Цель неизвестна

Марик Лернер, 2015

Удобно «попадать» в царя. Заранее известно: все дружно подчинятся любым указам. Не менее приятно «попадать» сразу компанией, да с атомным крейсером, и заниматься избиением парусных корыт, устанавливая навеки гегемонию. Еще неплохо угодить в июнь 1941-го с навыками диверсанта и точными сведениями о всех датах и вооружении. Правда, совмещение головы-компьютера и спецназовца дело достаточно необычное, но чего не случается. А вот что делать вчерашнему школьнику, не имеющему представления об истории прошлых веков, кроме как из современных сериалов, и не способному одной левой семерых побить, одновременно небрежно вытачивая на станке АКМ… в восемнадцатом веке? Как – что? Становиться великим ученым! Иные идеи много нужнее и страшнее автомата. А современный школьник много чего знает. Хотя ничего и не умеет. Справится? Вот и проверим!

Часть первая. Крестьянский сын

Глава 1. Спасение

Воздух в легких отсутствовал полностью, и я невольно рванулся вверх, туда, где сквозь воду просвечивало солнце. Мыслей в голове не имелось, только откуда-то из нутра билось одно и то же: «Жить!» На руке висела непонятная тяжесть, тянущая вниз и ужасно мешающая. Хотелось избавиться от нее, и, вынырнув на поверхность, даже не прокашлявшись толком, потянул руку вверх.

Ничего удивительного, что всплыть мешало нечто. Оказывается, я держал за шкирку мальчишку. Вцепился в воротник и не ощущал пальцев. Судя по обмякшему виду и попытке нырнуть носом вниз, он ничего не соображал и вряд ли находился в сознании. Диким усилием, растягивая мышцы и буквально слыша треск, вытолкнул его на край льда. Не столько спасая, сколько пытаясь избавиться от лишнего, убивающего меня веса. Кинул на добрый метр в сторону от себя, так что парнишка хряпнулся на совесть и взвыл в голос. Видать, очухался от боли.

А вот мне от столь резкого движения изрядно поплохело. Окунулся вновь, и достаточно глубоко, а вылез уже в стороне, прямо под мутным льдом. Хорошо еще, там оказалось нечто вроде прослойки наверху между тяжелой смерзшейся плитой и водой. Немного воздуха попало в легкие, и смог с облегчением вдохнуть. Осторожно пополз в сторону пролома, отталкиваясь руками и не пытаясь пробить башкой лед снизу. Может, так было бы лучше и удобнее, чем мои судорожные дерганья, но уже не только мысли еле ворочались, еще и тело стало слушаться не очень охотно.

Все же я не собирался помирать и продолжал бороться. Попытался сам выбраться, ложась грудью на край полыньи, и с ужасом почувствовал, насколько лед хрупкий. В мгновенье он раскололся, и я опять нырнул с головой, в очередной раз хлебнув воды и впадая в панику.

— Держись! — орали на краю сознания какие-то голоса. — Хватай!

К мертвой хватке, с которой я вцепился в жердь, это предложение отношения не имело. Кинули бы топор — я бы и за него ухватился. Мозги после ледяной воды вырубились окончательно, и сработал обычный рефлекс. Меня тянули наверх, и я судорожно помогал спасателям, отталкиваясь ногами, иногда отнюдь не улучшая положения, а вновь обламывая лед и скользя назад. И все же медленно, но упорно мы совместными усилиями закончили спасательную операцию.

Очутившись вне полыньи, я очень шустро пополз как можно дальше от воды, не пытаясь подняться и извиваясь по-змеиному. Мокрый и на морозе, я с перепугу даже не чувствовал холода, пока не взялся рукой за голову и не обнаружил там сосульку. Тут меня ощутимо затрясло, так что зуб на зуб не попадал, и челюсти застучали вполне отчетливо.

— Спасибо, — попытался сказать, обращаясь к своему спасителю.

Совсем молодой парень. Рожа у него вполне русская, а одет почему-то в то, что в моем понимании называется кухлянкой. Я с народами Севера сроду не общался, разве в кино видал. Они точно все с узкими глазами, но одеты точь-в-точь. Оленьи расшитые шкуры, да еще и с капюшоном.

— Идем, — сказал тот, поднимаясь. — Здесь уже лед хороший.

Мне очень не хотелось проверять на себе крепость повторно, и он, видимо, это понял.

— Молодца, — сказал одобрительно, протягивая руку, так что не оставалось ничего другого, как послушно подняться. Ага, с запозданием дошло. Мы на реке. Рыбу, что ль, ловили? — Не спужался и за Мосеем прыгнул. Спас дурня.

Это, видимо, про мной спасенного. Ничего не помню. Никаких Моисеев рядом не стояло, и как я вообще сюда попал?

— Кто же так на лед лезет, не проверив? — Он был искренне возмущен и без раздумий пнул ногой в зад ковыляющего впереди мальчишку. Тот даже не возмутился, только прибавил шагу. Ему тоже было не очень сладко, еле двигался и беспрерывно всхлипывал. — Не схватило по-настоящему. Ты, паршивец, теперь Михайле по гроб жизни обязан.

От берега в нашу сторону махали руками какие-то незнакомые люди. Опять же в чукотских одеждах, но вполне блондинки и блондины с рязанскими мордами. Мужики еще и бородатые. Один из них сорвался с места и, подскочив к бредущему мальчишке, приложил ему кулаком, так что тот скрючился. Я невольно шагнул в сторону, готовый отразить нападение, но он уже схватил несчастного Моисея и поволок его на манер волка, укравшего овцу.

На самом деле я, конечно, ничего такого не видел. Не овец — те попадались в горах Швейцарии изредка, очень живописно выпасаемые для туристов. Я про волков. Этих исключительно в передачах про животных наблюдал. Но вот ведь откуда-то выскочило сравнение. Ну говорят же «как чертик из табакерки», хотя никто уже лет сто нюхательного табака не употребляет и идиотской игрушки не выпускают. В смысле, чертика на пружинке.

Ну это во мне есть, не отнимешь, вопреки всей моей длительной жизни за границей. Бабушка, пусть ей будет на том свете у бога хорошо, вбила в меня навечно старую литературу. В основном детские стихи со сказками, но и помимо них тоже. Всякие Сетон-Томпсоны, Том Сойер, Мюнхгаузен и многое другое, включая Юлию Друнину и Киплинга. Не уверен, что они подходили для моего возраста тогда, но, похоже, она знала чего добивалась. Заняла место няни с раннего детства и так никому и не отдала до внезапного инфаркта. Муттер до ребенка особого дела не было, она предпочитала себя холить и лелеять. Позднее я после некоторого размышления решил, что она и замуж вышла по залету. Причем сознательному. Сроки так ложились. Вычислить дату от свадьбы — не проблема. С удовольствием скинула заботы обо мне на бабушку и успокоилась. И спасибо муттер. Могло оказаться много хуже, доверь она дитятко современным воспитателям.

Бабушка прекрасно заменила мать, няню, гувернантку и еще кучу народу. Старая, советского воспитания интеллигентка, люто ненавидящая моего папашу, большого деловара и не умеющего ни о чем, помимо денег, говорить. Когда-то она имела профессию педагога и, видимо, им оказалась в реальности, а не по диплому. Во всяком случае отвращения к классике с ее подачи я не испытываю. А очень многое до сих пор помню. Что в детстве учил, сохраняется железно, в отличие от более поздних времен.

Конечно, в школе уже не то, уровень училок пожиже, и не увлекли. Да и разные Достоевские у меня ассоциировались исключительно с нудностью, но детскую литературу я усвоил в огромном объеме. И стихи, в отличие от прозы, с удовольствием почитывал и позже, даже за границей. Выборочно, конечно, заумных не уважаю, но все же продолжал читать на русском. С четырнадцати лет живя за бугром, не всякий про себя такое скажет.

Не умри бабушка — я бы не очутился в Швейцарии, а остался с ней. Тогда и жизнь сложилась бы иначе. А так муттер моя, поймав папашу на очередной девке из миссок чего-то там, потребовала развода, девичьей фамилии и большого счета со многими нулями. Куча всего на нее была записана, да и по закону положено. Он оказался не зверь — не стал закатывать в бетон или топить в ближайшем водоеме, хотя и мог без проблем, я точно знаю. Давненько, еще в младом возрасте, случайно услышал разговор, не предназначенный для детских ушей. Тогда даже загордился, насколько мой предок крут.

Ну не суть важно. Дербанить свою банковско-торговую империю папаша не стал, зато устроил нам обеспеченную жизнь. Если кто не понимает, что это значит, я лучше объяснять не стану. Яхты и унитазы из золота — вещь понтовая и никому особо не нужная. А важно получить то, чего ты хочешь в данный конкретный момент. Не высчитывая, что там на карточке или размер зарплаты. Это несколько другой уровень. Когда пыль в глаза не пускают и вообще мало кто в курсе, насколько у тебя много имеется.

Мне, правда, повезло не особо. Муттер свалила за границу, подальше от супруга, и для начала запаяла меня в интернат. Из самых якобы лучших побуждений, для моего же блага. Ах, здесь замечательное образование, иностранные языки и диплом частной школы котируется где угодно. Хочешь в — Плющевую Лигу^[1] поступай потом. А можно в Оксфорд.

Сдались мне эти университеты. Мне и без них было в высшей степени замечательно. Языки я, правда, выучил. Куда деваться. Английский еще в России с преподавателями долго и старательно сознательно мучил (нынче без него никуда), а в Швейцарии невольно набрался немецкого с французским.

Между прочим, есть два основных способа изучения иностранной речи. Первый — закинуть в среду, где на твоем языке не говорят в принципе. Второй — в постели с девушкой. Я без особого удовольствия первоначально познакомился с первым, затем уже с энтузиазмом добавил и второго.

В интернате у всех родители оказались не нищими. Точнее, очень даже не бедными. И практически у каждого ученика были проблемы. С родителями, полицией, наркотиками. Не знаю, в курсе ли была муттер подобных тонкостей, отправляя меня на обучение в столь престижное и закрытое заведение. Может, просто ей попалась на глаза реклама, хотя это я, конечно, загнул. Такие места себя не рекламируют и чужаков без рекомендации не принимают.

Наверное, папаша подкузьмил, подбросив идейку. В его понимании характер человека закаляется в трудностях. Сугубо мужской коллектив всегда действует не хуже пресса, выявляя худших и лучших. И не обязательно побеждают правильные. Я вписался, оставшись посредине. Не садист, издевающийся над младшими, но и не вечный отличник. Не технарь, но и не ботаник. Всего понемножку. А попутно набрался самого разного. От умения вскрывать замки до кой-чего совсем не безобидного.

Помимо жесткого режима, практически как в тюряге, мне еще пытались вколачивать в башку разные выгодные для взрослых мысли. Про уважение к другим, правильное поведение и прочее. А фактически мы обменивались опытом и умениями. Я ведь не зря про наркотики и девушек. Мы ходили в самоволки и много чего творили. Да и все же не было десяти лет без права переписки. Всего четыре, и в увольнение тоже отпускали. Веди себя правильно, не раздражай начальство — и будешь в шоколаде. Швейцарском.

А девушки… Уж если есть башли, можно выглядеть сморчком и не иметь рельефной мускулатуры: почему-то они тебя все равно обожают. Надо только правильно подойти, а не предлагать сходу купюры. Проститутки — это низкий класс. Да и противно. Кто его знает, сколько в ней до тебя побывало. Дорогие в этом смысле ничем не отличаются. Одним миром мазаны.

Я споткнулся о первый же камень на берегу и очень неудачно грохнулся вперед. Хотелось полежать и поспать. Все же сил совсем нет. Уже и мороза не чувствую. Тут меня вздернули на ноги, причем в две пары рук, и практически поволокли в неизвестном направлении. Я только медленно перебирал ногами, пытаясь не волочиться за моими доброжелателями.

— Куда? — вяло спросил.

— Домой, — бодро ответил мужской голос. — Рядышком. Василий-то в избе?

— Хто? — удивляюсь.

— Совсем плох, — произнес озабоченно. — Давай быстрее.

— Все хорошо будет. Человека спас, на себя опасность взял, да и сам выплыл, водяному не дался. На роду, видать, удача.

В том же темпе меня проволокли к одной из изб, подняли по ступенькам и чуть не головой отворили дверь. Заполошно вскрикнула женщина. Что-то бурчал мужчина.

— К печке его, а то околеет.

— Раздевайся!

— Теперь уж не околею, — блаженно бормочу, освобождаясь от затвердевших на холоде одежек и швыряя их прямо на пол. И вовсе не русские армяк или тулуп, всплыло откуда-то в уме. И не кухлянка. Не так называется. Совик и малица.

От огромной печки, занимающей добрую треть помещения, идет приятное тепло, и я поспешно лезу наверх. Вслед летят какие-то вонючие тряпки, наверное укрыться, но запах — ерунда. Главное, я теперь точно не сдохну, превратившись в статую. Как того генерала звали, совсем мозги не работают. Я же точно знал.

Даже не заметил, как, пригревшись, заснул. Очнулся, когда меня кто-то толкнул.

— Михайло, — позвал кто-то просительно. — Михайло Васильич!

— Чаво, тятя? — спрашиваю спросонья и шаря рукой возле себя в поисках очков. Нету. Машинально проверил, не сидят ли на носу, мог с усталости все на свете забыть, и чуть не вышиб себе глаз. Координация никакая. Сейчас я теста полицаю на дороге не сдал бы — верняк.

— Ты как? — требует вновь.

Я повернулся и уставился на очередную бородатую рожу. И тут меня пробило, аж в пот бросило, будто в баню угодил. Какой такой тятя? Я что, папаши своего не знаю? И слов таких не употребляю. Ну да, я Михаил, но Николаевич и никаких Вась не знаю и знать не желаю. Ну ладно, говорят окая и цокая, да одежда странная. Но чтобы в доме не было электричества? Да и сами дома без малейших признаков антенн и машин. Какой-то частью сознания я все это уловил, но, двигаясь из последних сил, не обратил первоначально внимания.

Что происходит? — в откровенной панике подумал, валясь на пол с печки. Мужик едва успел отскочить, избегая столкновения, но вполне дружески поддержал.

Какая деревня, какие мужики и рыбалка на льду? Я вчера был в Лозанне, у муттер на вилле, совершено точно помню. Не мог же я там нажраться до такой степени, что ничего не помню? Ни дороги, ни перелета. Никогда такого не было. Ну пробивало меня на хи-хи и движуху после кокаина, но это же когда было, и потом я не обнаруживал себя неизвестно где.

Господибожемой, глядя тупым взором на собственные руки и голое тело, как лежал, так и соскочил, изумился. Допустим, я одурел вконец, но чтобы не помнить, что у меня грабки совсем другого размера, да и остальное не вполне такое… Грудь широкая, плечи налитые, мышцы выпирают, будто с детства мешки таскал, волосами светлыми зарос не родными. Что я, своего колера не знаю? И рост… Я вроде выше стал. Не удивительно, что спотыкаюсь все время. Мозги команду дают, а конечности не соответствуют.

Я услышал скулеж и с запозданием понял, что издаю его сам. Тупо осмотрелся по сторонам, обнаружив, помимо уже знакомого мужика, открывшего рот мальчишку лет семи-восьми и жадно глядящую в сторону моих голых ног дебелую рябую бабу. Это, видимо, мамаша, решил после мучительного раздумья и шагнул к ней. Та радостно взвизгнула и попыталась отскочить. Не, ну правда, с ее габаритами не от меня шарахаться. Как раз из категории про скакуна и горящую избу. Даст немалым кулаком между глаз — и с копыт.

— Зеркало! — умоляюще прохрипел.

За ним неожиданно метнулся мужик. Не баба. Та по-прежнему изображала смущенный взгляд в пол, внимательно изучая мои причиндалы. Чем бы это ни закончилось, разговоров у нее с соседками хватит надолго.

Бородач приволок маленькое квадратное зеркальце в рамке и сунул мне.

— Ты бы ему лучше прикрыться дал, Василий Дорофеевич, — сказала баба с ощутимым ехидством.

— Да, да, — растерянно пробормотал он.

— Спасибо, — сказал я, принимая, и уставился на отражение.

Конечно же это был не я. Как и ожидалось. Такой симпатичный мордатый парниша. Кровь с молоком. Ничуть не похожий внешне. Но он, тот не я, был — тело. А в голове — мои мысли. Мне опять ощутимо поплохело.

— Отлежать надо, сынок, — подхватывая меня, озабоченно промолвил Василий Дорофеевич. — Как бы горячка не хватила.

— Да, тятя, — ответил мой язык без помощи разума. — Я посплю, ладно? — это уже лично от меня.

— Да, да. Утро вечера мудренее. Отдохни, сынок.

А заботливый у меня тятя, подумалось на печке, куда без труда, даже излишне резво поднялся. Силу я опять не рассчитал и, вскинувшись, приложился коленкой, невольно зашипев. Все же наследник, опять прорвалось непрошенное. Надеется хозяйство передать.

Господибожемой, в ужасе от очередного заскока, мелькнуло в мозгах. Что со мной происходит? Я спятил, или у меня такие яркие глюки? На черта мне этот тятя с его наследством, и самое главное, куда я угодил? Не хочу! Я согласен к муттер, к папаше и даже в Оксфорд. Нет, в любое место по выбору предков, только подальше отсюда! Немедленно! «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое…» — и так до самого конца без передышки. — Верни меня обратно! Ай, откуда я молитву знаю?!

Глава 2. Поиск решения

Утром я вскочил еще до рассвета. Как ни удивительно, достаточно быстро заснул. Видимо, от нервов и отсутствия сил провалялся абсолютно спокойно, без ярких снов, отвратительных кошмаров и прочих глупостей. Где-то в глубине души теплилась надежда утром открыть глаза и обнаружить себя на хорошо знакомой вилле. Так что разочарование оказалось нешуточным. Другой, наверное, взвыл бы от всего этого и принялся биться головой о стенку. Мне оказалось не до этого.

В отличие от киношного Штирлица, я не научился просыпаться ровно в назначенный час. И сплю не особо чутко. Зато когда утром организм настойчиво призывает бежать в заведение под названием «сортир», всегда слушаюсь. Был у нас в интернате один то ли всерьез больной, то ли чересчур крепко спавший. Уж издевались над ним, лучше и не вспоминать. Дети вообще существа жестокие и не любят выделяющихся. Ни в ту, ни в другую сторону. Не прибьют, так до петли запросто доведут.

Короче, я привычно среагировал на позыв, временно задавив разочарование. Будить кого-то и задавать напрашивающийся вопрос как-то меньше всего тянуло. Что я, дырку с доской в сарайчике из досок не найду? В детстве видел такие в Крыму. Как-то не верится про наличие отхожего места в виде двух палок. Одна втыкается, чтобы ветром не унесло, а второй отгоняют волков. Все же люди живут, не станут же они гадить где попало. Хотя… ни в одном знакомом мне европейском языке нет понятия «сходить до ветру». С просторами у них не очень.

