Хуторяне. Русский дух

Лев Корчажкин, 2021

В эпизодах 17 – 19 из жизнеописания хуторян в XXV веке уже известные герои и персонажи сталкиваются с угрозой своего мирного существования, общаются с "высшим разумом" в лице андроида САДКО и встречают столичную гостью. Как обычно, благодаря смекалке из всех сложных ситуаций хуторяне выходят победителями.

От составителя

XXV век. Земля по-прежнему голубым карбункулом висит в космосе. Но сами земляне уже не те, что были тогда, когда впервые увидели свою планету со стороны. Живут преимущественно в городах. Продолжают осваивать пространство, время, познавать самих себя.

Но кое-где на планете в сохранившихся естественных ландшафтах обитают фермеры.

Они — обласканные электронным и механическими благами цивилизации, производящие много здоровой и вкусной пищи для горожан, еще хранят на своих хуторах тот неспешный и чудаковатый стиль жизни, давно забытый остальными.

Об одном таком хуторе, расположенном недалеко от большого космодрома, в этих записках и идет речь.

Пользуюсь случаем выразить благодарность студентке УМЦО, РФ¹ Василисе-Стало-Быть-Премудрой, без чьего жизнерадостного участия этот литературный проект вряд ли бы состоялся.

Профессор, д. энц. н.

Лев Спиридонович Корчажкин

Действующие лица эпизодов 17, 18, 19

Батя, Трофим Трофимович — хозяин хутора

Марья Моревна — его жена

Василиса — их дочь

Иван — муж Василисы, диспетчер космодрома

Джон — сосед, африканец, механик космодрома

Старичок Прохор — сосед, самогонщик

Илья Муромец — пасечник

Павлик Морозов — деревенский паренек

Длинный Петька — чиновник по мелким поручениям

Кот Василий — историк, смотритель Дуба.

17. Дух пузыря

Батя стоял у калитки, положив руку на забор, и разговаривал с человеком в комбинезоне комбайнера. Комбайнер был обычным, загорелым, но вот только комбинезон у него был странным — мокрым, как половая тряпка в ведре. Комбайнер расстегнул пуговицы на плечах и теперь выжимал нагрудник. В изумрудную траву падали грязные капли.

— Вот ведь, — удивлялся комбайнер, — потеешь в страду, потеешь, он все впитывает, и не пахнет. Под дождь попадешь, или топливом обольешься — отталкивает. А тут на тебе! Хлынуло, и все впиталось, не оттолкнулось. И воняет! Странная какая-то водица. В уши попала, теперь звон в ушах колокольный. Но не похоронный. И шепот, шепот, как в библиотеке.

— Дела! — качал головой Батя.

— И надо же! — продолжал комбайнер, — только вчера постирался. Пошел было меду купить. А тут все побежали. Меня подхватило, да вот и намочило со всеми.

— Дела! — повторил Батя.

— Мокр-р-рый! Совсем мокр-р-рый! Кур-р-рица мокр-р-рая! — застрекотали сороки на березе.

Комбайнер погрозил им кулаком, снова повернулся к бате:

— Говорят, сынишка мой тут у вас. Так я за ним. Не натворил бы чего.

У дома, напротив скамейки, под старой яблоней, спиной к хуторскому обществу, а заплаканной физиономией — к беленому стволу, стоял паренек. Хлюпал носом, иногда вытирал слезы рукавом. Слез было много — падали на ботинки. Ботинки своими язычками их слизывали, причмокивая.

— Ты бы шнурки завязал, а то соленого налижутся, потом из луж не вылезешь, — сочувственно сказала Марья Моревна.

Паренек послушно присел и стал, всхлипывая, завязывать шнурки.

Иван вытянул шею, посмотрел на ботинки паренька

— Ух ты! Крутая обувка! Не у каждого взрослого такая есть. А у тебя откуда?

Парнишка закончил со шнурками левого ботинка, перевалился, как утка, и стал завязывать правый:

— Мне Черномор за службу дал.

