которой, на мой взгляд, ни в коей мере не соответствовала ее аристократическому кошачьему нраву. За всю свою долгую жизнь она так и не привыкла к неуемным и нежелательным ласкам гостей. В углу, возле окна с кошкой, на другом полукруглом диване сидели леди преклонного возраста и непринужденно беседовали. Их мужья, восседавшие на барных стульях, окружали их как ограждение клумбу. В этот круг входили родители виновниц торжества и их бабушка. Увлеченные беседой, представители старшего поколения не заметили плавно скользящую в воздухе камеру в руке Джеймса, кроме одного элегантного джентльмена, усердно подливающего в бокалы вино всем желающим. Улыбнувшись, он галантно посторонился, уступая дорогу Джеймсу.

Мне было трудно отвести взгляд от этого воплощения изысканности в одежде и манерах. Праздничная атмосфера дома то и дело дополнялась переливающимися короткими мощными лучиками от в меру крупных бриллиантов, которые незамедлительно исчезали от медленного движения запястья, плавного поворота головы или едва уловимого подергивания плеча, чтобы через долю секунды по тем же причинам игриво заявить о себе в другом месте. Задорным смехом и выкрашенными по последней моде цветными прядями в волосах некоторых почтенных дам компания бросала дерзкий вызов старости, как бы призывая молодое поколение к подражанию в этом нелегком деле, к достойному продолжению эстафеты, когда наступит его черед! От компании веяло свежестью, хорошим настроением и несомненным превосходством. (Спасибо вам, милые дамы, за прекрасный пример того, как надо и в старости жить полноценной насыщенной жизнью. Спасибо! Так держать!)

От меня же веяло еле сдерживаемым нетерпением. Оказавшись в уединении, я начала на все лады, подобно начинающему актеру, тренировать мимику лица: улыбаться, хмуриться, поднимать брови домиком, округлять глаза, прищуриваться, сжимать губы, выпячивать губы, изображая то страх, то гнев, то радость, то безумие. И делала я это для того, чтобы мое лицо приняло естественное выражение, когда глазок видеокамеры уставится на меня. Когда подойдет моя очередь «сниматься», натренированные мимические мышцы лица будут готовы полностью подчиниться воле моего сознания — расслабятся и раскрепостятся, чтобы в итоге получилось естественно-скромно (устало) улыбнуться и еще… и еще я пролепечу: «Hi, everybody!» и помашу ручкой. Ой, а как же я помашу ручкой, если мои руки заняты тарелками?!

Как и обещал Джеймс, съемка заняла не более пяти минут, но, увы, одноглазый дивайс так и не удосужился посмотреть в мою сторону. Ненавязчивость плюс хорошо развитое чувство собственного достоинства составляют мой личный «набор» настоящей леди, это и не позволило мне поинтересоваться, отчего я, такая-растакая, самая яркая без яркости, самая красивая и лучшая из лучших, оказалась вне «игры», то бишь вне кадра. Я изобразила на лице полное безразличие (хотя и скрежетала зубами про себя), когда мой новый знакомый «Дон Жуан» как ни в чем не бывало вернулся ко мне с отключенной камерой. Еще немного повозившись с телефоном, он, учтиво поблагодарив за терпение, наконец-то взял у меня свою тарелку и вслед за этим пояснил, хотя этого от него никто не требовал:

— Жена попросила заснять и тут же выслать! Ей интересно взглянуть на незнакомый круг людей, в котором сейчас вращается ее дражайший! Мы так всегда делаем, когда врозь! А врозь мы часто! Она не любитель новых компаний! Постоянно со своими. А мне с ее подругами невыносимо скучно! Без общения с новыми людьми жить не могу — задыхаюсь. К тому же завтра ей рано вставать. У нее завтра суд. Она прокурор. Очень ответственная работа. Вот получил от нее видео, как она раздевается… и ложится спать…

«Какая пошлость! Нет, ну это уж слишком! Да кому нужны его отвратительные интимные подробности! Слишком поспешил присвоить себе победу надо мной».