А лезть и будить с недоумением по поводу отлить — стремно. Я же вроде тутошний и не знать подобных вещей не могу. Хорошо если спишут на болезнь, а то ведь задумаются на мою тему всерьез. Поведение, привычки — это все скоро и без того бросится в глаза. Не захотят заметят, непременно. А это очень опасно. Недолго ведь и в одержимые бесом угодить.

А что? Я, похоже, такой и есть. Вселившийся в ближнего родственника. Хорошо, начнут святой водой брызгать под молитвы. От такого обращения явно не испарюсь. Хуже, если на костер отправят. Вроде не имелось инквизиции на Руси, или имелась?

Что-то я смутно помню про сожженных еретиков. Или то самосожжения были? Пошто нам не давали историю России в Швейцарии? А про школьный учебник до отъезда и вспомнить стыдно. То есть ничего в голове нет. Ну абсолютно. Гады учителя! Вернусь — всех убью!

Россия или Русь? Вот главный вопрос. Какой нонче век на улице? Я точно не на скифском или чукотском объяснялся. Есть, конечно, разница, но можно списать на диалект, если бы не эта обстановка. Год, какой сейчас год? Важнейшее дело. Может, просто выдумал себе глупости, а здешний народец какие сектанты, из мечтающих ближе к земле и естественно существовать на подножном корму, без промышленности и химии.

Как я сюда попал, выскочив за дверь и осматриваясь, опять попытался вспомнить. Ничего нет в памяти. Господибожемой, что я тебе плохого сделал? Ну не верил раньше в тебя и не молился — так это же по глупости. А сейчас очень даже верю. Готов на алтарь положить жертву… Э… кажется, не из той оперы, испугался, рысцой устремляясь в сторону нужного мне сооружения в углу двора.

Кстати, не мешает проверить на себе результат действия святой воды. Хуже точно не будет. Где ее берут? В церкви. Но как делают? Можно ли получить свободно или платить положено? Ладно. Это потом. Сейчас важнее облегчиться и по-маленькому, и по-большому.

У, класс. Истинное удовольствие. Все же не глюки какие. В них всякое случается, но чтобы первым делом мчаться по нужде — такого мне не рассказывали. Уф. Я поднялся и замер в ступоре. А бумаги-то нет! Что делать? Не ходить же так! Удовольствие ниже среднего. Снега, что ли, с улицы взять и подмыться на манер арабов?

Никаких мыслей меня не посещало, а рука потянулась наверх, под самую крышу, и извлекла оттуда запиханный в щель странный мягкий комок. После внимательного изучения (помять, отщипнуть, понюхать) я пришел к выводу — это скорее всего мох, и он и есть здешняя замена туалетной бумаги.

Кстати, неизвестно, есть ли вообще в здешних краях бумага. Лет двести назад она была дорогой, а в СССР вообще появилась не раньше шестидесятых. До того газетками подтирались, вырезая лики вождей, чтобы не опоганить. И оставляли на заднице черные следы. Сам, естественно, не видел, рассказывали. А вот кто — убей, не помню. Может, бабушка, может, мама, или вообще в Интернете вычитал.

Стоп, стоп, натягивая штаны и осмысливая происшедшее, задумался. Я же не знал и знать не мог, где искать мох. Рука сама полезла. У меня что, в голове непорядок, или все же тело не беспамятное? Где-то там внутри сидит прежний владелец и в любой момент готов взять управление на себя? Меня откровенно стошнило, благо в желудке ничего не было и ног не облевал. Так, спазмы пошли.

Это же жуть. Минимум в любой момент я исчезну, максимум — заполучу в ближайшее время шизофрению. Два сознания в одной башке — это прямой путь к пускающему слюни недоумку. Нет! Такого мне не надо! Верни меня назад, слышишь?!

Стоп, стоп, успокаивая бешено бьющееся сердце, велел сам себе. Будем последовательны. Вчерась я тоже тятю вспоминал, но от этого его сыном не стал. Остаточные явления, вот! Если меня подселили, кто-то там сверху затратил усилия, пусть он хоть инопланетянин или бес, значит, в том присутствует некий неведомый мне смысл. А что получается в результате сумасшедшего? Пустой номер. И к чему затраты?

Логично? Реинкарнация нужна, чтобы довести до конца некую миссию. Я же не в баобаб угодил и не в собаку. В человека. Вот! Проблема одна — никаких инструкций я не получал. Ни письменных, ни мысленных, ни устных. А это что означает? Абсолютно ничего. В любой компьютерной игрушке подсказки и бонусы валятся по дороге. Стоп! А вот это неплохая идея. Настанет время — и все откроется. А мне надо не пороть горячки и вживаться. Стать своим для любого местного. Приспособиться.

И самое важное, даже если все это компьютерная игра и в любой момент я из нее выйду, здесь все по-настоящему. Боль, голод, мороз и даже посещение туалета. Не помню ни одной книги или фильма, где он был бы задействован. Разве когда очередное убийство происходит.

То есть принимаем окружающую действительность за реальность и живем в ней. На пути локомотива не становлюсь — раздавит. Даже если это дорога назад и нужно умереть для возвращения, где гарантия? Только в крайнем случае можно идти на подобный риск. А вдруг это натурально миссия, и я, погибнув, вылечу без перезагрузки?

Будем считать, игры закончились. Начались жесткие будни. В плюсе мой новый внешний вид. Я не только здоровый как лось, о чем всю жизнь мечтал, и с отличным зрением, но еще и на вид симпатичный. Личико, правда, непривычное, но девки таких любят. Это удачно вышло. При его экстерьере и моих мозгах мы сумеем прилично устроиться. Во всяком случае, я попытаюсь.

Что там про наследство вчера всплыло? Судя по обстановке, миллионов у новообретенного тяти не имеется. Это уже хуже. С другой стороны, не раб. На цепи не сидит и кайлом в шахте не машет. Хотя откуда мне знать, может, с утра намылится под землю да меня с собой покличет…

Ой! А мы, часом, не крепостные? И ведь не спросишь, вот досада! Первое правило выживания — рот постарайся держать закрытым и слушай. А то ляпну чего — тут и сойду за колдуна, да примут меры.

Снаружи раздались торопливые шаги, и я поспешно вышел наружу. Меньше всего охота, чтобы застали в задумчивом виде в сортире в застегнутых штанах. Наверняка же покрутят пальцем у виска и поделятся со всей округой.

Это оказался тот самый вчерашний пацан, которого я уже видел в доме. Он несмело улыбнулся, и в голове очень удачно выскочила очередная карточка с бонусом. Ванька, младший брат. Сводный. От второй жены. А та рябая бабища — вообще третья. И как ее зовут, не всплыло. Но тятя мой новый — тот еще орел. Предыдущих уморил и новую себе завел.

Хотя странно все это. Вертится в уме насчет целого выводка детишек, обязательных для подобного хозяйства. Штук десять должно быть от исправно рожающей матки. А тут нас всего двое… Непорядок. Может, я все же туплю, и вполне современные люди? Ну вроде амишей в США? Принципиально от новых веяний отказались. И век у нас двадцать первый. Не могли же все детишки помереть разом?

Посмотрел окрест и мысленно сплюнул. Не бывает так, чтобы вообще никаких следов нормальной цивилизации. И дома сейчас такие не ставят самые продвинутые на возвращении к природе. Видно же, не новый. Бревна уже почернели, но сделано на совесть. До трех саженей в длину, крыша двускатная, стены из толстых лиственничных бревен опираются на каменный фундамент.

По всему окружью дома пущена узорная резьба. Это огромная работа, зато и смотрится празднично. И лестница на крыльцо с узорными балясинами. А по окружности двора, огражденные от чужих забором из крепких плах, а не дощатым, — клеть, скотный сарай, амбар, баня, гумно. Хорошее хозяйство.

— Ты чего? — спросил Ванька, появляясь из сортира и удивившийся на мое стояние столбом.

— Глянь, красота-то какая, — показывая широким жестом на простор за забором, говорю.

— Ага, — подтверждает он с некоторым недоумением. Чего удивительного в том, что видишь каждый день? Ну река, простор и множество деревьев.

А меня опять пробило, аж до холодного пота. Вновь накатило, и чужие мысли. Сажени, клеть, амбар, гумно… Я и слов таких не знаю, а уж отличить кладовку от сарая или лиственницу от дуба не сумел бы и при помощи Интернета. Ко всему еще, я же говорю не как обычно! Не «красота» произнес, а «баско». Польский? Все-таки не Россия? Не может быть, слышал я как-то ляхов, совсем не то.

— И долго вы валандаться собираетесь? — заорал визгливый бабский голос. — Хозяйством пора заниматься.

Что, и не позавтракав? Слава богу, рта раскрывать не стал. Вовремя язык прикусил. Кто их знает здешние порядки.

— Баню делать будем, цо, забыл?

А это, похоже, в мой адрес.

— Дров наруби, ирод заумный. Вечно мечтает невесть о чем. Ну что смотришь, как телок?

— Да, матушка, — брякнул машинально, чуть не кланяясь. Очень похоже на рефлекторный привет от моего тела.

— Так цо стоишь? Иди, филозоф!

И все через «О» и цоканье. Нет, я все же языки не зря учил. Русский это, но какой-то странный. На Волге точно окают, но вроде не говорят через «ц».

— Все думаешь о чем-то.

— Да, матушка.

— Работой займись!

Еще бы я знал — какой.

— Забочусь о нем, забочусь…

— Конечно, вы же добра мне желаете.

Она аж задохнулась и попыталась перейти с визга на ультразвук. Еще долго разорялась, но Ванька сунул мне в руку невесть откуда взявшийся топор. Я машинально кивнул и принялся отступать в сторону дров, сваленных у забора. Аккуратная поленница, видать, не для меня. Да, собственно, и без разницы. С таким же успехом мне могли предложить валять валенки. О процессе я имел самое смутное представление, а уж топора в руках не держал сроду.

Ну городской я человек, и всяких озимых с яровыми и пшеницы от ржи не отличаю. Черный хлеб вкуснее. На этом мои познания о сельском хозяйстве заканчиваются. Хотя безусловно булок на деревьях искать не стану. Особенно зимой. Вон какие кругом суметы. Тьфу! Сугробы.

Для начала я оглянулся и убедился, что за мной никто не наблюдает. Мамаша, то бишь мачеха, ушлендрала в коровник, прихватив с собой в качестве рабочей силы пацана. И то, таскать скотине жратву… э… фураж кто-то должен. Что-то там достаточно громко говорила, но не в мою сторону, — и прислушиваться не стал. Вроде удовлетворившись нашим с братишкой послушанием, слегка успокоилась. Оно и к лучшему. Не хотелось бы наблюдателей.

Я поставил сучковатое полено на колоду и, широко размахнувшись, засадил колун на большую глубину. Полено не пожелало расколоться, а попутно топор — выходить. Силы у меня теперь натурально выше крыши, и не получается точно рассчитать. Треснул раз десять, прежде чем полено развалилось на две части. Такими темпами я до будущего года работать буду. Поставил одну из половинок ровно, придерживая рукой, и лишь чудом не отрубил себе пальцев. Выматерился в голос с перепугу и затем попробовал подумать.

Когда я не пытаюсь рассчитать движения, командовать руками и ногами, проблем же не возникает? Нормально хожу, не спотыкаюсь. Значит, нужно отвлечься, а руки пусть сами работают. Я же не думаю, когда передачи в машине переключаю. Бессознательная мышечная память. Пошто не использовать и здесь. Наверняка моему телу данное занятие прекрасно знакомо. Главное — не вмешиваться в управление без нужды.

Вышло не вполне и не сразу, но когда я действительно перестал обращать внимание на дрова и топор, а задумался о своем, дело пошло.

Итак, маша колуном, продолжил думку с прерванного над дыркой места, мое новое тело имеет несколько иные параметры. Сила, длина ног и рук, вес. Система управления осталась прежней, только личность сменилась. Отсюда и конфликт. Мозг еще не забыл прежних данных и невольно портачит.

Это ерунда. Люди приспосабливались к протезам, а я, хвала высшим силам, удачно попал. Немного терпения — и со временем неловкость исчезнет. Я так надеюсь. А пошто иначе должно происходить? Все же не в кота засунули, и не требуется бегать на четырех лапах и пользоваться хвостом. Наверное, мозги и не сообразили бы, как это делать, и видок у меня еще тот был бы. С другой стороны, особенности жестикуляции, характерные жесты и походка. С речью у меня, похоже, все о’кей. Откуда берется только.

Допустим, душа — не абстракция. Она угодила, сейчас не важны причины, в тело данного субъекта и в нем зацепилась. А что такое вообще личность? Сумма всех знаний, впечатлений и памяти. Кажется, ничего человек не забывает, просто, если не требуется, сведенья уходят из оперативной памяти в архив. Потом стресс — и нужное всплывает. На экзаменах у многих случается. Ничего оригинального. Нет, не складывается. Я, конечно, все это знаю на уровне «что-то где-то читал», но вроде память рассеяна по разным структурам нашего мозга. Целиком не пересадить.

И что? Память есть носитель информации. На носитель информации могут быть записаны самые разные данные. В том числе и от прежнего владельца тела. Буду последователен. Набор общих представлений, знание языка (вместе с его особенностями, акцентом и т. д.) носят местный характер. Сохранились, и это замечательно. Буду надеяться, тело в состоянии не только вести беседу, но более или менее вменяемо реагировать на типовые ситуации.

При этом сознательная память, воспоминания о прошлом и интеллектуальные навыки организм заимствует от меня. Оптимальный вариант, нет? Кто бы ни стоял за всей этой дикой историей, пусть даже мой больной мозг в коме или натурально добрый дедушка на облаке с нимбом, — все очень логично и удобно.

Естественно, если речь идет о некой цели впереди. Пока неясной, однако будем считать, она реально существует. В конце концов всегда легче жить, коли веришь в будущее предназначение. Совсем мне не нравится идея до старости пахать землю. Мало того что не умею, так и не греет.

Стоп! Еще на личность не могут не воздействовать процессы в организме. Будь я стариком до попадания в молодого парня — наверняка ждал бы мощный гормональный взрыв. К счастью, мне скоро восемнадцать, ему не больше. Или все же старше? Не похоже. Куда же его душа-то девалась? На один носитель (мозг) две информации (души) не запишешь. Неужели умер в проруби, утонув?

Я машинально перекрестился и с недоумением уставился в очередной раз на собственную, живущую отдельной жизнью руку. Так… Что я сейчас сделал… Ага. Справа налево и тремя пальцами. Не католик и не раскольник. И явно выходит, существую позже Аввакума и боярыни Морозовой. Знать бы еще, когда они изволили родиться и помереть. Шестнадцатый или семнадцатый век? Про вторую особу я картину на репродукции видел. И все, чем известна мне стала…

О! Стенька Разин и Пугачев позже. А когда они восстания поднимали? Пугач при Екатерине, а Разин? Впрочем, Екатерина тоже абстракция. Лет жизни не помню, только про коня и фаворитов.

Плохо. Очень плохо. Пошто я не интересовался русской историей? А вообще историей? А чего я умею полезного для времен Стеньки? Да ничего! Ну лошадь оседлаю и поскачу, у нас входило в спортивную подготовку в интернате, — так здесь все наверняка могут. Таким не удивишь.

Допустим, я видел ткацкий станок на картинке. И что дальше? Кроме теории надо убить несколько лет на создание, тратить деньги, которых тятя, без сомнений, не даст, и получить в результате что? Нужен ли он здешним и сейчас?

Я слишком мало знаю, чтобы судить о подобных вещах. Опять же не дергаться раньше времени и вживаться, хотя бы на первых порах, тихо и незаметно. Я же уже решил, чего же боле?

А! Самогонный аппарат, в отличие от ткацкого станка, я соберу без проблемы. Все же русский человек. Требуется медная трубка и закрытый котел. Это находится без проблем даже в средневековье. Качество будет, конечно, не очень. Стоп, стоп. В России была государственная монополия на винокурение. А когда?

Ничего я не знаю, аж противно и обидно. Откладываем на потом, до выяснения нынешних законов. А то в деревне такого не спрячешь. В момент из зависти заложат начальству. А что положено за нарушение государственных законов? Кнут или клеймо на лоб? Мне такого не надо. Но идея-то хороша! Менделеев со своими сорока градусами уже родился? Если нет, есть приятный шанс угодить в историю, обосновав правильную пропорцию разбавления спирта.

А как, собственно, это можно доказать… Ну, что правильно и замечательно — сорок, а не пятьдесят? Тьфу! И здесь пролет. Ничего толком не знаю. Учебника по химии — и того не создам. Кто его заучивает наизусть? Не я. «Если где-нибудь убавится, то обязательно в другом месте прибавится», — еще доказать требуется. А как? При любых реакциях часть вещества уходит в тепло, например. Измерить его точно — нерешаемая проблема без соответствующих приборов.

Хорошая у меня была раньше жизнь. Требуется нечто — заглянул в Интернет. Починить или сделать — позвонил мастеру. Впрочем, с деньгами она везде прекрасна. Надо только разобраться, на чем подняться можно. Ну не герой я и не гений, но учили меня мозгой шурупить и информацию использовать по полной программе. Всегда умудрялся вовремя соскочить, когда ситуация становилась опасной. Не может быть, чтобы не нашлось, куда идейки из будущего приложить.

Стоп! Откуда во мне эта уверенность насчет прошлого? Никаких реальных доказательств не наблюдал. Пока не видел. Но, собственно, уже не сомневаюсь. Может, лезет нечто от прежнего хозяина тела, малозаметное? Что такое подсознание, я представляю себе достаточно смутно. Тем более где оно расположено. Допустим, не инопланетяне мне карточки с ответами подсовывают, а остатки прежнего разума. Ой, неприятно. Опять раздвоением личности и дурдомом запахло.

Похоже, моя теория насчет внедрения информационного носителя в мозги нуждается в поправке. Голосов я не слышу, так? Ни потусторонних, ни ехидных. Но подсказки-то идут. Как само собой разумеющееся. Вывод… вывод… Для начала считать это естественным и не зацикливаться на плохом. Тем более что когда достанет, лично мне сделается уже без разницы. Психу все и так ништяк, он просто не имеет чем задумываться. В основном у окружающих проблемы. Короче, отметаю эти гнусные мысли. Я всегда был оптимистом. Выкручусь.