— Так прямо и Черномор! — удивилась Марья Моревна, — он отродясь детей не баловал! Своих не завел, а чужие на него всегда косились. Один ты смелый такой!

— Так и меня не баловали, — насупился парнишка. — Я работал, заслужил.

— Чем же ты Черномору подсобил, — ехидно спросил старичок Прохор. — У него, чай, помощнички постарше найдутся.

— Что я, совсем маленький, что ли? — обиделся парнишка. — Я все могу. А такое простое дело вообще за раз!

— Ишь ты! Деловой какой, — усмехнулась Марья Моревна. — Дело простое у него. А деревня-то вся вымокла!

Парнишка снова отвернулся и стал ковырять кору пальцем:

— Ну, вымокла. Черномор сказал, не беда, высохнет. Не такие случались… форс… фарс… морс… марс… маж… морж…

Паренек запутался в словах и замолчал.

— Черномор это, наверное, форс-мажором назвал. Мы проходили, я знаю, — пояснила Василиса и спросила:

— А как тебя зовут?

— Павлом. Родители Павликом кличут.

— Не похоже на Черномора, — задумчиво произнес Иван, — больно мудреное для него слово. Ему и не выучить такое никогда — с его-то происхождением!

— А он и не учил. Он по бумажке читал. Ему Вий дал. Говорит, если кто спросит, ты им это и прочитай. Заклинание, мол. От всех грехов, — пояснил Павлик

— Так! А ты, значит, такой интересующийся прохожий, взял, да и спросил? — старичок Прохор поерзал на лавке, подсаживаясь поближе.

— Я не прохожий. Я же сказал — службу сослужил.

— А каким ветром тебя туда занесло? — спросил Иван. — Все дети на каникулах.

— Известно каким, — гордо ответил Павлик. — Ветром перемен. У нас в школе программу поменяли, на каникулы практическую работу задали. Вот я на лугу и практиковался.

— И что делал?

— А за КоРОсиЛками² приглядывал. У нашей деревни болото с осокой, а между болотом и деревней лопухи в рост человека. Вот там им самое место. Ученые из Столицы приезжали, как увидели, обрадовались. Нигде, говорят, такого болота и таких лопухов нет. Самое место для испытаний.

— Вот как! — удивилась Марья Моревна, — пастушок, значит!

— Ага, пастушок, — согласился парнишка. — Только я не просто приглядывал, я молоко охлаждал. Дар у меня такой — на что погляжу задумчиво, то сильно остывает. Морозовы мы, наследственность такая.

— Ну а служба твоя в чем состояла? — снова встрял старичок Прохор, — за какую такую службу такие боты выдают?

— У нас возле деревни, — проникновенно начал рассказывать пастушок, на болоте огромный пузырь вырос. Говорят, в древние времена в одной пади молодая крестьянка утопилась — ее за старика бородатого замуж выдать хотели. Так люди стали ходить, и в эту падь свои горести рассказывать, чтобы полегчало. А в болоте, известное дело, болотный газ, пузыри со дна поднимаются и лопаются. А один пузырь — как раз в этой пади — не лопнул. Рос и рос. Люди ходят, печалятся, а он растет и растет. И звук такой из него, если тронуть. Будто кто-то поет так заунывно: «Терпи-ите, терпи-ите… у-у-у».

— Страсти какие! — изумилась Марья Моревна.

— До костей пробирает, — согласился Иван.

— Мы такое не проходили, — нахмурилась Василиса.

— Бывает, бывает! — вполголоса пробормотал старичок Прохор. — Если в какой деревне Павлики Морозовы живут, не такое еще случается.

— Ну а дальше то что? — спросил Иван, — ботинки-то когда появятся?