Тут меня такое зло взяло, не передать! Все мои ожидания насчет видео не оправдались, зато оправдались все ожидания насчет него — сластолюбивого кобеля. «Ах, поглядите на этого любящего мужа, как он щадит чувства жены. Ах, какой порядочный муж! Порядочная сволочь он, а не порядочный муж! Если в его голове грязные мысли в отношении меня, значит, я жертва, не подлежащая запечатлению на память. А вдруг бы я хорошо вышла на видео! Нет, это непростительное хамство!»

Вспомнилось, что здесь, в гостях, я отдыхаю и имею полное право «развлечься в свое удовольствие». Час пробил: пора пускать в ход свое «оружие». Фразу «Простите, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего. Не могли бы вы повторить все, что только что сказали, заново» я видоизменила: «Как вы уже знаете, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего. Не могли вы повторить все, что только что сказали, заново». Она (фраза) была «прожевана» до неузнаваемости и выпущена в воздух на одном дыхании… И это было замечательно! То, что я сказала, насмешило меня саму. Кроме «экскьюзми», «Америка», «инглиш» я и сама ничего не поняла из сказанного мной. Шум, суета, разговоры гостей играли мне на руку.

Не чувствуя подвоха, он попросил меня повторить. Я повторила. Джеймс с необычайным вниманием прослушал меня еще раз, затем уставился в пол, подумал какое-то время и, не поднимая глаз, попросил снова повторить, но, правда, уже не так уверенно. Для него, несчастного, ничего не изменилось. Я опять безупречно непонятно повторила всю эту белиберду. Мистер «Центр Вселенной» или «Выигрышная лотерея», как вам будет угодно, стал меняться в лице. Покраснел, посерьезнел и продолжил изучать щели в паркетном полу. Затем перевел оловянный взгляд на меня, задумчиво вытащил изо рта шпажку и очень несмело опять попросил меня повторить. Повторение абракадабры продолжалось и продолжалось, разборчиво произносились лишь все те же «экскьюзми», «Америка» и «инглиш».

Не скажу, на какой по счету раз моего повторения от его спеси не осталось и следа, его глаза лихорадочно забегали, бессознательно обшаривая углы огромной прихожей, словно в поиске чего-то, что могло бы помочь ему выйти из дурацкой ситуации. Бормоча себе под нос нечто невразумительное, раздумывая, что делать или что сказать, чтобы найти повод от меня отойти, он совсем сник, его лицо покрылось красными пятнами.

— О! Простите, забыл спросить, откуда вы приехали… родом откуда? — это было произнесено им довольно оптимистично.

Но не тут-то было! Наслаждаясь его муками, я ответила довольно четко:

— From Zhmerynka! (Из Жмеринки!)

Он не стал умничать и уточнять, что это и где это. Хотя красавчик и выглядел по-идиотски, он воскликнул то ли шутя, то ли всерьез:

— О! Вау! Из самого города Zhmerynka! Кто бы мог подумать! Это ж надо, из самой что ни на есть Zhmerynka!

— А то! Из него самого! — это были мои последние слова в нашей милой беседе. С широкими объятиями и радостными возгласами приветствия я направилась к только что пришедшим и совершенно незнакомым мне людям, мало заботясь о том, что они могут подумать о моем довольно странном поведении. Я была счастлива отделаться от сконфуженного собеседника.

Итак, со своей «крылатой фразой» я попыталась ознакомить и Рашель. Но она, чертовка, не позволив завершить фразу, беспардонно перебила меня:

— Вы же не еврейка?! — и, очевидно, не совсем доверяя своему заключению насчет моей национальной принадлежности, Рашель замерла, ожидая подтверждения или опровержения своего заявления. Я кивнула головой в знак согласия и на этот раз.

— Ну вот, и я об этом же, а живете здесь, в нашем доме! — воскликнула Рашель, видимо, радуясь своей правоте.

(От себя добавлю, в доме для еврейских семей и обслуживаемом еврейским менеджментом.)

— В вашем доме?! В каком это таком вашем доме! Этот дом такой же ваш, как и наш! Все мы американцы, все мы живем в свободной стране, и где хотим, там и живем! — брызгая слюной, обидчиво парировала я, щегольнув каламбуром (что случается со мной довольно часто).