Дальше… Затем важно помнить, что гарантии на очередное чудо с подробным изложением обстановки не существует. Про родичей и кто кем приходится, я сообразил с заметным опозданием. Значит, надо рассчитывать в первую очередь на себя, а не на умников с небес. Кстати, будь это компьютерная игра или глюки — наверняка появился бы седобородый волшебник и все объяснил в подробностях. Так что, похоже, я реально попал и исходить надо именно из данной аксиомы.

Проблему пока вижу одну. Не знаю, насколько она серьезна и существует ли, но ведь напрашивается. Мое сознание и его подсознательные реакции со временем сольются. Я уже не стану изображать Штирлица, живущего под маской. Я им фактически и сделаюсь. Истинным арийцем, думающим на немецком и автоматически зигующим при виде фюрера.

В принципе это же к лучшему. Поведение придет в норму, а что я слегка модернизируюсь — так это и без того с каждым происходит. Человек, переехав в другое место, приспосабливается к чужой жизни. Даже в своей стране огромная разница между мегаполисом и городком где-то в занюханной дыре. В Швейцарии я же прижился и сумел стать своим? А там тоже было очень непросто первоначально. И я давно не тот бабушкин мальчик ни по воспитанию, ни поведению. И мозги у меня явно не те и не так думают, как в детстве. То есть реально уже один раз модернизировался. Ну придется измениться опять. Нормальное дело.

Э… да я и не заметил, как дров нарубил на полвагона. Пора аккуратно сложить возле бани. В конце концов, для себя стараюсь. Попариться совсем недурно. Душа с ванной в ближайшей окрестности не наблюдается.

Глава 3. Россия без Петра

Оказывается, у меня имеется имущество, обрадовался, пикируя на сундук. Как сразу не сообразил. Все же я тормоз, решил, изучая обитый железными полосами и нарядно смотрящийся предмет. Откуда-то в голове сидело, что хранить положено в таких круглых кадушках, очень удобных на случай пожара или еще какого бедствия. Свалил набок — и выкатывай на манер бочки. А то на плечо поднимать и тащить чудовище вроде моего — пупок развяжется.

Мои это воспоминания или подсознание в очередной раз старается — так и не уяснил и решил относиться ко всему с практической точки зрения. Мало ли что положено. Воровать и обманывать тоже не принято открыто. Главное, что есть. Замка, промежду прочим, не имеется, хотя дужки в наличии. То ли не принято здесь от своих запирать, то ли молод ишо от родных прятать нечто.

Ну порнухи здесь не дождешься, да вряд ли кто додумается держать на виду у всех в открытом ящике. Живем даже не как в общаге, а совершенно открыто. Одна большая комната с лавками. На них спим, едим да сидим. И ни шкафчика, ни еще чего отдельного. Все общее. Не зря так обрадовался личному предмету.

Поднял крышку и нетерпеливо сорвал холстину, закрывающую богатства. И ведь ничуть не ошибся! То, что лежало с самого верха, для меня в данный момент дороже безлимитной кредитки. Платежная система здесь пока не приспособлена под кассовые аппараты, и пользы от нее ноль. А это… Супер! Реципиент был, видать, не дурак, принял как версию. Это удачно. Самые натуральные печатные книги. А это еще одна подсказка. Так, «Псалтырь» Симеона Полоцкого мне сейчас не требуется. Молитвы скоро услышу и без него.

Полоцк — это где? В Беларуси? Она вроде одно время была отдельным государством. Или нет? Украина точно к Польше относилась, а эти куда? С кем-то Иван Терибл^[2] воевал. Еще в проруби пленных утопил. Или то про Новгород? А чего он с собственным государством резался? Может, потому и запретили Эйзенштейну снимать про него фильм? Непатриотично типа. Не помню, совсем в истории ничего не помню. Никогда чушь про прошлых царей и их достижения не волновала. Было и прошло.

А вот это гораздо занимательнее. «Грамматика» Мелетия Смотрицкого. Кто им придумывает эти дикие имена? Невольно начинаешь искать не то поляков, не то еще каких странных людей. Тем более «кий». Осторожно открыл ветхий, чуть не до дыр истертый томик — и проверил сначала сзади, затем спереди. На любой книге должны быть исходные данные.

Есть! Москва. А это значит, что я действительно в России, и разница в языке от времени. Мелочь. Выучим. Теперь уточнить год на дворе — и от него отталкиваться. Когда Peter The Great, то есть Петр Великий, дал дуба, совершенно не помню, но где-то в начале века. Надо выяснить. А то вдруг удастся протыриться поближе. Он образованных и знающих иностранные языки любил.

Так. «Арифметика, сиречь наука числительная, с разных диалектов на словенский язык переведенная, и воедино собрана, и на две книги разделена». Обалдеть названьице. И пошто словенский, а не русский? Я цо, в Югославии? Ну вот, очередной облом. Если я про московских царей смутно помню, там вообще австрияки сидели. Или турки? И язык невразумительный.

«Чему учат сии четыре части? — Орфографиа учит право писати и гласом в речениих прямо ударяти. Этимология учит речения в своя им части точие возносити. Синтаксис учит словеса сложие сочиняти. Просодиа учит метром ли мерою количества стихи слагати».

Нет, ну какие словенцы? Они возле Италии, и там тепло. А это просто язык изменился. Все же без особых усилий доходит.

Уф. Ладно, выясним со временем. Вторая книга. Издания «…в лето от сотворения мира 7211, от рождества же по плоти Бога слова 1703, индикта 11 месяца ианнуария». Ну это почти рядом с предыдущей. Разлет немал, но судя по виду, ее тоже напечатали не вчера. Как бы Петруха коньки не отбросил до моего появления. Ну как всегда. Размечтаешься — и ничего не получишь. Исключительно по башке и больно. Реалистом, Миха, надо быть.

Хотелось бы выяснить тираж. То вещь крайне интересная. Чем выше, тем больше учеников и грамотеев имеется. Теоретически я и раньше знал, большинству эти сложности ни к чему. Даже барину не каждому. У него управляющий всякие глупости про правильное вычисление участков изучает. Площадь треугольника и прочее. Узок наш круг образованных людей. Ерунда с твердым знаком на конце. Смысл достаточно понятен. По-любому я уже кадр полезный. В чиновники можно попробовать пролезть. А там всегда место жирное.

О! Еще книга. «Вертоград многоцветный». Господибожемой, ветроград — это что? То есть Вертоград, извини господи, ошибся? Опять не будет сообщения? А как я миссию, мне неизвестную, выполню? Квест без причины — признак дурачины.

— Нет, ты глянь, Василий Дорофеевич, — завопила в очередной раз сквалыжная баба, вызывая стойкое желание двинуть ей между глаз. — Он и не думает собираться. Опять за книжки свои мерзостные ухватился. Эдак мы в церковь опоздаем.

— Наука вещь нужная, — солидно заявил тятя, бросив на меня насмешливый взгляд. — Без грамоты и арихметики рази же дела вести можно? Ведь руку прикладывает за кормщиков, — а вот сейчас в голосе прозвучала гордость, — с малолетства в бумагах. Вместо подрядчиков Алексея Аверкиева сына Старопоповых да Григорья сына Иконникова по их велению бумаги писал.

Как можно управлять кораблем — и притом не уметь писать и считать — тайна для меня велика. Навигация — дело сложное, а спутников и эхолотов еще не изобрели. Неужто наизусть знают любой берег в море? Течения и камни? Уважаю, коли так. А вот писать за них сейчас я бы поостерегся.

— Я уже, — бормочу без особой радости, откладывая книги и принимаясь за поиск парадных одежд в глубинах моего личного чемодана по прозвищу «сундук».

Тут деваться некуда. Не скажешь же «по фиг мне ваши праздники, лучше дайте изучить собственные вещи». Выделяться нельзя. Вот что я точно помню — попы доносили о злоумышлении на государя-императора и посещении служб. Уклоняешься — подозрительно. А не склоняешься ли к раскольникам? Здесь, на Севере, их изрядно попадается. И самосожжения случались.

Ага! Все же я на родине! Пошла подсказка. Про беспоповцев у бывшего тела какие-то смутные воспоминания имелись. Иначе откуда бы я знал, что именно к ним хаживал, и за то отец драл, а затем объяснил про надзор?

Упс, выходит, я тот еще перец. Сомнительный в этом отношении, и в церковь переться обязательно. Это Михайло мог чего душеспасительного искать и по скитам с подозрительными людьми шляться — мне нельзя. Влипну на раз-два. Я одних от других не отличу, а держаться лучше официальных властей. Пока во всяком случае.

Мы выступали по улице сплоченным строем. Впереди тятя с мачехой, за ними — мы с Ванькой. Все в новье и, видимо, не дешевом. Даже не видная под верхней одеждой рубаха шелковая да красная. И то, выходной в деревне все равно что праздник. Себя показать, на других посмотреть. А собираются, естественно, у церкви. Где еще обновку продемонстрировать завидущим соседским зенкам? И платки цветастые на шеях у мужиков! Кокетливо повязанные у каждого. Богема натуральная.

Что всерьез доставало — так это наличие на шапках очень длинных ушей. Ну ладно, в телогрейках крестьяне ходить принялись при советской власти, но шапка-ушанка как бы не от степного малахая пошла и должна присутствовать. Ничуть не похож данный фасон на мои старые впечатления о деревне из ящика.

Каждый раз нечто сбивает и заставляет сумлеваться о месте и веке. Зато успокаивает насчет глюков. Сроду мне ничего так подробно и вопреки знаниям не приходило. И даже под балдой никаких розовых слонов не видел. Нет, не верю. Аксиома есть аксиома и в доказательствах не нуждается. Я неизвестным способом угодил в прошлое. Будем считать, навсегда.

А так все путем. В животе присутствовала приятная тяжесть. Хлеб ржаной, соленая рыба и кислое молоко в бытность мою в Швейцарии считались полезными экологически чистыми продуктами. Помимо соли, никаких консервантов и пищевых добавок. Так что едал и раньше. Правда, не в таких количествах.

Желудок мой нынче вмещал заметно больше, но никто не пытался ограничивать, отнимая ложку и последнюю сухую корочку. Похоже, мы не особо бедствуем. Или крестьяне питались много лучше моих мутных представлений о прошлом. Ну, на фоне остального ничего удивительного.

Дома смотрятся чистенько и приветливо. Никаких покосившихся изб и явной нищеты с проваленными крышами. Окна, как и у нас, узкие и маленькие, но это чтобы холоду не напускать, и закрыты слюдяными пластинами. Так я и не узнал, что такое бычий пузырь, коим в деревнях якобы пользовались вместо стекол. Откуда вообще у коров какие-то пузыри? Они же не рыбы!

Увидел я почти у каждого дома и чуть не целые пирамиды небольших бочонков. Всякий домохозяин приготовляет эти бочонки, а потом рыба идет на продажу. В ней, как оказалось, я разбирался изумительно. Предпочитаю треску и палтуса да семгу с сельдью. А употреблять приходилось ряпусов, плотву или сорог, хариусов, кумжу (крупную желтоватую форель), ершей, сигов, окуней, язей, штук и менеков. Именно так — не щук и налимов. Опять какие-то извивы языка, благо я и без того понял. И вкус ощутил. Ну форель или селедку пробовать доводилось, а про остальных все больше слышал. А окуня еще в магазине продавали. Оказывается, запросто в них разбираюсь. В рыбах.

Смутно знакомый мужик подошел и, почтительно поздоровавшись с тятей, солидно поблагодарил меня за спасение сына. Еще и с поклоном. Я аж застеснялся, задним числом догадавшись, что имею дело с папашей того самого Мосея. Вовсе не Моисея. Хотя вроде одно и то же, но говорят иначе.

Пробурчал нечто вроде «на моем месте так поступил бы каждый», заработал дружескую улыбку из гущи бороды и внимательно прислушался к степенной беседе взрослых. Нет, виды на урожай и погода меня не особо волновали. Главное я поймал по ходу — не зря уши насторожил. Мачеху звали Ирина Семеновна, а мужика Фома Шубный. Ну не спросишь же такое даже у Ваньки! А подсказка в очередной раз не помогает. Лениво мое подсознание до безобразия. Хочет — работает, не желает — молчит.

Зима начиналась вяло: по целым суткам валили крупные хлопья снега, но все это, не скрепляемое достаточно крепкими морозами, ложилось на плохо промерзшую землю рыхлою, глубокою, в рост человека, массою. Дороги не устанавливались долго. Как-то это влияло на стоимость рыбы и наши семейные доходы, но тут уж вслушиваться не стал. Впереди появилась церковь. Вид у нее откровенно странный. Недоделанная. Купол отсутствует вместе с крестом, по бокам строительные леса.

Я невольно почесал в затылке, недоумевая. Разве можно молиться в таком месте? В очередной раз чего-то не понимаю. Плохо быть засланцем, без подготовки.

— Во как сгорела, — сказал Василий Дорофеевич Шубину, — я шешнадцать рублев на постройку дал.

— Ну кто сколько на богоугодное дело может, — ответил тот.

Явно меньшей суммой обошелся и не хочет углубляться.

— А архиепископ Варнава — два рублевика! — возмущался тятя. — Совести у него нет.

— Ты бы потише, — промолвила озабоченно мачеха, — Василий Дорофеевич.

— Рази не правду кажу? — окрысился тот. — Лжи не приемлю!

Тут ко мне подлетел старый знакомый. Тот самый парень, помогший у полыньи. Как всегда, в нужный момент подсознание таинственно промолчало. Не понимаю, по какому принципу оно работает. Уж деревенских я обязан знать любого. Не так и много народу, и все постоянно встречаются чуть не с колыбели.

Одно хорошо — все же не компьютерная игра. С гарантией. Тогда я бы про каждого справку подробную имел. Или не имел про всех. А выборочно — это программеров гнать надо поганой тряпкой.

Логично предположить, что реакция идет на некие памятные вещи, события и людей. На самые плохие или хорошие. Вот точно теперь знаю, где его мать похоронена. В смысле, моя, не парня. Но прежнего. Тьфу. Опять путаться начинаю, господибожемой. Я — это я! Моя мать! Про муттер стоит забыть. Не совсем, конечно, но засунуть воспоминания куда поглубже, чтобы не сболтнуть лишнего в разговоре.

Но все же не узнавать собственно друга, а он явно себя таковым считает, — перебор. Он безразличен? К счастью, тот не стал кричать: «Здорово, Мишка», — вынуждая мычать ответно его имя или срочно искать выход из неловкого положения. Он-то никаких сомнений при виде приятеля не испытывал.

— Вечером пойдем к Иринье на посиделки, — прошептал «театральным» голосом. Ну это когда вроде бы шепотом и на ухо, а реально все имеющие уши в округе в курсе.

— Ага, — подтверждаю максимально радостным тоном.

На тебе, очередная проблема. Куда и зачем — представления не имею. А отказываться нельзя. Явно же не поймут. Вон и тятя через плечо явственно подмигнул. Пошто, собственно, бабушка не пичкала меня деревенскими рассказами из классики? Может, легче было бы…

— В церковь пора, — поджимая губы, ханжеским тоном перековавшейся на днях алкоголички возвестила мачеха. — Не задерживайся, сынок.

Я с запозданием догадался, что это очередное издевательство в мой адрес. Не хочет позволить пообщаться с приятелями. Все здешние парни и девчата собираются кучками и треплются. А меня оттирают от коллектива. Наверное, раньше это здорово бесило, но мне в самый раз. О чем с ними говорить — не представляю. Вот и выходит, со зла делает добро.

— Заскочи за мной вечор, — говорю знакомцу, автоматически окая, выразительно кивая на нее и показательно кривясь.

Он понимающе хмыкнул и, дружески хлопнув меня по плечу, отвалил в сторону. Первый экзамен сдан. Ничего ужасного в приятеле не обнаружено. Ко всему, еще к той самой Иринье меня проводят. Положительно Штирлицем быть сложно, но бывает много хуже.

Внутри оказалось миленько и несколько убого. Бывал я в Мюнстере, и в Гроссмюнстере, и Фраумюнстере на экскурсиях. Ну про размеры глупо сравнивать, все же города и денег вложили не шешнадцать рублев, но даже при всей протестантской методике избегать излишеств смотрится иначе. С другой стороны, мы находимся в пристройке, сам-то храм еще не закончен. Места мало, и вряд ли кто очень горит желанием украшать полностью неготовое место. А здесь поналепили кучу икон, и похоже, без всякого порядка.

Ну точно, сообразил, проходя мимо хвостиком за старшими родичами. У разных останавливаются. Большинство пропускают. Эти — наши, те — чужие. Так и есть. Или семейные, или чем-то для нас замечательные.

Эк, как у меня рука машинально дернулась на этого хмурого дядьку. Архистратиг Михаил. Я, правда, не в честь него назван. Крещен по Михаилу Малеину от 12 июля. Без разницы, в принципе. Оба Михаилы.

Мало того, корабль наш хучь числят «Чайкой», правильное название — «Святой архангел Михаил». Ладное двухмачтовое судно грузоподъемностью 5400 пудов, длиною 51, шириною 17, осадкой 8 футов; вспомнил параметры — и сразу будто под ногами привычно закачалась палуба. Оказывается, я моряк и рыбак. А что молод — это мелочь. Лет с десяти хожу на ловлю.

Да я и остальных помню! Святитель Николай, великомученик Евстафий Плакида, мученик Трифон, праведный Прокопий Устюжский… Обалдеть. Это я их всех знаю, да еще и могу Жития изложить. О… и этих. Преподобные Пафнутий Боровский и Варлаам Керетский. И все до одного имеют отношение к рыбакам и охотникам. Типа покровители. Зачем столько?

Да ладно, переваривая очередное откровение, отмахнулся мысленно. Жалко, что ли, свечку поставить. Интереснее другое. Ходим мы по Двине и в море. Не в курсе я, где Двина, но точно не на юге. Там у нас Волга с Доном. Это получается, где-то на Крайнем Севере проживаю. Ну ведь почти попал, так? Молодец, Мишка. Не дурак. Все же и без правильных знаний можно многое вычислить. Скорее всего, и с временем не ошибаюсь.

И еще одно. Все лето и вообще теплое время мы проводим в морских плаваньях. А когда же землю пахать? Кто, собственно, работает в поле? Нешто батраки? Ничего не помню, но без наемных работников никак не выходит. Мачеха и с Ванькой не справится прокормить четверых с поля да скотине заготовить корм.

Люди разговаривали, переглядывались и шушукались. Ну натурально в клуб на представление заявились. Щас артисты выскочат. О! А вот и они. А что, басище у попа не хуже шаляпинского. Я лично певца не слышал, но говорят, от его тональности стаканы лопались. А этот и без микрофона может выступать в концертном зале. Ух, голосище. Ишь, дает.

— «Благоденственное и мирное житие, здравие и спасение и во благое поспешение, на враги же победу и одоление подаждь, Господи, благочестивейшим, тишайшим, самодержавнейшим, от Тебе избранным, возлюбленным, венчанным и поставленным, почтенным и превознесенным», — выводил поп.