— Вот, — продолжил Павлик, — пузырь рос, обрастал мхом. На него уже и птицы садились, поверху зайцы перебегали, лисы. А потом и люди тропку на вершину проложили. Чтобы с вершины свои горести пузырю диктовать. У него там как бы пупок — дырочка есть, вроде клапана. Да и ответное «терпите» снизу почти не слышно. Снизу оно — как бульканье, как будто в животе бурчит, а сверху ясно, чисто: «терпи-и-те!». Вроде даже как радостнее на душе становится.

В том году к пузырю лесенку приладили с перилами. А то некоторые соскальзывали, в лопухи падали, жаловались. И теперь на лесенке — очередь. А от этого, ясное дело, — паренек посмотрел на Василису как на самую образованную, и, запинаясь, произнес — балан-си-ровка нарушилась.

— Равновесие! Я знаю, мы проходили! — радостно воскликнула Василиса.

— Если где равновесие нарушилось, падение неизбежно, — вставил старичок Прохор.

— А, ерунда, подпорку можно поставить, — махнул рукой Иван. — Мы постоянно так делаем, когда роботрясы груз в ракетах неправильно складывают.

И кивнул пареньку:

— Дальше то что?

— А дальше вот что. Пузырь начал крениться. Кренился он не в сторону болота, а в сторону реки, прямо нависает с крутого кисельного берега. Деревенские заволновались, что если он над рекой лопнет, то река из берегов выйдет, и деревню затопит. И молоко в реке, да и вообще — всю экологию нашу селянскую попортит. Кто чего в него наболтал за века! В пузыре-то не ясно, что бурчит. И болезни всякие, и несчастья. Другие деревни по реке подключились. Написали в Столицу, чтобы пузырь в установленном порядке откачали. Комиссия приехала. Вий — главный. Черномор при нем локтями с другим помощником, долговязым таким, терся.

— Петенька наш, — усмехнулась Марья Моревна, — глубоко нырнул. В комиссиях трется!

— Да, взлетел Петька! — покачал головой Иван. — А ведь по виду не скажешь.

— Взлетел, нырнул. Упал, поднялся, — глубокомысленно изрек старичок Прохор, — перпетум мобиле ваш Петька, волчок!

— Как в ленте мебиуса, — пояснила Василиса. — Я знаю, мы проходили. С одной стороны полоса — черная, с другой — белая.

Помолчали, вспомнили Петьку. А паренек продолжил:

— Ну, я своих коросилов выгуливаю, на бидоны с молоком задумчиво гляжу, охлаждаю. Вдруг приходят из деревни, просят, чтобы я, если увижу, что пузырь падать в реку начнет, или протекать, то сразу бы в деревню бежал и предупреждал. Дали мне три шарика воздушных, чтобы я утром, днем и вечером сигнал подавал. Если все хорошо — шарик запускаю. Если опасность — бегу и предупреждаю.

А после деревенских Черномор подлетел. Сказал, что, если пузырь в речку клониться начнет, чтобы я ему первому сказал. И ботинки посулил, каких ни у кого в деревне нет.

Ну, я пасу, охлаждаю. К пузырю иногда подхожу, поглядываю. Очередь двигается. Замечаю, трещинка по стороне, что над рекой, побежала.

Я одного коросила к Черномору послал с запиской насчет трещинки. Он ответ прислал, чтобы я в деревню сигнализировал, что ничего страшного. Я один шарик запустил.

Во второй раз в обед смотрю — трещинка растет. И в длину, и в ширину как бы корешки расходятся. И вроде как подкапывает.

Я второго коросила к Черномору отправил с запиской. Он снова ответ прислал, что все в норме, мол, покапает и само зарастет. И чтобы я второй шарик запустил.

А после обеда в пузыре что-то уж очень сильно загудело. Он так задрожал, и будто в нем что-то ходуном заходило. Бока так и колыхались.

Я третьего коросила к Черномору снарядил. Тут уж он сам подлетел, пузырь ощупал. Людям, что в очереди стояли, разрешил по одному билету вдвоем проходить. Мне сказал деревенских зря не волновать, третий шар запускать. Коробку с ботинками из-за бороды показал, и на доклад к Вию улетел. Я шарик запустил, а потом смотрю, коросилы мои электронные, хоть и твари бездушные, а на пузырь косятся и к нему близко не подходят, хотя возле него осока и лопухи особенно сочные.