— Бога ради, извините меня! Я не хотела вас обидеть! — проговорила Рашель и так широко и приятно улыбнулась, что мне стало не по себе от своей вспыльчивости.

Подкупленная ее подхалимским голосом и улыбающейся, дружелюбной физиономией, я разоткровенничалась.

Как известно, любопытство в той или иной мере присуще всем женщинам, и я с учетом возникшей ситуации решила в свою очередь полюбопытствовать относительно ее вероисповедания. Я отношу вероисповедание к интимной стороне человеческой жизни, в которую непозволительно вторгаться без особых на то причин или обстоятельств. Если б не случай, сведший меня с Рашель в холле нашего дома, вряд ли я когда-нибудь осмелилась бы спросить ее об этом.

Меня интересовало, почему она, Рашель, еврейка (по этому поводу и у вас не было бы никаких сомнений), не придерживается элементарных предписаний Торы, касающихся внешнего вида, — расхаживает тут, понимаешь ли, без парика, в модной красивой одежде. Конечно же, на сей счет у меня были предположения, и, опережая события, должна сказать, что они оказались верными.

Газета New York Times иногда публикует скандальные статейки о молодых людях, не желающих жить по строго установленным Торой правилам. Все та же газета держит нас в курсе громких бракоразводных процессов между богатыми евреями из-за неповиновения жен. Помню статью, в которой подробно описывался развод супругов из-за того, что жена, молодая и решительная женщина, отрастив волосы, в буквальном смысле слова сорвала с головы парик, надела возмутительно узкие джинсы и взгромоздилась на высоченные каблуки. После чего на «малюсенькие» мужнины миллионы, не опасаясь возможных нападок и преследований со стороны благоверного и секты, отважно открыла бутик модной одежды. Что-то подобное, думалось мне, случилось и с Рашель.

— Да и вы разительно отличаетесь от «ваших», — при слове «ваших» я выразительно показала американский жест, означающий кавычки, — и без стыда и совести показываетесь на людях без парика с шикарными длинными волосами на зависть всем!

Комплимент пришелся ей по душе, и она охотно поддержала разговор. Начала она с насмешливого осуждения древней еврейской традиции брить головы, о нелепости этого обычая в хасидской среде, выходцем из которой была и она. Сидя со скрещенными ногами на моем диване, покрытом длинношерстным натуральным пледом, возле журнального столика, с чашкой чая в руках, она поведала мне историю своей нелегкой судьбы.

Бывшая хасидка Рашель с мозгами набекрень от бредовых мифов, старательно внедренных в умы евреев бородатыми, с длинными пейсами, дядями хасидской общины о том, что их окружает опасный мир гоев, в котором хасидов убивают под каждым уличным фонарем, не побоится поставить под сомнение правильность этих воззрений. Она не побоится рискнуть и оставить праведный мир и окунуться в опасный мир гоев. Не побоится испытать себя в этом мире и, что самое главное, таки найдет себя в нем, станет самодостаточным и счастливым человеком.

Вот как начиналось бы описание ее биографии в «Википедии». Родилась Рашель в Нью-Йорке в семье, относящейся к ортодоксальной ветви иудаизма. Ее отец, бездарный и ненадежный человек, был потомком последователей венгерской хасидской династии Сигет Тейтельбаума, а мать, родом из бедной лондонской еврейской семьи, отличалась неуемными амбициями. Прибыв из Лондона в США с целью выйти замуж за хорошо обеспеченного хасида, она мечтала еще и найти путь к самореализации — получить образование, работать. Но никакого другого выхода осуществить свои планы, кроме как сбежать из секты, она не найдет. Рашель повторит судьбу матери, но, в отличие от нее, прихватит с собой свою малолетнюю дочь.

Глава 5

А поговорить?.. Или послушать?.. Впрочем, какая разница!

Изредка я нарушала молчание для того, чтобы прояснить значение того или иного слова или фразы, произнесенных Рашель. Помимо этого долг гостеприимства побуждал меня предлагать ей то или это, а моя врожденная тактичность интеллигентного человека (ну, что есть, то есть, отчего бы об этом не сказать)… Да, так вот, моя врожденная тактичность интеллигентного человека принуждала меня во время беседы отвечать на вопросы Рашели.