Стоп, стоп! А это у нас то, что надо, пошло! Прямо по заказу!

— «…И Тобою соблюдаемым Господарем нашим, Царем и Великим князем Петру Алексиевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России, московским, киевским, владимирским, новгородским, казанским и астраханским, сибирским, смоленским и черниговским и многих государств самодержцем и обладателем, и сохрани их на многа лета».

Есть! Петр Первый на троне! 1720-й какой-то. Не позже.

— «…Благородным царевнам его Елизавете, Наталье…»

Я едва успел поймать отвалившуюся челюсть. Ну не знаток я истории, но сестра у Петра одна, и звали ее Софья. Еще стрелецкий бунт в ее поддержку случился, и сослали в монастырь. Это же вещи элементарные. Еще какой-то фильм был. Не то «Россия молодая», не то «Петр юный». Откуда остальные взялись? Господибожемой, куда я угодил?

Еле дотерпел до конца службы, почти не воспринимая молитвы и машинально крестясь в нужных местах. Слава богу, мое тело прекрасно помнит когда нужно. Само мелочью занимается. А я чем дальше, тем лучше с ним сосуществую.

— Тятя, — говорю снаружи, дождавшись, пока он слегка отойдет от чужих мужиков, — а пошто Елизавета, Наталья? — тут делаю паузу, позволяя вставить веское слово.

Если я дурак, то можно списать все на путаницу, типа почему-то принял Наталью за старшую. Главное — уточнить. Мочи моей нет больше в эти гадания играть.

— Так Анна же померла в прошлом годе, — повергая меня в окончательное недоумение, умно поясняет.

Все. Я спекся. Еще и Анна существовала.

— Не везло Петру Лексеичу с детьми, — сказал тятя с оттенком грусти. Похоже, я прав насчет собственных братьев и сестер. Могло бы и больше быть. — Все помирали и помирали. Одна Елизавета из дочерей и осталась. И то… — он оглянулся через плечо.

— Байстрючка, — внятно объяснила мачеха.

Это вне брака, что ли? Не от жены? А от кого? Император Петр Первый гулял напропалую? Что-то я такое слышал, будто он по мужской части тоже отметился. Вроде фильм сняли, но я как-то не очень этим современным режиссерам доверяю. Хотя какие они мне нынче современные…

— А Наталья?

— Внучка. От сына Алексея и немки какой-то. Как нынешний ампиратор. Родная сестра.

Ага! Выходит, это не тот Петр, а внук его. Второй, стало быть. Алексея, помнится, родной папаша посохом прибил. А внука в наследники. Широкая душа. Чисто по-русски. Я бы на месте второго дедушкины памятники поломал. Уж на что папаша далек, но все же родня. Что значит своего сдавать или убивать? Хуже ничего не бывает. Или это Иван учинил? Какая разница. Оба хороши. Чем-то прибили — и не осталось детей мужского пола.

— Шарлотта Бранхшвейг, — тятя замялся и пожал плечами, — пес ее, в общем, произнесет. Что-то такое.

— Своих будто мало, — кинула реплику мачеха. — Лопухины ему не угодили.

— Цыц! Не наше то дело. Царское.

Значит, все пока правильно. Что любопытно, ни про какого Петра Алексеевича Второго я не подозревал до сего мгновенья. Вывод? Все же это реальность. Сначала Петр, потом Екатерина, его жена. Потом Екатерина Вторая, немка, убившая мужа, и фаворит Потемкин. Еще потемкинские деревни и присоединение Крыма.

Стоп, стоп! Мужа! Вот, наверное, он и был Петр Второй. Посему и имя не гремело. На фоне Великой потерялось. А за что она его? Да не суть важно! Главное — грохнула и сама править принялась. Нормальное дело, власть не поделили и бабки. Когда убийство, полиция первым делом ближайших родственников проверяет. Ничего не изменилось.

— Спасибо, тятя, за науку, — с поклоном говорю. Вежливость дело полезное, ишь как напыжился. Любому приятно, когда его чествуют.

— Был у нас Петр Лексеич в давние времена, — говорит гордо. — Вон там, — жест рукой, — стояла лодья с горшками и прочими глиняными изделиями. Так он умудрился упасть со сходней — и прямо на товар. На сорок шесть алтын изничтожил!

Василий Дорофеевич гулко рассмеялся. Судя по поскучневшей роже Ваньки и отсутствующему выражению лица мачехи, они это слышали далеко не в первый раз. Наверное, и я мимо данного происшествия из его уст не проходил. Только сейчас натурально впервые слышу.

— Все переколотил. Он здоровый, как оглобля! Но щедр был! Червонец дал за товар!

Бзинь, сказала очередная подсказка, неожиданно выскочившая из дальних закоулков подсознания. Червонец Петра от 1701 года — отнюдь не десять рублей. Всего два. А в хорошую путину мы домой привозили полтораста рублев. Правда, часть на корабль тратить приходилось. Оснастка, починка, однако все же мы не подлые, то есть не бедные, люди. Десять — это месячный оклад подьячего. Совсем не мало за сезон выходит.

— Царь, сам понимаешь!

Я кивнул, сохраняя внешне всю возможную почтительность. Широкая душа, аж полтину с мелочью сверху накинул. 46 алтын — это рупь и 38 копеек, так еще небось по себестоимости. А мог бы и бритвой по горлу…

Дальше уже неинтересно. Год в другой раз пробью. Да и какая разница. Все равно никаких грядущих событий не помню, на слух играть придется, без нот. Плюс или минус десяток — роли не играет. Крестьяне жили с каменного века до девятнадцатого абсолютно одинаково. Прогресс — это уже начало двадцатого. Нет, зависать здесь нельзя. Так и буду до смерти рыбу ловить и землю пахать. В город хочу. И карьеру делать. Думать. Очень хорошо думать и искать шанс.

Глава 4. Иринья

Посиделка оказалась вечеринкой. В деревенском стиле. Все парни с девчонками старше определенного возраста и неженатые да незамужние собираются в избе на нормальную такую гулянку. Ну, в церкви, понятно, обжималки не приняты, потому встречаются обычно у вдовы или солдатки. Иринья такой и оказалась. А жили, видать, неплохо, хоть и детей не наблюдается. По полкам расставлена добротная медная, до блеска начищенная посуда. Старинные иконы в большом углу стоят, обложенные серебром.

Наверное, и в сундуках чего имеется, да ведь не бесконечно добро. Нового не наживешь, старое спустишь. Не просто так согласилась пустить.

В очередной раз я без понятия, что случилось с ее мужем, однако не особо и интересно. Сгинул на путине али помер от болезни.

Такое бывает частенько. Иной раз целые артели на лодьях пропадают. То ли шторм сгубил, то ли еще что случилось. Поэтому кресты, срубленные из бревен, попадаются достаточно часто. И всегда они ориентированы строго по сторонам света. Я проверил. Молящийся становится лицом к надписи четко на восток, а концы креста направлены на север и юг.

На самом деле это не особо и важно. Меня больше занимала сама Иринья. На вид не больше двадцати пяти, скорее всего, меньше. Тяжелая жизнь мало располагает к цветущему виду. Здесь фитнес-центров пока не завезли, а про врача или пенсию даже не подозревают. Не зря стареют рано и детишек регулярно хоронят. С другой стороны, кто выжил — кровь с молоком. Сильные, красивые — и никаких аллергий или депрессий. Это все осталось позади, в прошлом. То есть в будущем.

Не суть важно. Меня гораздо больше волнует не генетическая экспертиза, а совсем иные вещи. Лоб высокий, с широкими красиво изогнутыми бровями. Тут еще не додумались до глупого обычая выщипывания. И смотрится роскошно, как и огромные серые глаза. В ушах сережки с зеленым камешками, а шея длинная и так и просится на ласку. К сожалению, это практически все, что можно рассмотреть. Разве прядка, выбившаяся из-под платка, цвета мокрого песка. А ног и тела не видно. Увы мне, мини-платьев и декольте еще не изобрели.

Местные девицы одевались пестро и пышно. По некоторым признакам, а я отнюдь не специалист по древним сарафанам, кое у кого платья как бы не от бабушек с прабабушками. Алые, золотые, голубые цвета. Не уверен в правильности, но откуда-то вылезло слово «парча». Я никогда ее не видел, как и кримплена, но вот такое ощущение. Может, опять подсознание доводит до сведенья. У всех шелковые платки, но у девушек еще косы снаружи. Толстые, аж ниже пояса почти у всех, так и просятся в руки, и по ним лента пущена.

Они появляются первыми — кстати, как время определяют, я так пока и не разобрался. Не по солнцу же, не умею. На улице его давно и нет, и как без часов срок правильно вычислить, пока не сообразил. Наверняка бы пришел раньше или позже, не схитри удачно.

Парни должны по здешнему этикету появляться во вторую очередь, с гостинцами. Приносят выпивку, закуску, пряники и всякое разное. Я так понимаю, часть на угощение, а иное хозяйке в оплату. Раз уж пустила, отблагодарить требуется. Ну, нам проще. Ориентируемся на гомон и песни. Издалека слышно. Не удивлюсь, что для того и орут. Ну натурально, звучит на манер плача, да с намеком:

Гуляйте теперя,

Навалится муж негодный,

Будет измываться…

А дальше еще лучше:

Я тебя любила,

Чтобы батюшка не знал.

Типа поймает — убьет. Еще и не такое бывает.

В принципе я тоже так могу: «Жену мужнюю любить — надо много золота иметь».

Натурально не зря исполняют. Тут главное — горячку не пороть. Присмотреться к поведению. Как бы это ни называлось, ничем от другого века не отличается. Выкобениться покрасивше перед другим полом да себя показать.

Как выпили слегонька, натурально самогон паршивый, но по мозгам дает, так еще откровеннее пошло:

Мой муж черноус,

я его не боюсь,

да я милого приголублю,

на-а сеновал провожу.

Иной раз такое пропоют — я вроде не особо стеснительный, но дико слышать. Может, это и есть частушки? В деревне в прежнем виде не появлялся, и слышать не приходилось. Мне не проблема, прямо на ходу способен сочинить:

Птенчик выпал из гнезда —

Все, теперь ему кранты…

Или не хуже:

Кошка бросила котят,

Выживают как хотят.

Не, я лучше промолчу. Портить здешний народ мне явно миссия не дана. Улучшать нравы, впрочем, тоже. Не мне становиться в позу добродетельного батюшки.

Короче, понеслась. Песни поют, пляшут, да в «дурачка» в картишки играют. И ведь где надыбали с картинками такими похабными, ума не приложу. Девки, в смысле дамы, голые — понятно. А вот короли с валетами в не менее срамном виде, такого я еще не видел. И ведь не рисованное, а напечатанное. Паршивенько, но все же…

Причем играть в «дурачка» садятся через одного. Парень — девушка, парень — девушка. И Северьян, тот самый мой знакомый, позвавший на вечеринку, оказался чуть ли не самым главным. Сам рассаживает, прибаутки выкликает. В общем, тамада натуральный. Худо-бедно возле меня по бокам парочку симпатичных девиц приземлил. Одна Татьяна, а другая ужас натуральный — Еликинда. Я сходу и произнести без запинки не смогу. Каким местом думают родители, давая подобные имена? Их детям всю жизнь мучиться.

Ну да ладно. Я все же нормальный Михаил. Нечего стыдиться. Тем более что ежели девушке сусед не по душе пришелся, она запросто об этом известит народ во всеуслышанье и уйдет. А от меня — нет, никто не сваливает. Наоборот, норовят присуседиться. И ведь неспроста. Все эти игры и забавы кончались поцелуями. Иной раз как вцепится в тебя очередная красотка, так кровь кипит. Все же с гормонами у меня точно в порядке. И с прочим оборудованием тоже. Не отморозил.

Тут Северьяну стукнуло страшные истории рассказывать. Про море студеное и пучину страшную, как из глубины черная рука вылазит и не выполнившего обет за лодыжку хватает. Ну дают ребя, я такое последний раз в детском саду слышал. И то пострашнее. Хотя у нас ужастики по телевизору крутили. А этим проще — ишь, пугаются. Или делают вид?

— А пусть Михайло расскажет, как это бывает, — неожиданно предложила Иринья очередного оратора, стоило Северьяну замолчать. Все же по возрасту и опыту она здесь старшая и руководила всем происходящим исподволь. Я бы и не заметил, коли специально не приглядывался.

— Да ну, — говорю скромно, — ну чего там было. Ни водяного не видел, ни архангела. Не интересно.

— А что интересно? — сразу несколько голосов с ожиданием.

И то, мы же сюда развлекаться пришли, отказываться нехорошо. Рассказать, что ли, про героизм? Да ну. Не мой он был. Неприятно. А почему бы…

— Ну слушайте иное, — говорю вслух. — Не страшное. Как умею, так исполню. «Попрыгунья стрекоза, лето красное пропела…»

Когда закончил, испугался. Тишина, и смотрят очень-очень внимательно. Кажется, даже Штирлиц не был так близко к провалу.

— Сам придумал? — спросила Иринья.

— А разве плохо? — на всякий случай, не пытаясь сказать «да», удивляюсь. Я чего-то засомневался, когда Крылов жил. При царизме — это верняк. Но вот раньше Пушкина или позже?

— А еще? — потребовала моя суседка.

— «Белеет парус одинокий… — начал, припомнив, что Лермонтов точно позже Петра родился, — …В тумане моря…»

Вот сейчас и парней проняло. Мачты гнутся и скрипят — это нашим знакомо. Здесь все по рыбу да тюленя с моржом хаживали.

— Еще! — потребовали дружно.

— Думаете, так просто? — попытался отбиться.

Все же странная реакция. Опять я что-то отколол — и сам не въехал что.

— Еще! — на мне повисло сразу с десяток девиц.

Поцелуи так и посыпались. Э… да они всерьез. Сейчас любую, как на концерте знаменитости, бери и в кусты тащи. Жаль, снег кругом. Не выйдет. С чего все же так? Детские же тексты, а здесь уже не подростки собрались. Как хлестать самогонку и с лодьи ярус тащить — так взрослые самые настоящие.

Правда, еще пару минут назад я и слова такого, «ярус», не слышал. Это отнюдь не сеть, а огромной длины веревка, к которой на расстоянии двух-трех аршин крепились короткие снасти с крючками. Правильно спустить все это — дело сложное и ответственное. Запросто крючки перепутаются, если плохо смотреть или неумело действовать. Обычно этим занимался кормщик. Почему такой фиговиной, а не нормальной сетью, подсознание не доложило. Видать, для него в порядке вещей и не любопытно.

— Ну расскажи!

— А чего раньше скрывал?

— Ну все же знают, ученый!

— Не подведи, друг! — а это уже Северьян.

Я вздохнул обреченно. Нет. На самом деле именно подобного у меня в памяти полные бочки. Детское от бабушки осталось навсегда. Оказывается и от подобной ерунды бывает польза.

— Ну хорошо… «Ехали медведи… э… на телеге…»

Ну не поймут же велосипед. Пришлось на ходу поменять. И дальше по ходу внимательно отслеживать текст на подозрительные слова. Зайчиков в трамвайчике и львов в автомобиле безжалостно выкинул. Все равно меня некому уличить в издевательстве над оригиналом. Но натурально же дети, смеются над такой чушью. «Слониха села на ежа». Мне в детстве маленького было очень жалко. Даже заплакал.

— Нет, нет, — заявил на крики о продолжении. — Я иссяк. В другой раз.

Через два часа тупо посмотрел на калитку, за которую очень ловко ускользнула девушка. Маленький нос, яркие спелые губы, черные глаза, огромный темперамент. И целуется — ух! А дальше ничего. Проводил и, как дурень деревенский, остался ни с чем. А ведь завелся нешуточно. И она вроде не прочь была. Продинамила. Надо было другую провожать. Вот Устинья ничего, и Дарья на ощупь вполне.

Ну пошто так? — мысленно потребовал у неба. Вроде на все согласные, а как до дела доходит, так пролет? Или здесь так принято и нормально? Или я такой лох и не знаю правильного подхода? Ведь как смотрела, стерва, а тут раз — и удрала. И что я поимел, помимо явной неприязни от парочки едва знакомых парней? Может, они мои друзья, а я девушку увел?

Гормоны, гады. Подвели меня. Ведь говорил себе — думай, а затем делай. Нет, понесло. И языком трепать, и девиц тискать. Стоп, стоп. Может, они типа до свадьбы никому? На ворота простыня вешается, и портить ни-ни? Вариант занятный и вполне возможный. Но тогда есть другая и очень интересная идея.

Я повернулся и решительно двинулся назад. Заблудиться здесь достаточно сложно при всем желании. Все же не средневековый город с закоулками, а ориентируюсь я достаточно хорошо, и где побывал раз, очень редко не сумею обнаружить дорогу вторично. Поэтому вышел к искомой избе четко. Прошел мимо вяло гавкнувшей собаки на цепи, ее уже достали сегодня хождениями туда-сюда, и бухнула она исключительно для проформы. Поднялся по ступенькам и постучал в дверь.

Почти без заминки дверь распахнулась. Видимо, собака брехала не зазря: хозяйка успела среагировать.

— Пошто вернулся? Забыл что-то? — спросила с легкой насмешкой Иринья. Прекрасно она в курсе: ничего я не оставил важного в доме.

— Свое сердце, — говорю со всей возможной проникновенностью.

— Это где посеял, — она заглянула под ноги, — вроде нету.

— Неужели растоптала не глядя? — хватаясь за грудь, простонал.

— А было чего? — и улыбается при том роскошной улыбкой, которую любой нормальный мужчина назовет распутной, а женщина — хищной.

Пришло понимание, что не зря вернулся, и не оттолкнет. Конечно, если не станешь вести себя глупо. Как здесь ухаживают — неизвестно, буду импровизировать на ходу.

— Такая жонка… — Я уже в курсе: назвать бабой одну из местных — практически оскорбление, бабами сваи бьют. — …Рази может сумлеваться, что глазки ее серые пробьют навылет грудь молодого парня? Куды там этим вертихвосткам.

— А кажи про меня вирши, может, и пожалею.

— Всю дорогу думал, старался. Вдохновение само пришло: «Мороз и солнце, день чудесный…»

— Правда день на дворе, а я и не заметила.

«Еще ты дремлешь, друг прелестный…»

Где-то к середине текста, не дожидаясь возражений, шагнул вперед, вплотную. Левой рукой обнял за талию и окончание продекламировал, уже нависая над женщиной. Закончил и впился жадным поцелуем в губы. Она только и успела пискнуть под напором.

— Дверь запри, — потребовала Иринья.