И вечерело уже, с болота звуки всякие разные, страшно. Я коросилов собрал, бидонами загрузил, в деревню отвел. Рассказал все деревенским, а они меня на смех подняли, мол, целый день все хорошо было, и вдруг закапало. Потом смеяться перестали, меня отправили в четвертый раз посмотреть.

Я сбегал, смотрю, уже струйка в реку из пузыря сочится. А народ как прет по два на один билет, так и не останавливается. Некоторые по второму разу в очередь становились, объясняли, что не все горести вспомнили. И Вий рядом со струйкой стоит, пальцы намочил, растирает и нюхает. Рядом Черномор и долговязый тот. Меня увидели, говорят, чтобы в деревню возвращался, но, чтобы сказал, что все в порядке, все под контролем, мол, сам Вий наблюдает и гарантирует.

Я засомневался, но Вий на Черномора посмотрел, Черномор коробку открыл, мне ботинки отдал. «Беги, — говорит, успокой деревенских». Я новые ботинки обул и побежал.

Прибегаю обратно в деревню, там люди на площади толпятся — Илья Муромец мед с пасеки привез. Так, между делом, спросили, как да чего. Я все и сказал, что велено не беспокоиться, Вий гарантирует, а очередь не убавляется. Только Илья на мои ботинки новые покосился, спросил, откуда такие клевые. Сказал, что тоже такие хотел, но размер не нашел. Хорошие ботинки, сами себя язычками чистят, как кошки.

А потом вдруг с реки пацаны прибежали. Удочки побросали, кричат, что осетры брюхом кверху плавают. Тут и ветерок подул с реки, чем-то смрадным запахло. Народ вокруг меня снова столпился, про мед забыли, стали снова допытываться. Я только про струйку стал рассказывать, как Черномор сверху свалился. Важный такой, встал в центре, бороду кольцами разложил, бумажку вытащил. Объявил, что постановление комиссии по осмотру Пузыря читать будет. Я через плечо заглянул, пузырь действительно с большой буквы написано. И внизу подпись Вия обугленная. Вот по этой бумажке Черномор и прочитал, что все под контролем, просто форс… фарс… морж этот случился, но с кем не бывает, все проходит, а что не случается, все к лучшему. Народ Черномора выслушал, а потом как один к Илье Муромцу все повернулись. «Доколе, — спрашивают, — нам под этим пузырем жить. И так уже солнце из-за него позже встает, и приезжие пакетами от пикников все леса завалили». Илья меня за воротник поднял, спросил, как все было. Я и рассказал. Про трещинку, про капельки, про струйку, про двух человек по одному билету. Илья добрый, всего-то легонько пнул меня в назидание, вот я к вам и долетел. Только и увидел напоследок, как Илья себя по бокам хлопает, меч ищет. А меча-то и не было: он же не на битву пришел — медом торговать. Так он меча не нашел, из изгороди кол выдернул. А больше я ничего не успел увидеть — к вам в яблоню приземлился. Извините, что поломал маленько.

— А чего же всех так замочило? — спросила Марья Моревна.

— Не знаю, — виновато ответил пастушок, — я быстро летел, не заметил.

— Это я вам расскажу, — раздался из кустов сердитый голос кота Василия.

Василий вышел на дорожку, отряхнулся и уселся, начав усердно вылизываться. Но вскоре поднял голову и начал рассказывать.

— Пошел я на болото за осокой: русалка попросила — жестко ей на ветке на голой коре лежать. А где самая лучшая осока? Ясное дело — под пузырем.

Василий поперхнулся, прокашлялся и замолчал, снова принявшись вылизывать правую заднюю лапу.

— Не томи, Васенька, — попросила Василиса.

— Не тормози, — подержал жену Иван.

— Все-таки я интересуюсь, чем все закончилось? — подал голос старичок Прохор.