По всему было видно, что Рашель чувствует себя уютно, и мне это было приятно. Видимо, оттого она и держалась со мной запросто, как будто мы были знакомы с ней лет сто. Нужно сказать, что ее легкость, непринужденность и доверительность распространились и на меня. Собственно, ничего не зная о ней, я ощущала исходящие от нее флюиды приветливости, доброты и искренности. Словом, Рашель произвела на меня очень хорошее впечатление, которое, кстати сказать, со временем только усилилось.

С огромным интересом слушая Рашель, я не преминула подробно рассмотреть ее. Когда Рашель делала паузу, силясь что-то вспомнить, она подносила указательный палец к плотно сжатым губам, а остальными, собранными в кулачок, подпирала подбородок. Тогда-то я и обратила внимание на ее руки и мысленно возмутилась проделкой природы. Тонкий указательный палец с крупными набалдашниками-костяшками был жутко некрасив. Но слушать Рашель было одно удовольствие. В ее манере говорить было столько обаяния, что это вполне перекрывало недостатки ее внешности.

Когда она меняла положение своего изящного тела, все выше и выше забираясь на диванные подушки, я улучила момент и перевела взгляд на ее ноги. Нет, Боже упаси, меня совершенно не интересовала красота ее стройных ножек! Я с удовольствием смотрела на ее ноги лишь потому, что она, прежде чем залезть на мой диван, сняла сапоги.

В Америке не принято снимать обувь. Я поддерживаю эту традицию — сама не делаю этого в гостях и другим не позволяю у себя дома. При этом я категорически не приемлю привычку класть ноги на стол или же расположиться в обуви на диване, как это делают многие американцы.

И сегодня, глядя на нежно-розовый, еле заметный сквозь колготки педикюр Рашель, я была безмерно благодарна ей за то, что ей хватило такта, перед тем как довольно по-свойски расположиться на моем диване, стащить с ног сапоги. Ох, эти сапоги! Высокие такие… из кожзаменителя… Потом, когда пройдет время… много времени… я деликатно выскажусь насчет преимущества модельных кожаных сапог перед дешевыми уродинами из кожзаменителя, и Рашель поймет свое заблуждение… Да, так вот, я была ей очень благодарна за то, что она сняла сапоги. Очень сомневаюсь, что у меня хватило бы смелости сделать ей замечание, если б она не разулась, и весь вечер пошел бы коту под хвост. Я с отвращением, ужасом и брезгливостью смотрела бы, как она елозит сапогами по моему дивану и только б и думала, как поскорее от нее избавиться!

И все же, чего греха таить, я с белой завистью смотрела на ее стройный и узкий стан, длинные ноги… У меня тоже такие бывают, когда я совершаю пробежку около полудня, и солнце светит мне в спину под углом в сорок пять градусов, и моя тень вытягивается…

Вообще-то, Рашель вполне могла бы потянуть на эталонную девушку Гибсона, если б ее глаза были посажены чуть дальше друг от дружки, а волосы убраны в высокую прическу…

Несмотря на кое-какие мелочи, Рашель мне безумно нравилась и очень нравилось ее отношение ко мне. Посвятив меня в детали своей жизни, она открыла для меня новый мир, а открывая его, она широко распахнула свое сердце. И этого невозможно было не оценить. Я много слышала о любви с первого взгляда, но ничего не знала о зарождении настоящей дружбы с фразы: «Позвольте задать вопрос!». Гм, забавно все сложилось!

Итак, пора рассказать что-нибудь о Рашель (конечно, с ее разрешения!).

После неожиданного исчезновения ее матери у отца Рашель появилась новая семья и до пятилетней дочери ему не стало никакого дела. Воспитывалась Рашель бабушкой и дедушкой, росла-мужала в окружении многочисленных теток, дядьев, кузенов и кузин.

— Я не помню, чтобы кто-нибудь из нас говорил друг другу теплые слова, чтобы мы когда-нибудь обнимались, были нежными, — с грустью вспоминала Рашель. — Мы были обязаны следить друг за другом и доносить деду. Согласно воспитательной методике моего деда Биньямина мы должны были это делать во имя спасения наших душ.