Поспешно проделал все манипуляции, включая засов. Действительно, посторонние в столь ответственный момент не требуются. Причем по-прежнему не отпуская женщины. Одной рукой оказалось не вполне удобно, и она хихикнула. Повернулся, сдернул с ее головы платок, открывая волосы и взяв за затылок, вновь притянул к себе, целуя.

— А говорили, ты телок, — тяжело дыша, прошептала Иринья. Взгляд изумленный, а губы припухли.

— Сейчас и проверим, — увлекая за собой в комнату, обещаю.

Еще в пути прошелся руками по всему телу, не пропуская ничего, попутно целуя в шейку и не давая ни слова вымолвить.

Инициатива полностью в моих руках. Иринья послушно предоставила себя в мое распоряжение после минимальной подготовки. Она не была холодной или безучастной, очень даже откликалась на ласки. И грудь у нее оказалась не висячей, да и ноги очень даже прямыми и красивыми. Руки, конечно, все в мозолях, но тут уж ничего не поделаешь. А как поцеловал их с внутренней стороны в локте, так аж завибрировала и застонала в голос.

Никаких особых тантрических искусств я, естественно, не знал. Просто в мое время девушки пошли требовательные и желают получать удовольствие от процесса, а не только давать его мужчине. Приходится соответствовать. А ей, очень похоже, такого раньше и в голову не приходило. Муж не собирался ее особо приголубливать ни до, ни после. Так что ловила она любые движения, устремляясь навстречу, стоило намекнуть. Ей определенно наши совместные действия пришлись по душе.

Уже под утро задремал и очнулся от пристального взгляда. Иринья сидела рядом обнаженная, лишь местами прикрытая роскошными перепутавшимися прядями волос. Пошто в мое время очень редко кто-то отпускает на такую длину? Видимо, тяжело ухаживать. Зато на здешних экологически чистых харчах такая красота выходит. И очень приятно перебирать их, а то и намотав на руку… Ладно, это уже личное.

— Тебе пора, — сказала она. — Не хочу лишних разговоров.

Я достал из-под лавки горшок, подивился по ходу его росписи: будто для еды, — и торопливо зажурчал внутрь. Почему-то ни в одной книге про любовь столь важное событие не отражается.

— Еще разик, — говорю, чувствуя, что организм не успокоился и требует продолжения банкета. Оказывается, по утрам я активен до безобразия. Не самое плохое качество.

И тело у нее тоже неплохое, признал, протягивая руку и валя на себя счастливо взвизгнувшую женщину. Бедра широкие, талия узкая, роскошь гривы до попы и грудь торчком. То есть я его на ощупь очень даже изучил, но при свечах не очень-то рассмотришь. А сейчас уже рассвет, и визуально ничуть не разочаровывает. И гормонов у меня достаточно, аж наружу лезут. Как он вообще умудрялся обходиться без этого? Телок, говорит. Нет, это фактически оскорбление, и его необходимо смыть немедленно.

— Жаль, что это не продолжится, — сказала Иринья задумчиво, глядя, как я одеваюсь.

— Пошто? Рази обидел чем?

Я достаточно рано на примере собственного папаши усвоил, что одной любви мало. Она абсолютно не мешает заглядываться на чужих женщин. Можно любить и изменять, ничуть не страдая по данному поводу. Кроме всего прочего, не собирался замуж ее звать. Люди частенько дают обещания, не собираясь их сдерживать. Я сам грешен, но не здесь. Неизвестно еще, чем мое существование будущее обернется при полном отсутствии знаний о правилах и законах. Реально лучше пообещать нечто поскромнее, вроде платка, чем попасться на невыполнимом. Впрочем, я ведь и не предлагал ничего, так сладилось. А вот проводить приятно время — в чем проблема? Обоим на руку. Но что-то в ее тоне зацепило.

— Ничем, — сказала она, прижимаясь сзади, — тока Василий Дорофеевич сговорил в Коле у кого-то взять за тебя дочерь.

Меня будто по голове огрели. Вот так живешь-живешь — а тебе уже жену подобрали и в церковь на днях венчаться потащат. И неизвестно, что за птица с виду да по характеру, зато семья и дети в момент прикроют все мои попытки вырваться из деревни. А я не хочу здесь оставаться навечно!

Глава 5. Продолжение поиска

Успех умного человека в первую очередь зависит от подготовки. Не столь важно, чего ты добиваешься — произвести хорошее впечатление на девушку, сдать экзамен или устроить неприятному человеку подляну. Без предварительного изучения ситуации или учебника обязательно случится неудача. Конечно, иногда выходит и на авось, однако я не привык пускать будущее на самотек. Удача сама не рождается, ей положено облегчать приход. Дорожку красненькую расстелить предварительно.

Пришел домой, выполнил мачехины понукания — к счастью, зима, и особо меня не нагрузить. Уже привычно проследовал к телятам. Их откармливали не для себя, а на мясо. Хлеба вечно не хватало, он был дорог. Север есть Север, и урожай не ах, вот и искали, на чем лишнюю копейку взять. Мы еще умудрились в сем году одиннадцать восьмипудовых бочек смолы на продажу заготовить. Конечно, не своими руками, а при помощи работников.

Ну и наконец с коняжкой познакомился, почистил, накормил. К счастью, он лягаться не стал, вполне нормально отнесся. Признал. А то заполучить копытом такого битюга в лоб — мало не покажется. Но характер у него оказался нордически выдержанным. Правда, все пытался куда-то в руки залезть, и с опозданием дошло, что не принес угощения. Тут подсказка не потребовалась, сам сообразил.

Освободившись, не стал вежливо спрашивать — не изволите ли еще куда погнать потрудиться. Нема дурных даже в прошлом и в деревне. Иначе не ехали бы они все в город. Ну не суть. Пристроился в углу конюшни и принялся изучать наследство. «Грамматика» вещью оказалась в высшей степени полезной. Куча примеров, облегчающих усвоение правил. Я же раньше читал по толкам. То есть, по-нормальному говоря, бегло, а не по складам. И писал недурно. А теперь лучше не показывать умения. Обязательно недоуменные вопросы начнут задавать.

Я же вроде грамотный и прочитать способен, а вот написать — тихий ужас. Дополнительных букв немного, буквы Ѣ (ять), Θ (фита), І («и десятеричное»), а знать правила важно, чтобы не держали за наглеца, лезущего с крестьянским рылом в калашный ряд. Вроде Меншиков до самой смерти сам не писал, диктовал, но мне до светлейшего князя еще расти и расти. Я и так от долгого отсутствия навыка писать на русском мог наляпать массу ошибок, но это вообще издевательство.

Кому сдалось наличие твердого знака на конце слов и частей сложных слов? Бессмысленная правка, не дающая ничего для смысла и сбивающая с толку. Ах, да! Еще и ижица, вместо «Я» последняя буква в алфавите и практически не употребляющаяся. Между прочим, автор учебника сам упоминает наличие лишних, и в том числе эту самую ижицу.

Так что очень удачно и по сердцу мне эта книженция. Надо внимательно проработать. Читать ее достаточно сложно, и пассаж на манер: «Что есть ударение гласа?» — с ответом:

«Есмь речений просодиею верхней знаменование», — требует от разума нешуточных усилий. Я лично ничего не понял.

На слух я запоминаю очень даже нормально, иные и позавидуют, но лучше и текст иметь. Предпочитаю конспектировать хотя бы тезисы от лекций. Затем и вспоминать проще. А бумаги у меня нет. Беда. Купить наверняка можно. И обнаруженная полтина мелочью, завязанная в тряпочку и схороненная на дне сундука, очень уместна. Знать бы еще — много это или мало. Цен нынешних я не знаю и знать не могу. Хотя попади в магазин — дай бог, всплывет нечто.

А вот «Стихотворная Псалтырь» меня озадачила всерьез. Сначала оттуда выпал маленький листок. Почерк оказался вполне разборчивым.

Меня оставил мой отец

И мать еще в младенстве,

Но восприял меня Творец

И дал жить в благоденстве.^[3]

Почесав в затылке, я пришел сразу к двум результатам. Во-первых, это, видимо, стихи. Ни ладу, ни складу. Графоман реальный. Оказывается, и в те времена они водились в природе. Во-вторых, почти наверняка мои вирши. В смысле, Михайлы. Уж очень сюжет знаком.

Нашел достаточно пыльное место и пальцем написал еще раз. Затем сравнил. Если, как я упорно привыкаю, пустить дело на самотек, почти тот самый почерк и выходит. Все же некая разница имеется. Тем не менее, можно считать доказанным — пытался он нечто придумать. Ну а что на выходе получилось — так не каждому талант даден.

На другой стороне еще не лучше:

Рожденны к скипетру простер в работу руки,

Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки…

Это, похоже, про Петра Первого. И то, его внук на троне, надо нечто подходящее изобразить, вроде «Полтавы». А что? Должно понравиться, в отличие от данного убожества.

Открыл книгу и поразился. Во вступлении ее автор отколол не хуже:

Не слушай буих и ненаказанных,

В тьме невежества злобою связанных,

Но буди правый писаний читатель,

Не слов ловитель, но ума искатель.

Похоже, здешние стихотворцы имели смутное понятие об искусстве стихосложения. Объяснение обнаружилось достаточно быстро в тексте. Они, оказывается, делят стихи на ритмические единицы, равные по числу слогов, а не по ударениям.

Уме недозрелый, плод недолгой науки!

Покойся, не понуждай к перу мои руки.

Ну и так далее в том же роде, на многочисленных примерах и наставлениях. Причем текст объяснений мутный и путаный. Ничего удивительного, автор наставления и сам не шибко жег сердца, раз я и не слышал. Точнее, моя бабушка. Так уж точно поэта не получить. Разве графомана. Ничего удивительного, что мои простенькие детские стишата приняли с восторгом. Никто еще не додумался до чего-то приятнее на слух, чем вот такое:

Не писав летящи дни века проводити,

Можно и славу достать, хоть творцом не слыти.

Тьфу! На Западе точно не позже двенадцатого века у трубадуров рифма присутствовала. Нормально, чтобы красиво, а не подстрочник, пожалуй, не переведу, но достаточно могу выдать на оригинальном языке. Можно сказать, спасибо излишне классическому образованию.

Здесь лучше не выкаблучиваться и пользоваться тем же Маршаком. «Верескового меда» мне верняк не переплюнуть, а трамваи там отсутствуют. Можно за перевод выдать. Стоп, стоп! А Маршак взял у Стивенсона, а вовсе не из народных преданий. Может, тот сам и выдумал, а не записывал реальное.

Итак, орфография, этимология, синтаксис. Правильное написание, ударение и сложные предложения. А вот просодия, прости меня господи за такие слова… насчет стихи слагати… Похоже, советы ничем не отличаются от «Стихотворной Псалтыри». Ну еще бы! За образец брали западные, да как обычно. Передрали без смысла.

Не знай я языков и не прикинув, как могло бы звучать, — и не сообразил бы. Ударения во французском, да и итальянском, наверное во всех романских, ну тут я не специалист, падают на последний слог каждого слова, совсем иначе звучит, чем когда русский под текст подстраивают. Короче, в мусор. Подобные советы проходят по разряду вредительства.

«Вертоград» после внимательного изучения оказался сборником стихотворений морализаторского содержания. Фактически те же басни.

Наиболее приличные смотрелись так: роженица назвала Богоматерь «свиньей» — и родила вместо ребенка поросенка, «черна и мертва».

Нищий с глазами на затылке объясняет бедняге, что он — Христос и «отвсюда тайны созерцает». Куда там Стивену Кингу и детским рассказам Северьяна про черную руку.

«Егда же глад в стране великий сотворися, тогда число убогих вельми умножися».

Мораль: епископ сжег нищих заживо и был за это съеден мышами…

Господибожемой, так я реально на их фоне могу стать великим поэтом и прославиться навечно! Нет. С прописной буквы — Великим. Гениальным. Не меньше. Басни Толстого, Крылова, Михалкова. Стихи Пушкина, Лермонтова. Сказки Андерсена, Бажова, Шарля Перро. И не одни русские! Гете, Гейне — это уж меня пичкали в интернате. Мопассан, Золя, Дюма. Киплинг — Маугли, да у него тоже много всякого имелось, включая стихи.

Конечно, все дословно вспомнить не удастся, но из имеющегося можно склепать недурственное собрание сочинений для детей и взрослых, с назидательностью и моралью. Ведь понравилось! Реально забалдели! Меня словами и красивыми лозунгами не проймешь, а у них натуральный информационный голод. Надо лишь красиво и своевременно подать. Только срочно записать и постоянно держать под рукой бумагу и карандаш. Мало ли что вспомнится.

Кто сказал «воровство»? Как можно украсть хоть что-то у человека, еще не родившегося? Да и если натурально гений, как вечно в школах говорят, так новое создаст. Ничуть не хуже. Я же все подряд тащить не смогу. То же Бородино: «Не будь на то господней воли — не отдали б Москвы» Это как? Непременно спросят. А «чужие изорвать мундиры о русские штыки» — очень даже патриотично. Надо записать, а потом уж хорошенько все обдумать.

Ну да, усмехнулся сам себе. Вот раскатал губу. Сколько в осьмнадцатом веке грамотных? Один-два из сотни мужчин? Ну, допустим, пять. И половина из них попы, а вторая — почти все дворяне. Они от мужицкого стиха лишь скривятся и отмахнутся. Вона — правильный учебник давно существуют, и нечего переться поперек авторитета.

Неужели опять пролет? Может, не мудрствовать, а делать ноги, пока не оженили! Через Мурманск или еще какой порт. Устроиться матросом на иностранный корабль, благо должен уметь со снастями обращаться, раз свой имеется, и прощай «Россия, страна рабов, страна господ»? Язык худо-бедно знаю не один. По тем временам, то есть нынешним, в той же Германии куча государств и диалектов. Так что, высадившись на том берегу, без проблем сойду за своего.

Стоп, стоп! Вот в тамошней истории, спасибо интернату, я лучше подкован. Где-то в эти времена как раз Фридрих Второй норовил в армию всех подряд грести, особенно здоровяков. Чужаков могли подпоить, а то и просто по башке дать — и в строй. Без документов лучше не соваться. И войны постоянные. С Австрией, Семилетняя…

Мне совсем не улыбается ходить грудью на картечь неизвестно за чьи интересы. Германия отпадает. Во Франции тоже революции еще не случилось и сословное общество. Кто я им буду, не граф же Голицын. Быдло. Что тут, что там. Что по лбу, что лбом о наковальню.

В Англию? А эти чем лучше? Чужаков нигде не любят. Особенно безденежных и при отсутствии документов. Кстати, а как они выглядят? Документы, в смысле. Может, не такая уж сложность изготовить. Рисовал я в том теле неплохо. Пять лет платного обучения в художественной школе.

Левитана из меня не получилось, но пейзаж намалевать или картинки для карт — запросто. А уж перерисовать обычную бумагу за неимением фотографий — запросто. Включая купюры. Ни тебе водяных знаков, ни особых цветов. Правда, за фальшивки вроде в горло льют расплавленный свинец, но если лично для себя и не злоупотреблять…

Между прочим, идея не самая худшая. Комиксы тоже можно выпускать. Для малограмотных, чтобы все понятно было. Наш солдат ихнего басурмана на штык берет. В таком аспекте. Отложить на потом. Где типография, мне неизвестно. Ни ближайшая, ни дальняя. И перспективы продаж тоже. Все дело упирается в цену. И цензуру. Церковь наверняка бдит. А ведь на порнухе можно нехило приподняться!

Короче, если смазывать пятки, так уж лучше в США. Хотя их еще нет. Ну, в общем, в Америку. Там пока места выше крыши — и никаких дворян с крепостными. Рабы другое дело. Они черные и меня не спутают. С другой стороны, а зачем так далеко плыть, рискуя утонуть, отравиться и попасть в плен к пиратам, чтобы опять же землю пахать?

Нетушки. Я человек городской, привыкший к комфорту. А еще у меня амбиции имеются. Мечтаю барином жить. Чтобы бегали вокруг и в рот заглядывали. И чтобы не меня на конюшне, а по моему приказу пороли. А для этого придется нечто придумать. И постараться нешуточно. Денег просто так никто не раздает.

— Кхе! — якобы кашлянул Василий Дорофеевич.

Он деликатный, да меня все равно передернуло от неожиданности. Чуть книгу с колен не уронил. Слишком задумался и не заметил его появления.

— Да я все закончил, тятя, — начинаю автоматически оправдываться.

— Говорят, ты стихи новые написал? — задумчиво спрашивает.

— Да, — на всякий случай односложно отвечаю.

Совершенно не понимаю, какая реакция последует. Ну мачеха сходу бы развопилась. А он вроде как не против моего образования. Однако не всякое знание на пользу. От стихов ничего в хозяйстве не добавится. Блажь. А на руку тяжелый, не стесняется врезать, коли что не по его. Мы же поморы, родителей уважаем и в строгости растем.

О! Опять у меня неизвестно откуда лезет. Видать, серьезно волновало это прежнего, раз забеспокоился.

— Прочти!

А почему бы и нет, подумал, лихорадочно перебирая стихи в поисках подходящего текста. Про таракана ему не вставит, да и басни скорее всего неуместно. О! Есть! И должно быть близко.

«Над седой равниной моря ветер тучи собирает», — начал, стараясь произносить с выражением. Пару раз приходилось слышать настоящих поэтов в записи. Лучше бы они доверили профессионалу, а не пытались самостоятельно завывать.

«Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы».

Ну не может он не понять. Не про революцию я исполняю — про море и человеческую душу. Кивнул! Значит, сумел донести Горький до слушателя в моем исполнении красоту!

«Пусть сильнее грянет буря!» — загремел в голос. И замолчал.

Он тоже молчит. Думает. А ведь это уже хорошо! Не плюнул и не ухмыльнулся, типа чушь несешь. Кажется, проняло.

— Баско, — сказал после длительной паузы. — Удивил. Голова на плечах есть, не пустая бочка. И ведь хитрец, не просто так сложил. Себя видишь в буревестнике. Тихо жить не хочешь, на всю широкую. Ой, не всегда то хорошо. Ну да поймешь. Подрастешь — поймешь. Каргопольскому показывал?

А это еще кто? — в растерянности думаю. До сего момента и не подозревал о существовании какого-то знатока виршеплетства по соседству. Не зря же им интересуется. Требуется веская рецензия. Эй, Михайло в подсознании, ты меня завалить решил? Пошто опять молчишь?

— Пока нет, — честно отвечаю вслух.

На мое счастье, в конюшню влетел Северьян с воплем:

— Михайло! Из Денисовки пришли, драться станем!

И что? Ну пришли, чего ради я должен бежать? Меня же не трогали. Или наших бьют? Тогда натурально положено нестись на помощь.

— Ну будет сегодня веселье, — усмехаясь в бороду, порадовался Василий Дорофеевич.