— Молока тебе, что ли, принести, горло прочистить? — спросила Марья Моревна и поднялась, чтобы идти в дом.

— М-р-р… лучше сливок, — ответил Василий и облизался. — Мне продолжать, или хозяйку подождем?

Он проводил глазами ушедшую Марью Моревну.

— Я дверь открытой оставлю, услышу. Чай, не глухая, — сказала Марья Моревна с крыльца.

Кот продолжил:

— И вот я осоку стригу — зубами под самый корешок. Зубы у меня ого какие острые! Но нужно аккуратно — стебелек к стебельку, длина, толщина… Русалка она хоть и рыба наполовину, а характер чисто женский — капризный.

И вот я весь в осоке, делом занимаюсь, параллельно с лягушками, стрекозами и всякой прочей живностью новостями обмениваюсь, болотную жизнь фиксирую для пополнения репертуара. Вдруг чую — дрожит вода болотная, кочки закачались. Слышу: топот, гомон, крики. На лапки приподнялся, вижу: несется на меня толпа деревенских. Впереди Илья с колом. Прямо как иго татарское, только глаза у всех не раскосые, а круглые, в основном василькового цвета, хотя попадаются и карие. Я в боевой комочек сжался, присел. А толпа, оказывается, к пузырю торопилась. Илья первым подскочил и как вдарил колом по тугому боку. В нем враз бурчать перестало, тугая струя как протуберанец, только черный, хлынула в болото. Народ сверху с лесенки посыпался, забарахтался. Там и вымокли все, о чем в maternet-е и пишут. Ну и сороки тоже о том же болтают. Читать не умеют, а видеть — видели, поскольку летают где попало.

— А ты и сам где попало шатаешься. Вон — за ухом репей висит, — рассмеялась Василиса.

Кот потряс головой и обиженно произнес:

— Ну и что, что репей. У пузыря кроме осоки и лопухи здоровенные, как не зацепиться? А долгом ученого своим я манкировать не привык. Не то воспитание!

— И какое, скажи нам, как историк, ты из этой истории следствие извлек? — прищурившись, спросил старичок Прохор. — Какие такие выводы, чтобы потомков уму разуму наставлять?

Василий широко зевнул и начал вылизывать лапку. Закончив, посмотрел на выжидающего Прохора и ответил:

— Выводы, они же мораль, из этого народного промокания просты. Третий закон Ньютона, применимый к исторической науке, гласит: «Не буди лихо, пока оно тихо». Вот вам и мораль, она же — выводы.

— Вот уж удивил, — воскликнула с крыльца Марья Моревна, — это и без тебя — кота ученого известно.

— Вот-вот! — старичок Прохор заволновался и подскочил, — и не давайте ему сливок, сказочнику этому. Лучше мне дайте, я из них «Бейлис»³ сделаю. А исторические выводы могу не хуже Василия выдавать!

— Например? — насмешливо спросил кот.

Старичок Прохор набрал в грудь воздуха, подумал, поднял к верху палец и вымолвил:

— Ты, помнится, упомянул, что народ бежал и кричал: «Доколе!». Правильно я излагаю? С восклицательным знаком? То есть возбужденно. Так вот вам ответ на вопрос «Доколе?». Ответ — «До кола!»

— Метко сказано, — похвалил старичка Прохора Иван.

— Какая элегантная игра слов! — захлопала в ладоши Василиса. — Прямо хочется записать для курсовика по литературе.

— Чепуха, — напыщенно сказал Василий, — кол — это артефакт. Только в нашей деревне и можно отыскать. Современный слушатель требует современной терминологии. Я ведь не простое лихо упомянул. Я ЛИХО упомянул — большими буквами. А это значит: Ломающий Искореняющий Характер Общества. Так что сливки — мои.

— А все-таки у Прохора более литературно, — заступилась за старичка Василиса.