Многочисленные родственники относились к ребенку, брошенному матерью, по-разному. Те немногие члены семейства, которые имели финансовые проблемы или неурядицы в семейной жизни, обращались с Рашель ласково, по-дружески.

Светлые воспоминания детства Рашель связывает с бабулей Дамирой и неотъемлемой частью бабулиной жизни — кухней. Кухня со столовой, занимавшая третий этаж крупного особняка, представлялась Рашель «центром Вселенной», тем особенным местом, где она чувствовала себя защищенной, где было тепло и уютно и царила полная гармония с окружающим миром. Потом, когда Рашель повзрослеет, там же, на кухне, бабуля Дамира поведает ей о тяжелой жизни ее предков в Европе, о кровавых еврейских погромах, о гонениях на их народ, о катастрофическом положении евреев на оккупированных территориях во время Второй мировой, о концлагерях, в которых погибла вся бабулина семья. Расскажет она и о семье деда Биньямина, которой, Бару́х Хаше́м! (Слава Богу!), удалось сбежать в США из фашистского пекла.

Ну а пока здесь, на кухне, где витали вкусные запахи стряпни, иногда под «аккомпанемент» визжавшего миксера или жужжавшего блендера, обсуждали только хорошие новости, делились только пристойными слухами, вели только приятные разговоры. Другие, серьезные темы обсуждались мужчинами только в офисе деда, при закрытых для женщин дверях.

Сидя на высоком кожаном стуле между холодильником и столом, Рашель с детским любопытством наблюдала, как бабуля Дамира готовит еду на всю семью, и по мере сил и возможностей сама охотно принимала участие в этом процессе. Вот бабуля аккуратно кладет в электромясорубку кусочки говяжьей печенки для приготовления паштета. Затем добавляет карамелизованный лук, яркую морковь, солит и перчит смесь, что немедленно вызывает у обеих чиханье и заразительный хохот. А вот наступает ответственный момент: по заданию бабушки Рашель предстоит тщательно перемешать густую смесь до однородной массы. Девочка приступает к делу с огромным желанием и с видом заправского повара.

Как-то раз, готовя крем для очередного торта, бабуля, помешивая на плите в кастрюльке голландское какао с молоком, просит Рашель подсыпать чуток сахара, пока она сама заливает в смесь горячий черный шоколад. Глыба сахара, нечаянно вырвавшаяся из рук Рашель, изрядно подслащивает полуфабрикат, что вызывает у обеих секундную панику, охи-ахи, а затем все тот же добродушный смех. А каким неслыханным блаженством было для Рашель наконец-то дождаться кухонную лопатку, чтобы слизать с нее остатки готового крема…

Рашель уверена, что все было бы не так вкусно, если бы во время приготовления пищи бабушка не пела. Бабуля Дамира была счастливой обладательницей мягкого бархатного лирического сопрано, и прекрасные мотивы Венского вальса и венгерских рапсодий звучали в ее исполнении особенно нежно и в то же время объемно, ярко и внушительно.

Однажды, искусно сооружая высокие «Графские развалины» из нежного воздушного безе, услышав приближающиеся шаги вернувшегося с улицы деда, бабуля резко прекратила свое негромкое пение. Хотя хасидским женщинам петь строго-настрого запрещалось, в тесном семейном кругу это правило негласно нарушалось. Из-за того что был разрушен Храм (имеется в виду Храм Соломона в Иерусалиме, который был разрушен вавилонянами около 586 г. до н. э.), дед Биньямин запретил всем членам семейства веселиться в доме, петь и слушать музыку… до какого-нибудь особенного случая. Но бабуля не стала ждать «особенного случая», видимо, не имея никакой надежды на то, что он случится при ее жизни, и в отсутствии деда позволяла себе напевать и украдкой слушать старые пластинки с любимыми песнями. Однажды Рашель заметила, как бабуля прятала у себя в комоде с нижним бельем какую-то книгу, на обложке которой была изображена женщина совсем не хасидской внешности, но любопытствовать не стала. Если у бабушки есть книга, значит, дед неправ, говоря, что «книги — коварные змеи!».