Ага! Кажется, это в порядке вещей и придется участвовать в мероприятии. Раз уж старший в семье одобряет, отпираться поздно. Придется идти за компанию. Одна беда — я же не спортсмен какой. Даже дрался всего несколько раз и в гораздо более юном возрасте. Ну, был бы какой гопник, привычный к подобным стычкам, — а мне поперек горла эти радости.

Это, видимо, мой путь, и придется его пройти в общей толпе. Аж воротит. Никогда не старался быть одним из. Не выделяться — это другое. Растворяться — никогда. Я в душе все одно правильным швейцарцем или немцем стать не смогу. Есть вещи, получаемые в детстве, и воспитание с раннего возраста закладывает очень определенный фундамент. Зря я, что ли, столько русских стихов помню?

— Мишанинские денисовских всегда бивали, — провозгласил тятя, уже откровенно натравливая. — На Курострове мы лучшие.

Пока что я поймал очередную порцию информации. Деревня наша Мишанинская, и живем мы на острове. Куры? Ладно, мелочь. Камни в воде почему-то опрядыши, и это на мой слух нормально. А озерцо неподалеку — ламбина. Так положено, с детства знаю. В смысле, с его, организма младенчества, не моего. Хотя уже и сам не разбираю, где чье иногда. Так что, может, никаких кур и не имелось, а тоже древнее название.

— Иди, сынок, и всем покажи! Мы тоже придем.

Глава 6. Буйный

Оказывается, тятя не оговорился. Всей семьей прибыли полюбоваться на драку на берег реки. И не одни наши. Тут собралось помимо жителей деревень еще куча всякого народу, судя по разговорам. Немаленьких размеров толпа — похлеще, чем давеча в церкви. И то — гулянье с танцами, песнями, и даже особо ушлые продают горячие пироги и пиво с квасом.

По дороге меня пару раз окликнули, поинтересовались самочувствием и проводили добрыми пожеланиями разбить парочку голов. Причем все больше девушки. Без особого смущения и подмигивая, требовали показать кулаки и гнать чужинских аж до самых Колмогор. Название отозвалось во мне чем-то приятным. Зато будущее мордобитие абсолютно не вдохновляло, но общий настрой не позволял дезертировать или постоять в сторонке. Почему-то все деревенские были убеждены в моем непременном участии в столь волнительном мероприятии.

«Стенка», вопреки паническим призывам Северьяна срочно-срочно нестись, началась далеко не сразу. Сначала мы, молодые парни, собрались у реки в две большие группы, под предводительством нескольких местных ухарей. Эти в основном были возрастом постарше и явно в авторитете. Демонстрируя кулаки, доходчиво разъясняли: пускать в ход ноги, свинчатку, палки категорически воспрещено. Бить ниже пояса — тоже запрет.

Мне изрядно полегчало. Все же не до смерти, и калечить не станут. А синяк можно и пережить.

Кто поведет себя неподобающим образом, будет навечно облит презрением, провозгласил умник. Не этими словами, но с таким смыслом.

— Говорят, говорят, — прошипел рядом один из парней, — а у прошлом годе Устима подрезали. И кто?

— А то не знашь, — с презрением ответили сразу двое. — Савичи. Счеты у них с тем.

— Вот и гнать их!

— Так и не пускают.

Меня очень утешило, что после моей смерти кого-то не пустят в драку. Ах, он бедолага. Совсем обалдели люди добрые, каким местом думают.

— Упавшего не бьют, присевшего не трогают, — продолжал между тем настырно разъяснять правила мужик. Кроме меня, все о них прекрасно в курсе и по этому поводу обмениваются ехидными репликами. Каждый год повторяется.

— Он таким образом признает поражение. Сдался — пропусти.

О! Тоже вариант. Надо только валиться не явно, чтобы не удивлялись. Чего ради я просто так должен портить доставшийся мне организм?

— Пусть лежит, а ты дальше, на подмогу товарищам!

Парни радостно загудели. В отличие от меня, они рвались в бой.

— Нападайте, как всегда, строем, разбивая их. Ниче, с каким врагом сражаться. Тут тебе не баловство и не за девку разбор. Надобно одним махом вместе действовать. Ну, с богом!

Вот самое время с небес молнией вдарить, чтобы бессмысленное кровопролитие остановить, подумал желчно. Где он, когда нужен? Ладно бы еще за межу или там долги рубились. А просто так, со скуки — не понимаю.

Толпа меж тем принялась собираться окрест, в основном на берегах, для лучшей видимости. Сверху, осенило меня, смотрится на манер стадиона. И тут собрались наши болельщики-фанаты. Будут смотреть и смаковать, как кровушка льется. Куда я угодил, господибожемой? В Канаде хоккей, в Англии футбол, в США бейсбол, а здесь стенка на стенку.

За что ты так со мной? Или я фамильярничаю, и надо на «вы»? Ваше… Не благородием же называть. Не знаю я, как правильно вас величают. Отец наш — пойдет? Ну, в общем, если ты всесилен и всезнающ, зачем глупости допускаешь? Уж точно не я все это выдумал!

Из вражеской группы вперед вышел накачанный молодой мужик лет двадцати. Картинно скинул полушубок и заорал в нашу сторону нечто неприличное. Наш инструктор не менее демонстративно отзеркалил, разоблачаясь.

— Спеси в нем не по чину, — бросил презрительно и двинулся навстречу.

Это они, похоже, удаль демонстрируют. В толстой зимней одежде и удары не так страшны. Если в корпус, так свалить не так уж и просто. Бить всей тяжестью или в лицо надобно. А они напоказ стараются. Не, я в такие игры не стану. Вот наш широко размахнулся…

Толпа зрителей будто взбесилась. Крики, свист, пожелания. Причем некоторые звучали крайне неприлично. Азартный народ, оказывается, в деревнях проживает. И жонок не стесняются. Не удивлюсь, коли здесь еще и тотализатор имеется. Ну натурально болельщики. И не из самых тихих и законопослушных. Эти и сами на поле выскочат, а то и бутылку кинут. Тьфу, это меня уже заносит. Стекло здесь я видел всего пару раз. Такими вещами не разбрасываются.

Тут мне стало не до размышлений. Нашему представителю разбили харю, и, не дожидаясь продолжения, вся ватага ломанулась в атаку. Естественно, и те кинулись навстречу под оглушительный шум зрителей и призывы прикончить, побить, растерзать, гнать и матерные выкрики. Связно воспринимать не выходило.

Прямо на меня выскочил с раззявленным ртом орущий нечто оскорбительное чужак, и моя рука метнулась ему навстречу. Я и сам не понял, что произошло, но кулак, угодивший в челюсть, опрокинул врага. Я в легком остолбенении моргнул, с опозданием вспомнив, что сила у меня далеко не прежняя. Удар прозвучал не хуже щелканья хлыста, а он даже и ворочаться не пытается. Так и лежит под ногами.

Растерянность мне дорого обошлась. Кто-то из противников засветил мне во всю ивановскую по подставившейся морде. В глазах, не хуже чем в мультике, замелькали звезды, а я невольно отступил назад, сшибая с ног одного из своих. По лицу потекла капля крови. Похоже, мне рассекли бровь. Машинально смахнул мешающее, обнаружил на руке красное пятно. Меня? Посмели ударить?

Зарычал в ярости и вновь пошел вперед. Руки работали на манер поршней в каком-то в детстве виденном механизме. Безостановочно и неумолимо. Парни разлетались не хуже кеглей от моих ударов, и достаточно скоро спереди никого не осталось. Ребята наверняка испугались и старались уклониться. Они ожидали обычной драки, а я нешуточно озверел и готов был стоптать любого. Люди такие вещи чувствуют сразу, и даже храбрецы не стремятся идти до конца, имея дело с агрессором.

Нет, мне тоже прилетало, и немало. Я особо и не защищался, сосредоточившись на желании порвать и наказать наглецов. Но почему-то боли практически не чувствовал. Даже самые сильные удары проходили мимо сознания, просто я норовил вломить данному сопротивляющемуся моему справедливому гневу еще сильнее. Так, чтобы не просто свалился, а еще и не встал. В какой-то момент обнаружил себя несущимся за удирающими врагами. Тут, видимо, в очередной раз старые навыки с новыми не поделили управления ногами, и я со всего разбегу воткнулся в обледенелую землю.

Перевалился на манер жука на спину. Слегка подумал и сел. Вставать желание отсутствовало. И без того уже кругом победа, и последние враги улепетывают вдаль, преследуемые нашей командой. Пусть их. А мне не мешает подумать над собственным поведением, тем более что за камнем меня вряд ли видно. Я ведь не собирался геройствовать — что же опять не слава богу? Ну обиделся, получив удар, — это понятно. Но у меня же практически мозги вырубило! Никогда я себя так не вел.

Когда по приезде в интернат на первых порах ко мне Карл цепляться начал, я же все хладнокровно просчитал и бокса устраивать не стал. Он-то, в отличие от меня, им занимался и на добрых пятнадцать кило больше весил. Говорить в таких случаях бесполезно. Прогнешься — клеймо на всю оставшуюся жизнь. Такие Карлы в момент объявятся десятком. Есть только один метод прекратить издевательства — бить первым и так, чтобы запугать. Чтобы в дурную башку даже мысль о мести не закралась и дружкам ее не поведал. Выходит, не на людях делать нужно, а втихую.

И я это сделал. Обломал об него палку от швабры. В прямом смысле, аж куски летели, а она не пластмассовой, а деревянной была. Специально подобрал материал потверже. Расчетливо избил, сходу врезав по тыкве, подловив одного и не давая прийти в себя. Несколько сломанных ребер и рука. А на прощанье пообещал в следующий раз просто зарезать. Честно говоря, вряд ли на такое духу хватило бы, но, видимо, прозвучало убедительно. Хоть он и вещал про падение с лестницы, только самые тупые не уловили, кто его отделал. И меня больше не задевали всерьез никогда. Думаю, многие еще и вынесли в большой мир убеждение, что русских лучше не трогать, а то взбеситься могут. А это всегда полезно.

Но сейчас-то я абсолютно не думал! Что же это со мной было?

— Сидишь? — спросила Иринья, вставая передо мной.

— Ага.

— И долго собираешься? — наклоняясь и заботливо протирая мне лицо платочком, спрашивает.

От прикосновения я невольно зашипел. Приятного мало по ссадине даже нежной ручкой. Интересно, йод уже изобрели? Делают его из водорослей, но каких — я не имею понятия. Великим доктором мне точно не стать.

— Жду, пока пожалеют.

— К вашим услугам, сударь, — сказала и рассмеялась. — Хорош, — признала, изучая результат.

— Гожусь? — поднимаясь с усилием, переспрашиваю.

— На что? — делает наивные глазки.

— На роль подобранного героя.

— Ерой! Ты больше на бьорсьорка походил.

Мне даже секундного раздумья не потребовалось, просто не сразу переключился — берсерк. Между прочим, сказано было скорее с германским произношением. Не местное слово, заимствованное, но гораздо более близкое к оригиналу.

— Я щита не грыз! — поспешно возмущаюсь.

Еще не хватает ассоциаций соответствующих. Жрущих мухоморы викингов свои же боялись за зверства и непредсказуемость. Помнится, один из норвежских ярлов имел десятка два в подчинении, так они плавали на отдельном корабле. Уж это я знаю. И не из сериалов. Мне Олаф рассказывал. И числились они как раз, ага, в одержимых. Кстати, его-то чего не отправили в прошлое? Он был бы счастлив. Время, конечно, не совсем то, но оно всегда не то. Грабить и мечом махать и сегодня без проблем.

— Ну ты денисовским сегодня показал, — сказала Иринья с оттенком восхищения в голосе. Видать, я в очередной раз произвел благоприятное впечатление. Не одними стихами жив человек. — И без секиры. Хотя слава богу, — она явно автоматически перекрестилась, как и я. Типичная мышечная реакция на вербальный раздражитель. Благостные мысли не посещают в такой момент. — А то дай в руки — всех бы посек.

— Ну, прям. Я же тихий. Телок.

Она опять рассмеялась.

— А то я раньше не видела. Спокойный! Нет второго такого бойца тебе под стать, даже из старших немногие. Как в тебе сразу двое уживаются, ума не приложу.

— Ты о чем? — со внезапно мокрой спиной, спрашиваю.

— Один книжки читает, вирши складывает да мечтает. Второй вечно дерется. Когда стенка на стенку хаживают — один из первых бойцов. Мал, да удал. В бою вся твоя повадка насквозь видна. Кровь горячая…

— Третьего забыла, — с ощутимым облегчением говорю. Все же меня пока не раскололи. А то чуть не обделался.

— Кого?

— А на лодье кто ходит? Там не помечтаешь.

Между прочим, по девкам я раньше не гулял, а организм очень даже не прочь. Видать, на этом и сублимировался. Драки — агрессию выпускал, а работа физическая и для взрослого нелегка. Наломаешься — спишь без задних ног.

— Ну, пойдем?

— Куда?

— Ко мне.

Глупо подобные приглашения отвергать, и не хочется, но я же не скот какой. Рано или поздно либо удеру, либо оженят, а ей еще жить здесь.

— А можно? Люди смотрят.

— Люди и так все знают, — без особой грусти отрезала. — Я вдова, мне ворота дегтем не измажут.

Ну, лично мне такой расклад нравится. Печальные песни о скором расставании временно отменяются. Заглядывать все одно лучше вечор, но я сам навряд ли из дома так просто вырвусь. Хозяйских дел никто не отменял, и мачеха в момент хайло откроет, стоит начать всерьез отлынивать.

— Завтра пойду в Колмогоры, — говорю. Бумагу купить надо обязательно, а в городе должна быть. — Подарок принесу.

— Ай, да ни к чему это, — отвечает и ощутимо прижимается. — Ты сам мне подарок нежданный.

Так мы и пошли по деревне, почти демонстративно. Фигня, что поздно. Люди смотрят, а мы вышагиваем. Ай, Иринья, красавица моя. Ничего не боится. Я просто обязан принести тебе хоть малость в награду за такое.

Для начала меня угостили обедом. Или то уже ужин? Я все путаюсь со временем без часов. Еще должны быть белые ночи, но это вроде не наступило. Темнеет нормально и удивительно быстро. Как в мультике: солнце раз — и за горизонт завалилось.

Обычный такой набор — ржаной хлеб, рыба и молочные продукты. В очередной раз чуть не попал впросак, задав вопрос, и вовремя рот захлопнул. Я все же не совсем иностранец, и из чего делается уха, прекрасно представляю. Ан нет.

— С гуся-то уха скусна! — порадовала меня женщина.

Ну я давно стараюсь особо не удивляться, принимая некоторые вещи как должное. Словом «свеже» (именно так: свеже) молоко почему-то обозначают скисшее. А правильное, хорошее — пресное. Вот на таких мелочах и сыплются регулярно внедренные разведчики.

Вот «ужа ты» для слуха как звучит? Да никак. Междометие и бессмыслица. А оказывается, это требуют нечто срочно прекратить. Типа «помолци». Хорошо еще, у меня все это с языка слетает автоматически. А вот пошто сказано, иногда исключительно по смыслу и доходит. С опозданием. Мачеха, Ирина Семеновна, почитает мою временами замедленную реакцию то ли за признак тупости, то ли за издевательство — и нешуточно бесится.

— Дородно, — провозглашаю наконец, в знак насыщенности.

Реально вкусно, но очень не хватает картошки и специй привычных. Америку точно открыли, и почему бульба отсутствует — глубокая тайна. Уже лет двести должны ее хрумкать. И для северных земель самое то. Много больше можно вырастить на участке, чем ржи. По весу, естественно. Я где-то в Интернете даже выкладки видел. Ирландцы с белорусами не зря чуть не в национальный продукт превратили. На бедной почве самое то.

И голодухи не случится. Правда, одной картошкой питаться, как и кукурузой, нельзя. Витамины, минералы необходимые отсутствуют. Ну нам-то при рыбно-мясном питании это не должно грозить? В чем проблема — не вижу, но, похоже, у всех она не в ходу. И у меня, и у Северьяна, и у Ириньи. В конце концов, картошка просто вкусная! Пойдем опять к норвегам — проверю. Нешто и у них нет?

Женщина подхватилась якобы со стола убрать, да вроде невзначай бедром потерлась. Тут уж не выдержал и рукой за ногу цапнул, да полез под сарафан нарядный. Она только вздохнула и замерла, не собираясь отталкивать. Тогда я одним движением посадил ее к себе на колени, под изумленный писк. Хорошо быть здоровяком. Прежде ничего бы не вышло.

Ласково коснулся губами шеи и принялся вовсю шуровать руками. Без грубости, чисто по-хозяйски. Раздевать, попутно целуя каждый новый освобожденный от ткани клочок тела, оказалось не самой дурной идеей.

Она позволяла себя ласкать, двигалась, как мне хотелось, и лишь дышала тяжко и горячо. Эта игра с поцелуями ею уже хорошо освоена и явно пришлась по душе. Голенькой и с распущенными волосами она мне нравилась намного больше и не казалась старше. Потом тело странно потяжелело и расслабилось. Но я-то не кончил! Поэтому подхватил ее, отнес как ребенка на лежанку, торопливо избавился от одежды и, нырнув под одеяло, пристроился сзади, обняв за грудь.

Иринья шевельнулась и подалась навстречу. Она откровенно брала на себя инициативу, превращаясь в активную сторону, и добивалась продолжения. Подождала, пока я отдохну после подвигов, и уже сама принялась гладить и целовать, настойчиво спускаясь к животу и поднимая меня нежными касаниями на новую атаку.

Мне определенно начинала всерьез нравиться жизнь в прошлом.

Глава 7. Убийство

— Заходи еще, Михайло Васильевич, — кланяясь мне чуть ли не в пояс и умильно улыбаясь, проводил до самых дверей хозяин лавки.

Я практически не сомневаюсь, он меня крепко «обул» на покупке. Цен я не знаю, и приходилось соображать на ходу. Ну вот кто здесь покупает кипу писчей бумаги сразу? Разве что купцы солидные — и те наверняка обходятся специальной тетрадью и скидку имеют нешуточную. Остальные вполне удовлетворяются листом-другим на написание официальных просьб раз в несколько лет. Письма пишут на бересте. Или это я опять путаю? Ну не суть. Дорого очень. Цельную полтину стоит стопа бумаги.

Это двадцать дестей, то есть четыре дюжины десятков — четыре сотни и еще восемьдесят. Четвертушка, как выразился продавец, желая поразить в самое сердце: «инкварто». По размеру вроде привычного на принтер, на ощупь заметно хуже. И цвет желтоват, и не столь гладкие. Но чернила не расплываются, а это самое главное.