— Будет вам спорить, — примирительно сказала Марья Моревна, — сливки пусть Василий ест. Твой «Бейлис» только туристы и спрашивали. А какие теперь туристы — без пузыря!

— Не наговорились еще? — спросил Батя от калитки. — Давайте парня сюда, пришли за ним.

Вечером, как обычно, отдыхали на лавочке перед домом.

— Хорошо, что ветер переменился, — сказала Василиса, — а то я все духи на платок извела.

Она сложила платочек и спрятала его в кармашек.

— Точно, — согласился Иван, а то как с болота гнилью потянуло, ни за какими дверями не спрячешься.

— А я на сеновале перетерпел, — поведал старичок Прохор. — Две бутыли поставил, пробки выдернул, и между ними прилег. Так дух пузыря и отбил.

— Дух… пузыря, — глубокомысленно повторил кот Василий.

Подумал и добавил возвышенно:

— Дух Пузыря! Вот как следует называть сие явление.

Помолчал и деловито продолжил:

— Назидательная история складывается. Как болото просохнет, можно туристов водить. Мол, Дух Пузыря томился, наподобие джина из известной восточной сказки. От длительного томления стал угрожать окружающей среде, экологии, жизненно важным коммуникациям. Общественность справедливо поставила вопрос «Доколе?». Избранный лидер изыскал средство и выпустил Дух Пузыря из заточения, и свежий ветер перемен стер всякое упоминание о нем из атмосферы.

Василий посмотрел на качающиеся вершины берез:

— Что? Разве ветер не переменился? Сами говорили, что переменился.

— Павлика, пастушка забыл, — напомнила Марья Моревна. — Если бы не его ботинки, не сложилась бы история твоя.

— Про Павлика можно дописать, — согласился Василий. — Туристы про детей любят. Опять же ЦЕНЗОР⁴ быстрее историю, то есть текст лекции утвердит.

— Про Павла вычеркни, — Батя сжал на коленях кулаки. — Хватит нам Морозовых!

— Точно, хватит! — поспешно подтвердил старичок Прохор. — У меня в каком-то сундуке уже есть об этом⁵. История, хоть ей и положено повторяться, но иногда повторами утомляет, и голова кружится — только эликсиром и поправляешься.

Василий широко зевнул, обнажив розовую пасть и белые зубки:

— Можно и вычеркнуть. Опять же — ботинки особенные. Не у всех такие. Классовой рознью попахивает.

— Несправедливо без пастушка, — сказал Иван, — если бы не его шарики, все бы по-другому было.

— А мы проходили, что история не знает сослагательного наклонения, — прошептала Василиса.

— Вот-вот! — утвердительно провозгласил старичок Прохор, — никаких «если». И никаких персоналий, культов личностей всяких! А то культ на культе едет и культом погоняет. Просто перечислить: ботинки, шарики, кол. Коротко, ясно, перспективно.

— Не возражаю, — согласился Василий. — Публика это тоже любит. Коротко, ясно. Перспективно.

— Ну, все! Решили, — сказал Батя, вставая.

За ним поднялась и Марья Моревна:

— У щуки завтра спросим, как там, в будущем будет? Какая история ближе к сердцу ляжет. С Павликом, или без него. Если щука ответить соизволит. Вопрос-то — на дурочка. Как бы потом со стыда не сгореть от ответа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Университет МежЦивилизационного Общения, Ракетный Факультет

2

КоРОсиЛка — коровообразный резатель осоки и лопухов, экспериментальный агрегат для освоения заболоченных местностей, производит молоко пониженной до 0 жирности.

3

Бейлис — старинный ирландский алкогольный напиток, крепостью 17%; сливки составляют в нем 50%. Кроме сливок в состав входят ирландский виски, спирт, сахар и шоколад.

4

ЦЕнтр Наставников Зорких Осторожных Разборчивых

5

Ст. Прохор ссылается на персонаж истории первой половины XX века — пионера П. Т. Морозова, чей поступок лег в основу многих легенд и вызвал неоднозначную оценку в последующие времена.