Спустя какое-то время бабушка сама откроет Рашель секрет — имя своей любимой американской писательницы Бел Кауфман, внучки Шолом-Алейхема, познакомит внучку с ее рассказами и привьет вкус к нерелигиозной литературе.

— Я сама была по уши погрязшей в «домашних преступлениях». Представляешь, я читала Талмуд в английском переводе, который прятала от деда под матрасом, — с улыбкой призналась Рашель.

Я не могла усмотреть ничего странного и необычного в том, что Рашель читала Талмуд в английском переводе, но догадалась, что в ее среде это имеет немаловажное значение. Мне нравилось, что Рашель делилась со мной такими подробностями. Это означало одно: Рашель чувствует себя у меня в гостях комфортно и демонстрирует доверительное отношение ко мне.

— В общем, мое преступление квалифицировалось по двум статьям: чтение Талмуда на английском и ознакомление с теми главами, которые были строго запрещены дедом женскому полу для ознакомления. Ты не можешь себе представить, как вопил дед, когда слышал, что я разговариваю по телефону на английском, — продолжила моя гостья. — Он неустанно повторял: «Английский — язык дьявола!», «Английский воздействует на душу отравляюще, подобно яду!». А читать книги на английском еще хуже. Это делает душу более уязвимой к дьявольскому искушению! Более того, книги предназначены для мужчин! А девочки всецело принадлежат кухне! (Заметьте, книги — для мужчин, а девочки — для кухни.)

Раз в год перед Пасхой дед внимательно осматривал весь дом, в том числе не считал зазорным «провести ревизию» комодов с личными вещами бабушки и Рашель. В этот момент они замирали от страха, боясь быть разоблаченными в своих «преступных» деяниях. Но никакой страх перед дедом не мог усмирить любопытства Рашель — ей очень хотелось узнать, о чем же идет речь в тех главах Торы, которые, по словам деда, предназначены только для мужчин и которые он осмотрительно хранил под замком в своем шкафу.

Втайне от родных, рискуя быть замеченной кем-нибудь из знакомых, Рашель поедет в еврейской книжный магазин и приобретает вожделенную Тору в полном объеме.

В запретной части Торы описывается спор, который ведут между собой рабби по поводу святости царя Давида. Бог предназначал в гарем Давида в качестве жен только девственниц, для того чтобы его святость не была осквернена. И тут на тебе! Имея репутацию идеального безгрешного властителя, Давид совершает грех. Плененный неземной красотой замужней женщины Вирсавии, он добивается ее неправедным путем. Впоследствии, женившись на ней после гибели ее мужа, которого он, выражаясь современным языком, сам же отправил в «горячую точку», Давид отказывается от нее из-за того, что однажды, взглянув в ее глаза, увидел отражение своего греха. От этой любовной связи на свет появился Соломон, впоследствии ставший легендарным правителем Израиля.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Алма-Ата — прежнее название города Алматы

2

Корнелиус Вандербильт бросил школу в 11 лет. Журналисты высмеивали его безграмотность, говоря, что в своей подписи он делает четыре ошибки.

3

Карнеги-холл был открыт в 1891 году концертом Нью-Йоркского симфонического оркестра, которым дирижировал П. И. Чайковский. В 1997 году главный зал знаменитого холла был назван в честь Айзека Стерна — крупнейшего, всемирно известного академического музыканта XX века, американского скрипача еврейского происхождения, родившегося в Украине, в г. Кременец.

4

Продажа билетов на спектакль «Щелкунчик» П. И. Чайковского, начиная с 1954 года и по сей день, составляет около 40% годового дохода Линкольн-центра.

5

На этой выставке СССР были представлены памятники И. Сталину и В. Ленину.

6

Совместно с Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) фонд Блумберга жертвует сотни миллионов долларов на мероприятия по сокращению смертности, связанной с дорожным движением.

7

Мексика имеет один из самых высоких показателей в мире по ожирению.

8

Кроме ношения отличительных знаков еврею запрещалось выходить на улицу в дни Страстной недели, накануне Пасхи.