У меня, кстати, свои имеются, приобретать не понадобилось. Тем не менее, на первых порах собираюсь использовать обычный кусок сланца, подобранный буквально случайно. Вставить в держалку — и выйдет грифель. Почему, собственно, карандаши не используются, а пишут кусочком свинца? Я ведь точно знаю — в это время в Европе имелись.

И даже рецепт мне ведом. Работу я писал на тему образования, на радость преподавателям, про важность письменных принадлежностей. Не станком печатным единым распространяются знания. Типография просто облегчает доступ и удешевляет производство. Писать вполне реально и гусиным пером. Я, правда, в руках до сих пор не держал, но наверняка придется. Если сам не изобрету простейшей ручки.

Дело-то в принципе элементарное. Стальное перо я нарисую в два счета. Не все пишут шариковыми. У богатых свои причуды. «Паркер» с золотым пером, ничем не отличающийся от простейших, только дороже. А вот изготовить само перо не так просто. Материал — не знаю характеристик. Кузнец не возьмется. Работа филигранная.

Это в сказках Левша блоху запросто подковал. Здешний дай бог самостоятельно гвоздь сделает. Наша изба без единого ставлена. Видать, непростое дело. Выходит, к ювелиру. А расценки у него наверняка безбожные, и кто мешает без меня начать делать, поделись идеей? К первому попавшемуся соваться — себя не уважать. Кинут, как пить дать. Скромнее надо быть для начала.

А пока карандаш. Точнее, его содержимое — грифель. Держалка возможна любого вида и фасона, хоть золотая. Это мелочь. Так… Пока не выветрилось: графит, сажа, глина, крахмал, вода. Перемешать до единой массы и обжигать. Изменение пропорций позволяет получать грифель разной твердости, а количество глины — сделать темнее и светлее.

Можно проще — чистый графит, но вывоз его из Англии довольно долго был запрещен. Есть ли в России, понятия не имею. В тот момент меня данная тема не занимала. Я о культуре европейской старался.

Еще существует вариант изготовить наполнитель просто из смеси сажи с глиной. Это много хуже, зато дешевле. А теперь обычный стандартный вопрос на засыпку. Все это я знаю теоретически. Я, к сожалению, не специалист во всех науках и знания имею самые поверхностные. Сажа бывает разная, глина тоже. Как строить печь и выдерживать необходимую температуру — не представляю. Получается, надо долго проверять образцы и тратить деньги. И откуда их взять? А кому нужно большое количество карандашей в стране безграмотных?

Сколько в год я сумею продать, провозившись лет пять? Тысячу писалок? Двести? Не окупится, увы. Вечная моя проблема с замкнутым кругом. Чтобы получить нечто, нужно сначала вложиться нехило — и неизвестно, оправдаешь ли затраты. Про прибыль вообще лучше помолчать. Без изучения рынка нечего и соваться в производство. Да еще и разрешено ли это. Мы, хвала богу нашему милосердному, оказывается, не крепостные, но в купцы попасть — нужно заплатить. А в заводчики? В общем, я не умный, а образованный. Очень разные вещи.

Короче, наиболее перспективна пока мысль записывать все, что помню. Стихи, сказки, рассказы, факты. Иной раз чего вспомнишь, вроде как сейчас с карандашом, — кто его знает, вдруг пригодится. Заодно и тренировка в писании. Все эти яти и фиты надобно помнить и набить руку повторением. Кстати, бросать мои листки где ни попадя и упоминать в них прошлое, то есть будущее, нельзя.

А рисунки всякие… ерунда. Леонардо умудрился вертолет и еще чего-то нарисовать — и никто не задумался: а вдруг он вроде меня? Теория теорией, а практика — нечто другое. Знаний недостаточно. Да и материалов таких нет.

Прикинул для начала грядущие потребности и как побольше уместить на малой площади. Решил ограничиться сотней листов. И того, скорее всего, сильно много. Да и дюжина копеек — совсем не маленькие деньги. Корова где-то в рубль обходится на ярмарке. Смотря от возраста и надоя. Так что принялся я бешено торговаться и заполучил необходимое за три алтына, в смысле девять копеек. Тоже немало. Почему и уверен: не в накладе купчина остался.

Правда, была пара скользких моментов, когда оказалось, что и раньше захаживал сюда. Про это я и так догадался. Единственное место, где в Колмогорах можно писчие принадлежности прикупить. А у меня кое-что имелось. Собственно, потому и дерет так. Больше обращаться некуда. Разве в Архангельск, верст за восемьдесят от родного дома.

В принципе вполне возможно, но сюда по реке всего пара километров. Запросто сбегать туда и обратно до вечера. А терять день, отпрашиваясь из дома, чтобы выгадать пару копеек, не хочется. Нет у меня настроения всех посвящать в планы о будущем или позволять совать любопытный нос в мои записи. А ведь услышат о покупке — непременно интерес взыграет: на кой мне. Я даже дома до поры до времени их держать не стану. Благо есть теперь подходящее место: Иринья не станет зря болтать. Ей лишние разговоры тоже ни к чему.

А второй неприятный случай, когда он явно с намеком про подкладку моего кафтана спросил. Типа уже места не осталось, на бумагу решил перейти. Я только развел руками, постаравшись обаятельно улыбнуться. Удачно, оказался болтун еще тот и радостно поведал, как я, оказывается, бегал науки постигать в «Словесную школу», основанную тем самым архиепископом Варнавой, коий на нашу церковь не дал нормально. Наверное, все же не самый паршивый поп. О просвещении заботится.

Хотя, если честно, не один святой отец от жабы жадности страдал. Меня тоже крепко душила. Капитал тает прямо на глазах. Откуда прежние поступления — не ясно. Так что извините, пряников с изюмом хватать не стал, пусть и сладкого хотелось. На это у меня характера хватило. А зеркальце для Ириньи в качестве подарка купил. На самом деле я просто не представлял, чего ей реально требуется, а деньги совать неудобно. Да и не возьмет. Дюжина копеек — совсем немного, но и немало. Тут важнее внимание и отношение.

Будь хорош, если хочешь, чтобы к тебе хорошо относились, — первое правило, выведенное собственным разумением. И не забывай подлян. Не обязательно мстить, лишь в глупых сериалах десятки лет мечтают и готовятся обратку кинуть. Тем не менее, человека, устроившего тебе неприятность не по случайности, а сознательно, никогда не прощай и дела с ним не имей, как бы выгодно ни казалось. Предал раз — сделает и дважды. Второй наиважнейший закон жизни. Кстати, подставивших тебя по глупости тоже желательно избегать.

Видимо, я чересчур углубился в свои мысли, потому что вставший на пути парень оказался полной неожиданностью. Ну не материализовался же он прямо передо мной.

— Пошто ходишь? — спрашивает угрожающе.

Причем я бы еще понял, наткнись на него, толкни случайно. Ничего подобного. Сам загородил путь и собирается цепляться. Ему и извинения не требуются. Заранее кипит и мечтает меня поставить на место. Знать бы еще, где оно находится и в чем причина злобствования.

Ну после вчерашней «стенки на стенку» я не особо удивлюсь, если нашим здесь ходить не положено, но там были определенные правила, а здесь непонятно. Неужели уже в те времена водились хулиганы? Слово-то само верняк неизвестно. От лорда Хулигэна из Великобритании, отличающегося буйным нравом, в языки вошло. В историю и так можно угодить, не обязательно добрыми поступками или полководческими талантами.

— Пошто нет? — интересуюсь, изучая противника.

На голову выше, плотнее и заметно тяжелее. Фактически уже не парень, а молодой мужик. Не хлипкий ученик школы, возомнивший себя крутым и трясущий мелочь с младших пацанов. Этот вдарит — голова слетит.

— Нет здесь тебе места!

— Пошто?

— А не шляйся к чужим жонкам, — почти прошипел мне в лицо.

О! И причина имеется. Не просто так подошел. Видать, Иринья ему от ворот поворот указала — так нашел, на ком сорваться. Ну не могу поверить, что к себе такого охламона подпускала. У него же на роже написано рукоприкладство. «Бьет — значит, любит», — то не про мою любушку. От мужа, может, и стерпела бы, а от чужого мужика в момент на дверь бы показала. Пообщались уже слегка, такие вещи сразу видать. Не зря сама по себе. Не хочет опять в ярмо. Даже с ее внешностью вряд ли на что помимо вдовца с кучей детей стоит рассчитывать. Так проще уж одной. Хотя и невесело.

— Кому чужим, тебе?

Страх отсутствовал. Я и в родном виде грабителей не особо боялся. Осторожность не есть трусость. Но там хоть прозрачно — имущество отдай и вали. А этому требовалось утвердиться, как обычному гопнику. Унизить и поиздеваться. Оно аж сквозило из него. Значит, опять выбора нет. Бить придется первым. Причем вложиться сразу целиком и всем весом. Иначе он меня забодает отросшими за последние пару ночей рогами.

— Да я тебя… — он толкнул меня в грудь, невольно заставив отступить.

Все же не урка какой и не набрасывается без предупреждений. Глупейший дворовой кодекс, видимо, имеет корни аж в далеком прошлом.

Я поставил сумку с покупками на землю.

— Охти мнециньки, — показательно зевая, промолвил. Практически в лицо ухарю плюнул, сообщая о неимоверной усталости и скуке. — Смертно спать хоцю, ночью занят был.

Он зарычал не хуже медведя и шагнул вперед, широко замахиваясь.

— Убью! — пообещал с рычанием.

На то и рассчитано — вывести из себя.

Я врезал в открытую челюсть и страшно удивился. Вопреки ожиданиям, удар не остановил его. Правда, и его замах пропал почти впустую, лишь задев меня по плечу, но он не собирался извиняться или признавать поражение.

Даже от касательного удара меня развернуло боком, и не успел отскочить. Парень схватил меня воистину в медвежьи объятия и сдавил, выжимая воздух из легких. Это уже совсем не походило на честную стычку кулачных бойцов. Еще немного — и затрещат ребра.

Я саданул назад ногой, постаравшись угодить по голеностопу, и, видимо, куда надо попал, потому что могучий обруч из стали на мгновенье раскололся, под вскрик боли. Невольно потеряв равновесие, я качнулся вперед и, получив дополнительное ускорение от кулака сзади, упал на колени. У меня не осталось ни малейших сомнений, что прямо сейчас этот скот меня станет бить до смерти. А до нее не особо долго, потому что он явно сильнее.

Я почти ощутил, как он наклоняется, собирается схватить меня за волосы, а затем швырнуть на землю. Или, подставив колено, обрушить на него спину. Так ломают позвоночник и забивают конокрадов. Откуда-то из глубины выплеснулась ярость, затуманивая мозги, и я откатился в сторону, не позволив схватить себя вновь. Оттолкнулся от земли и, почти взлетев, с размаху ударил его в переносицу локтем. Парень пошатнулся, глаза закатились, и из ноздрей брызнула кровь.

Мне было не до его самочувствия. Я просто бил опять и опять, не обращая внимания, стоит он или падает. И даже лежащего. Прыгнул ему на спину и продолжал молотить по дурной голове, пока кто-то не оттащил меня в сторону. Парень лежал неподвижно, больше похожий на кучу мусора или грязного тряпья, а под башкой растекалась лужица растаявшего снега красного цвета. Кто-то подошел и посмотрел, отрицательно покачал головой.

— Убили! — очень деловито и радостно заорал женский голос.

Стоя на ватных ногах, попытался оглядеться. Неизвестно когда в очередной раз бровь пострадала, и вновь по лицу потекла кровь. Поднял руку, стирая, и с недоумением уставился на разбитые костяшки, впервые почувствовав боль.

— Кого?

— Ерему Савичева!

— Так ему и надо.

— Кто убил?

— Держать убивца!

Оказывается, пока мы ворочались в грязном снегу, собралась немалая толпа. И все жадно смотрят. Вот пошто не вмешались раньше? Козлы паршивые. А меня теперь на каторгу. Вот и вся миссия. Хана. Доигрался с идеями. Сидел бы дома, а не мечтал о богатствах.

— Чего орешь, ты видел, с чего началось?

— А мне не надо. Без меня видоки найдутся!

— Вся их семейка никуда не годная. Молодец, паря. Правильно сделал.

Бежать? Куда? Наверняка кто-то опознал, и в два счета найдут. Нет, ну какие козлы, помочь — так их нет, а как случилось — все умные.

— Пойдем, — сказал неказистый мужичонка с бородавкой на носу.

— Куда? — обреченно спрашиваю.

— Куда положено, — маловразумительно, но очень логично отвечает.

— Сумка моя, — показываю.

— Бери, — разрешил.

К адвокату звонить мне не удастся, за полным отсутствием телефонов и самих законников. А обратиться за помощью к тяте…

— Василь Дорофеевичу сообщу, — обещает, не то замечательно читая мысли, не то показывая, что смываться не имеет смысла.

Один уже точно признал. И он явно представитель власти. На полицию совершенно не смахивает. Ни мундира, ни представительного вида. А народ между тем с нашей дороги расступается и почтительно приветствует. Кое-кто и шапки ломает. Видать, не простой человечек.

— Идем, — взял он меня за рукав. Оттолкнуть и дать деру — секунда. Только это все — пипец. Меня примутся ловить всей округой. Куда драпать зимой, не имея понятия об окрестностях и не подготовившись? Тут не город Москва, малин воровских не предусмотрено, да и кто я для реальных пацанов? Фраер залетный. Сдадут, не затрудняясь совестью, со свистом.

Ну я и пошел. А куда деваться? Не про права же человека кричать! Не поймут.

Глава 8. Отъезд

В тюрьму меня не засунули. Скорее всего, по банальной причине ее отсутствия в здешнем центре цивилизации. Не думаю, что так уж часто совершаются в Колмогорах преступления. Закрыли в обычном амбаре. Стены крепкие, запор снаружи, а зерно я все равно не сожру. И через вырезанное внизу двери отверстие утечь не сумею. В него разве кошка пролезет. Она достаточно скоро появилась и с недоумением уставилась на меня. Подумала и подошла познакомиться. Я ее машинально почесал между ушами и удостоился радостного мурчания.

Худая до безобразия. Здешние хозяйки редко их кормили, считая, что достаточно и мышей, которых сама обязана хватать. Возможно, эта стара или просто плохая охотница. А может, мыши чересчур шустрые, я уж не в курсе. Просто поделился с ней шматом рыбы, прихваченной на дорогу и мирно пролежавшей по соседству с подарками в сумке. Естественно, заранее хорошо завернул, чтобы не запачкать новые вещи, тем более бумагу. Сейчас еда пришлась кстати. Кормить меня как-то не особо рвались, но я решил, что родные не оставят голодным.

Сожрала она свой кусок со страшной скоростью. Клянусь, слышал, как хрустят перемалываемые зубами кости. Всю жизнь считал, что они их, в отличие от собак, не грызут. Хотя на пустой желудок еще и не такое бывает. Я в детстве не любил помидоров. Ну не ел, и все. Сейчас и сам не смогу объяснить — почему. Всего денек воспитательного процесса от бабушки, когда ничего помимо не предоставляется, невзирая на слезы и мольбы, — замечательно помогло. Теперь не моргнув глазом могу употребить хоть собачатину с медузой.

Это не пустые слова. Пробовал. В хорошем китайском ресторане еще и не то могут, ты только башляй. Ничего особенного. Правильно приготовленная псина не воняет, а медуза — просто белок. Так что не отказываюсь пробовать новое и не особо верю в выполнение всяческих пищевых запретов. Посидев несколько дней без пищи, самый религиозный сожрет любой продукт и не подавится. Нам желудок намного важнее, чем привычки, вбитые в мозг. Понятно, если ты не настроился помирать и хочешь жить.

Посидел, лениво почесывая кошатину, и решил заняться делом. Просто сидеть мочи нет. От меня ни черта не зависит, разве поджечь амбар изнутри. Спать не особо охота. Внутри не то чтобы минусовая температура, но отопления не предусмотрено… Извлек первый лист бумаги, вооружился самодельным сланцевым карандашиком и задумался. Что в первую очередь. Как до конкретики дошло — началась путаница. И то вроде стоит, и это. А с чего начать?

Стоп! Логика важнее всего. Желательно ведь не одним простым мужикам потрафить, еще и на образованную публики произвести впечатление. В таком случае начать стоит с патриотичного. «Зайчики в трамвайчике» неуместны. Попытался покопаться во внезапно образовавшейся в мозгах пустоте… О! Так напрашивается же! Пушкин — наше все. «Как ныне сбирается Вещий Олег…»

И объем неплохой. Не три строчки. Пару раз не сходу вспомнил продолжение, но даже если и потерял где куплет, ничего исправлять не придется… Что там еще? «Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый». Очень даже неплохо. Слегка подредактировать, выкинув сомнительные места и всяких «мусью», — и очень даже жизнерадостно. Нет, положительно я на правильном пути. Про «гору тел» нешуточно вставляет.

Что у нас еще имеется большого размера, и лучше заняться сразу, пока из меня кнутом не выбили? «Руслан и Людмила»! Сколько раз слышал в детстве. О, господибожемой, не делай со мной это! Не мешай! «У лукоморья дуб» вовсе не начало. Там еще посвящение имелось. Про красавиц. Тьфу! Мне тогда они были неинтересны. Не помню. Ну черт с вами. Что есть, то и зафиксирую. Буду надеяться, со временем всплывет. При виде красавиц. Бабушка, помоги! Глаза же мне не выколют? Ну в Сибирь отправят… А я будто на Юге нахожусь!

Кошка недовольно мяукнула, не получив дополнительной порции жратвы и почесываний. Походила вокруг меня в недоумении и отправилась куда-то в глубь амбара. Мне было не до отслеживаний ее перемещений. Легко сказать — целиком огромную поэму вспомнить, все же немало времени прошло. Но я справился. Было, правда, ощущение провалов, когда непонятно какая строфа или какое слово, но думаю, в целом справился. Даже появление под вечер заарестовавшего меня начальника с тулупом, хлебом и кувшином, содержащим молоко, не особо отвлекло.

Поблагодарил — все же не у печки сижу — и продолжил с того же места, не забыв поделиться напитком с животным. Хлеба я ей не дал: самому мало. Всего-то краюха. Видать, подследственных не очень откармливают. На будущее надо иметь в виду. Котяра, наверное, решила, что на сегодня ловля мышей закончена, и устроилась у меня на коленях. Серенькая, полосатая, явно не из породистых происходит. У мусорки в любом дворе сколько угодно таких водится. Лежит и мурлычет на манер моторчика. Приятно. Кисок я люблю и не гоняю. Вот к собакам отношусь с настороженностью.

Я сидел и писал, писал. Пока окончательно не стемнело. Сам не ожидал, сколько в памяти содержится. Начинаешь об одном — тянет за собой иное. Бажов с Хозяйкой Медной горы — россыпное золото на Урале и Алтае. Прежде почему-то считалось, что там его быть не может. Та же медь на Алтае, Нерчинские рудники, где сидели декабристы. Совершенно не отложилось, что там добывали, но ориентир имеется. Даже где-то в моих родных местах, в смысле нынешних, под Архангельском нашли алмазы.

Живая вода из сказки вызвала неведомым образом ассоциацию с мазью Вишневского, которой лечат прыщи. Смешно, да. Только ею много чего пользуют — от ожогов до язв. И состав элементарный. Березовый уголь, совсем просто. Касторовое масло из клещевины. Латынь я знаю, но не в таких же пределах. Мы все-таки не на собирателя гербария готовились. В юридическом могло пригодиться. Так, во всяком случае, утверждали.

Классическое образование, ага. Только в России врачи и в парочке учебных заведений вроде нашего до сих пор пишут на этом мертвом языке. Больше никому, помимо католических попов, не нужен. Всю плешь наш учитель проел подобными штучками. Вечно норовил засыпать, прося не просто склонять, а целые сочинения писать на свободную тему, но про римлян. Про Цезаря типа мелко, подавай ему подробности жизни давно умерших квиритов.

И чего я в те времена не попал? Уж там я все знал бы. Хотя ну его. Представления о Римской империи у современных историков могли очень отличаться от реальных. Типа как мои о старой русской деревне. Не так уж плохо здесь живут. Жрут от пуза. А что работают до треска в спине — так когда людям без специальности легко было?

Возвращаясь к лекарству и Вишневскому… Растет дерево искомое где-то на Юге, и не имею понятия, как выглядит, но на то существуют ботаники. Есть еще третья составляющая, но там нечто химическое. Опять облом. Но уже лучше. Касторка тоже вещь полезная.

Совсем не обязательно «изобретать» паровую машину. Люди много лет мучались, доводя ее до ума, и первые имели четырехпроцентный КПД. Фактически ерунда. И то были специалисты не чета мне, с огромным реальным опытом. Но ведь если хорошо подумать, даже мои отрывочные знания дают некую фору. Ну и пусть я путаю даты и ничего не помню про восемнадцатый век, зато не имею предвзятости и научен пользоваться информацией, делая выводы.

Кроме всего прочего, у меня наличествуют, пусть и самые общие, представления об экономике. Думаю, только под конец столетия кто-то начал на эту тему шурупить. Значит, я первый. Без особого напряга могу написать работу не хуже любого Адама Смита или Карла Маркса. С подробным изложением — пошто государство богатеет и куда его двигать. Сравнивать читателям все равно не с кем.

Марксом нас пичкали вполне серьезно, его экономическая теория в университетах преподается и нужна. Конечно, пролетарии никогда не объединятся, потому что, вопреки представлениям девятнадцатого века, у них все же имеется собственное Отечество. Зато для его появления (пролетариата) требуется, чтобы крестьян с земли сгоняли. Для развития промышленности необходимы свободные руки и отсутствие таможенных барьеров для торговли внутри страны.

И не особо важно, каким образом сплавлять людей в города — огораживанием, раскулачиванием, появлением помещичьих владений, где на каждого работа не предусмотрена. Главное, всегда деревня разделится на богатых и бедных. Вторые будут батрачить на первых, а чем крупнее хозяйство — тем выгоднее. Мораль — немцы были не дураки и создали недурственную систему юнкерских хозяйств. Помимо всего прочего, своих коммуняк быстро забили. Тамошним рэволюционерам служить не пошли. Другое воспитание.

Вот и надо с них брать пример, чтобы переплюнуть. Экономику в первую очередь. Не устраивать уравниловку с общиной или черным переделом семнадцатого, все равно через десяток лет все повторится и одни поднимутся, а другие не сумеют и уйдут в город. Нельзя пожарить яичницу, не разбив яиц.

Не стоит проявлять чрезмерную заботу о народе, который через поколение твоих внуков на вилы поднимет. Хвост надо рубить сразу, а не по частям. Освободить без земли — и пусть крутятся. Зато ведь не продадут и не выпорют. Нет, ну кому нравится, пусть остается имуществом. Живым говорящим орудием. А по мне — лучше сдохнуть, чем считать себя чужой собственностью.

Во дворе по направлению к амбару раздались шаги. Не услышать их было никак нельзя. Снег выпал свежий, я еще вчера заметил, когда жрачку притаранили: хрустит под ногами. Еще и поэтому сбегать глупо. По следам найдут в момент — и собаки не понадобятся. Дверь распахнулась, и я вскочил. На фоне освещенного солнечными лучами проема одну темную фигуру и видно. Лица не разобрать.

— Ну пойдем, что ли, — произнес хорошо знакомый голос.

— Отпускают, тятя? — нешуточно обрадовался, торопливо пряча в сумку листки.

— А цо, спужался?

Мне очень хотелось сказать: «Конечно, то была чистая самооборона, но статью за превышение легко приклеить любому», — но прозвучит не очень удачно. Мой реципиент таких слов употреблять не мог.

— Неприятно, — сказал вслух.

— Ишь, ажно лицо построжало сидючи.

Мне себя не видно, но, наверное, трупы делают взрослей. Все же не овер гейм. Заново не переиграешь. А с каторгой почти смирился.

— По соборному уложению, — провозгласил Василий Дорофеевич, — «а буде кто… убьет не нарочным же делом, а недружбы и никакия вражды напередь того у того, кто убьет, с тем, кого убьет, не бывало, и сыщется про то допряма, что такое убийство учинилося ненарочно, без умышления, и за такое убийство никого смертию не казнити, и в тюрьму не сажати, потому что такое дело учинится грешным делом без умышления».

Прозвучало на манер цитаты.

— Так и не имелось умышления на убийство. Я же его не трогал, сам полез.

— Рази же я тебе не говорил «держись от Савичевых стороной»?

Я оторопело кивнул, признавая правоту. Никаких сомнений. Говорил. Да не мне. И потом, я его искал, что ли? Сам навстречу выпер.

— Поганая семейка. И все они паршивцы, воры и злодеи. Не оставят так, ох, не оставят, прости господи, — он перекрестился. — Им на закон… — Я впервые услышал матерное выражение. Очень знакомое, да до сих пор никто при мне здесь не ругался такими словами. Даже мачеха умудрялась обходиться более приличными в наш с Ванькой адрес. — Аль тебя подстерегут и порежут, аль еще чего удумают, ироды.

Это в смысле поджог устроят или лодье днище прорубят?

— Так что делать, тятя? — я реально растерялся.

Идти убивать неведомых мне людей, потому что они могут чего учинить, не очень укладывалась в голову. Да и не по мне это — подпереть колом дверь и всех спалить. Тут уж верняк: поймают — легко не отделаешься. С другой стороны, он явно знает, о чем говорит. Да и ждать невесть сколько подляны или ножа в спину, тем более что я их в лицо не видел, мало приятного.

— Уедешь до поры, — сказал он, как о решенном. — В Москву обоз идет с мороженой рыбой, я договорился.

Спасибо, господибожемой, возопил мысленно, невольно спотыкаясь. Ты все сделал к лучшему. И убегать не требуется, и в Москву попаду. Большой город — это именно то, что мне нужно. Перспектива, возможность выйти на полезных людей и найти деньги. Город — не просто много домов, куда важнее люди, их умения и мозги. В деревне сложно найти необходимого специалиста, а чем крупнее город, тем сильнее его потенциал. Колмогоры не больше крупной деревни. Москва — совсем иной случай. Счастливый! Там мое будущее!

— Держи, — сказал он с горечью, впихивая в руки мешок.

Для помора семья — лодья, и сам он кормщик. А я типа в свободное плаванье отправляюсь, без контроля и надзора. Между прочим, мешок оказался не хуже рюкзака. Две лямки для рук, надевается на спину, и горловина перехвачена ремнем. Так просто никто не залезет.

— Вещи твои все вложил.

— А книги?

— Все, — тут уж в тоне ясно заметна обида. Совсем одурел родителя спрашивать о таких вещах. Он типа не в курсе, насколько они для меня важны. Конечно помнит. — И три рубля. На дно самое.

— Спасибо, — говорю с чувством.

Подальше от здешних сложностей, к местам, где меня никто не знает и я не обязан встречать по имени-отчеству. Все по новой! Лучше не бывает!

— Не навечно едешь. Год, два… Пока все поутихнет. Самых рьяных в Мангазею отправлю. Есть у меня подходец, — он осекся.

Наверное, не хочет с сыном не вполне законные сделки обсуждать.

— Пашпорт я сделал, чистой. Посредством управлявшего в Колмогорах земские дела Ивана Васильева Милюкова.

В смысле за взятку, определяю без малейших сомнений.

— За подписью воеводы Григория Воробьева. Без него кнутом бьют. Не потеряй!

На самом деле за бродяжничество грозил кнут, а при повторном случае — каторга. Паспорт же человек из податного сословия (крестьянин или мещанин), даже лично свободный, мог получить, лишь гарантировав уплату подати. Это я уже выяснил.

Я пробурчал нечто невразумительное. На самом деле ему ответ и не требовался. Это как родители ребенку говорят: переходя улицу посмотри, нет ли транспорта, и ходи исключительно по пешеходному переходу на зеленый свет.

— Шубин за тебя поручился насчет подушных денег.

Платить все равно отец станет, соображаю. Это для гарантии, если он не потянет. Свинство натуральное. Крепости на нас нет, а так просто куда не переберешься. Один подпишись, другой гарантируй, за пашпорт заплати. Все же со свободой здесь швах. А я уж почти поверил в свою миссию. Все непросто, и даже очень непросто.

— В Москве к Тихону Шенину пойдешь аль Пятухиным.

Я поспешно кивнул. Разберусь. Язык до Киева доведет.

— А чего ждем? — спрашиваю озабоченно. — Обоз с рассветом тронется, нет?

— Ничего, успеем перехватить. Аль догонишь, не маленький. Ивана Каргопольского ждем. А, вот и он бежит.

Видок у очередного нового (старого — поминали уже разок) знакомого тот еще. Натуральный алкаш из вокзальных, готовый за пустую бутылку ботинки облизать. Морда красная, нос синий, глаза косые, и с утра сивухой несет.

— Вот ведь, — еле слышно пробурчал Василий Дорофеевич, — что жизнь делает. В Хранции учился, — он так и сказал, через «Х», хотя у меня появилось ощущение, что здесь скорее ирония, чем незнание. — Науки постигал. Вот тебе и все обучение — пить горькую.

«Не хочу такой судьбы для тебя» не прозвучало, но отчетливо подразумевалось. «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом»^[4], — а места применения после Сорбонны не нашлось помимо Колмогор? Тут не захочешь, а сопьешься.

— Принес, — задыхаясь и вручая мне запечатанное письмо, доложил алкаш. — К Постникову Тарасу Петровичу пойдешь. Помнишь?

Я послушно кивнул, не имея желания возражать. Естественно, нет. Но это ничего не значит. Теперь в курсе. Да и на самом конверте написано.

— Отдашь ему. Он обязательно поможет. Все как есть отписал про твое желание обучаться и знания. И про светлый ум твой, — он с вызовом посмотрел на моего отца. Видать, имелись у них допрежь терки по данному поводу. — Славяно-греко-латинская академия еще гордиться станет, что в ней сей отрок обучение прошел.

Он трубно высморкался в рукав и обнял меня. Стало здорово противно, но не обижать же. Для меня старался, рекомендательное письмо набросал, имя, к кому обратиться, подсказал. И все же неприятно. Сопли размазывал, сейчас пьяными слезами на плече заливается.

— Не забывай родных, — отодвигая его, веско произнес Василий Дорофеевич.

— Буду писать.

— В церковь ходить не забывай.

— Угу, — подтверждаю, осознав, что сейчас последуют обычные наставления старшего и умудренного опытом. Никому особо не нужные и всем известные.

— К чарке не прикладывайся, от нее до греха недолго.

— Да, тятя.

— И табачище не учись курить, не наша то привычка, немецкая.

— Ой, — вспомнил внезапно, когда мы уже оставили наконец сильно ученого алкоголика и бодро промчались до самого обоза. — Отдай, пожалуйста, Иринье, — и извлек подарок.

Бац! — и я полетел на землю, роняя шапку и столь заботливо выбранную вещь. Возчик с ближайших розвальней, тяжело просевших под замороженной семгой, лежащей практически в навал, рассмеялся.

— Пошто, тятя? — я искренне недоумевал.

— Зеркало невесте дарят, — прошипел он сквозь зубы, нешуточно разъяренный. — Не для того я тебя растил, чтобы оженить на ком попало. Невесту подберу сам, смотри у меня.

— Да, тятя, — поспешно соглашаюсь, подбирая шапку и мешок.

За зеркалом нагибаться бессмысленно. Оно разбилось. Двенадцать копеек псу под хвост! Четверть моего начального капитала! В последнее время с некоторой оторопью обнаружил за собой скупердяйство. Раньше не задумываясь тратил, но тогда и считать не нужно было.

Муттер меня не обижала в этом смысле, а когда на лето приезжал к папаше погостить, он без оговорок оплачивал что угодно. А теперь начинается трудовая жизнь, коей вечно пугали. От получки до следующей. Безусловно, они ничего вроде нынешнего попадалова не подразумевали, все больше в сторону «учиться полезно». Ну и накаркали. Подарков долго ждать придется. Не хватит денег — сиди голодный.

— Конечно, — смиренно соглашаюсь с добра мне желающим родителем Василием Дорофеевичем. Разбежался я возвращаться. Разве совсем прижмет. И то не собираюсь на ком попало жениться. — Благословите в дорогу.

Он слегка оттаял на мой низкий поклон. Я ведь не зря так. Еще не хватает, чтобы передумал и брякнул нечто наподобие: «Люди-то что скажут: у Василия Дорофеевича сын по миру пошел, скитаться…» Или насчет наживания богатства. «Кому оставлю — тебе. Ужель отцовские труды на ветер пустишь».

Типа «для кого стараюсь». Очень знакомые речи. Не думаю, что папаша в этом отношении от тяти отличается. Все им блазнится, чтобы дело продолжили. А меня никто спросить не пытался?

Перекрестил на прощанье и пихнул в спину. Я мельком увидел натуральную слезу. На душе потеплело. Пусть и не мой настоящий отец, но ведь заботился. И хочет помочь. Даже возможность для учебы давал и в Москву пустил. А мачеха — что с бабы возьмешь! За ним вины нет. Мужик в самом возрасте, не дряхлый.

Розвальни двигались не особо ходко, но пока мы разбирались, отъехали изрядно. Пришлось бежать всерьез и достаточно долго. Под конец даже запыхался. Тулуп тяжелый, да вещи, да валенки. Не спортом занимаюсь налегке. Вежливо поблагодарил возчика, показавшего на место рядом с собой, и плюхнулся на сиденье. Подумал и полез посмотреть на свои документы. Интересно же. Осторожно, чтобы не порвать и ветром не унесло, развернул и мысленно зачитал:

«1729 года, декабря седьмого дня отпущен Михайло Васильев сын Ломоносов к Москве и к морю до ноября месяца предбудущего 1730 года, а порукою по нем в платеже подушных денег… расписался…»

Господибожемой, я — Михайло Ломоносов?!

Глава 9. Патриотизм и Петр Великий

Стучат копыта о протоптанную предыдущими санями дорогу. Ветер отсутствует, и только снег падает медленно и плотно, не позволяя дороге превратиться в каток под тяжестью телег. Легкой рысцой бежит крепкая лошадь знакомым путем. В декабре мимо Курострова через Колмогоры постоянно идут тяжело груженные рыбой беломорские обозы. И дорогая семга, и дешевая треска, все спешат доставить в Москву к Масленой и Великому посту.

Сижу себе в тулупе овчинном на санях и размышляю. Чего я, собственно, дернулся? Ну, Ломоносов. В кого-то должен был попасть, почему не в него? Перспективно. Великий ученый, с ударением на русский. Потому что не думаю, что кто-то помимо специалистов по этому времени сумеет изложить, чем конкретно он прославился.

И дело не в моих «глубоких» знаниях его биографии. Просто вечно про борьбу с немцами и норманистами слышно. А с кем еще он мог драться? Других в Академии не водилось. И приятели у него были немцы, вроде этого… как его… которого молнией убило.

И жена у него была немка. Во время учебы подцепил. А ведь тоже хитрец. На дворянку не тянул, крестьянку брать не хотел, предпочел горожанку-мещанку. Никак он не мог там по православному обряду жениться, и пришлось задним числом вторично венчаться. При наличии ребенка. Что недвусмысленно намекает на «огромную» религиозность и пренебрежение правилами. Гулять он точно был не прочь. И долги делал за милую душу, аж пришлось специально запрещать немецким бюргерам ссужать русскому студенту.

Стоп! Откуда знаю? Ага! Сериал шел, и бабушка смотрела. Вот и сподобился урывками. Дурак. Надо было все внимательно изучать. Как же он назывался? «Россия молодая»? Нет. Это про шведов и кормщика Рябова. Еще жонка у него была симпатичная. Вроде прямо так и звучало — «Михайло Ломоносов». Чего меня сразу не торкнуло на Михайле? Ладно, хорошо хоть что-то в голове есть.

Хотя реально — лучше бы не имелось. Мачеха в кино явно творила харассмент по полной программе. Неприличные намеки, прикосновения, даром он ее практически открытым текстом посылал. Это я с интересом смотрел. В те годы нешуточно вставляло. До порнухи позже добрался. Или это инцест? Нет. Не родная же. Типичный харассмент без возможности пожаловаться. Кто же поверит? А выносить сор из избы — тятю позорить.

В реальности ничего такого. Выдумали советские сценаристы. А то бы мне вообще весело было. С ее-то ничуть не киношными статями и рожей рябой. Мне нравятся вроде Одри Хепберн или Бриджит Бардо. Молодые, естественно. А этот ужас в виде натуральной мачехи хорош в работе на огороде, а не в постели. Какое счастье, что фигня, но заставляет задуматься о подлинности даже немногого зацепившегося в памяти.

И ведь были там вставки про исторических лиц. Ага! Когда Екатерину после смерти Петра императрицей провозглашали (разве она и так ею не была?), Меншиков пригнал ко дворцу два полка и выплатил им годовое жалованье. Короче, силовое давление оказал. Так-так. Все же не полная пустота. Может, еще что всплывет. Хочется надеяться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Лига Плюща — ассоциация из восьми частных американских университетов, действующих под общей эмблемой с изображением плюща.

2

Иван Грозный, если не принимать во внимание, что слово terrible не совсем подходящее: скорее — внушающий ужас, страшный (фр.).

3

Здесь и дальше — стихи М. В. Ломоносова.

4

А. С. Пушкин. Из письма к Н. Н. Пушкиной от 18 мая 1836 г.