Новая реальность

Константин Куприянов

Наши дни. В преддверии угрозы войны некоторым жителям крупных городов России предлагают отправиться в добровольную эвакуацию в закрытые городки на Крайнем Севере. Зачем? И что произойдёт с уехавшими и оставшимися?

«Человечество стоит перед выбором: свобода или счастье,

и для подавляющего большинства счастье — лучше».

Джордж Оруэлл. 1984

© Константин Куприянов, 2017

ISBN 978-5-4485-2140-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая.

Старый редактор и новый редактор

Закончив раскладывать немногочисленные вещи, он, наконец, осмотрелся. Комната была тесной, в ней не поместилось бы ничего лишнего: стол, стул, постель и шкаф для одежды. По трём стенам от пола к потолку были развешаны книжные полки. Ряды запыленных, миллион лет никем не читаных книг ещё более сужали пространство.

В окне над столом белела зима, полосы серого цвета пересекали пол и стены. Впрочем, через пару недель ему стало казаться, что именно о такой небольшой комнатёнке он всегда мечтал. Андрей всегда хорошо уживался с обстоятельствами, и может, поэтому в прошлой, столичной жизни они часто шли ему навстречу.

Через неделю, когда произошло его примирение с новым местом, Андрею, как и обещали, дали должность в главной (и единственной) газете в городе. Тут многое было в единственном экземпляре: не только газета, но также и радио, кинотеатр, библиотека, даже рынок. А ещё дорога для въезда и выезда из городка.

Впрочем, он не очень тревожился. Всё казалось временным. Об этом неустанно повторяли и по радио. «Временные меры», «временная угроза», «временные неудобства» и так далее. Устроившись в газету, Андрей узнал, что работа будет заключаться в том, чтобы повторять в статьях о временном характере всего происходящего.

Главным редактором была молодая женщина. В первый день на работе она вызвала его к себе и пространно начала рассказывать о политике газеты, её целях и задачах. Андрей слушал вполуха. Ему, маститому московскому журналисту, казалось нереальным застрять тут надолго. Во время её монолога больше всего ему хотелось спросить, замужем ли она и естественный ли у неё цвет волос.

— У вас остались вопросы? — лучезарно улыбнувшись, спросила она, когда закончила рассказывать. Андрей поймал себя на мысли, что почти ничего не запомнил.

— Простите, я могу задать вопрос не по теме нашей встречи?

— Да, конечно.

— Что думает ваш супруг об этом?

Редактор непонимающе похлопала ресницами. Её огромные глаза окончательно превратились в голубые блюдца. Андрей не смог сдержать улыбку.

— О переезде сюда, — уточнил он.

— Он ничего не думает, — сказала она после секундного замешательства, — вернее мы не… в общем, он ничего не думает.

«Неожиданно», — подумал Андрей, чей внутренний голос склонялся к тому, что она не замужем. Он вдруг почувствовал апатию и растерянность. Конечно, позже: в другое время и других обстоятельствах можно будет продолжить натиск, но сейчас ему этого не хотелось. Он вообще не собирался продолжать расспросы, однако редактор почему-то продолжила говорить:

— Но даже если у него и есть какие-то мысли, о которых я… То он не думает ничего специфического, если вы понимаете, о чём я.

— Нет, не понимаю. Что тут можно «специфическое» думать или не думать?

— Но вы же имели что-то в виду, не так ли? — редактор встрепенулась и подалась вперёд, чуть перегнувшись через стол, хотя её и так было прекрасно слышно.

— Я вот думаю, что тут довольно мило, — сказал он первое, что пришло в голову, и одновременно перевёл глаза с неё на улицу.

Сидели они в кабинете на последнем этаже здания бывшего завода. Огромное пространство двора было утоплено в снегу. Ветер, порывами налетавший с бескрайних просторов тундры, подтаскивал снег к ограде. Андрей почувствовал меланхолию и поспешил отвернуться, вновь встретиться глазами с редактором.

— Да, здесь очень мило, — согласилась она.

— Я, знаете, тоже ничего особенного не думаю. Не знаю, зачем спросил. Извините.

— О, нет-нет, я ценю ваш интерес, — казалось, она заговорила с облегчением.

Они простились, и Андрей отправился на своё рабочее место. Редакции газеты был отдан целый этаж. Зачем так много? Пока здесь трудилось всего десять человек. Кажется, редактор что-то упоминала о расширении. Но Андрей не стал переспрашивать, а просто занялся делом. «Все временно», — повторил он.

Андрей без особых сложностей составил несколько текстов, которые ему в качестве задания прислал редактор. Это напоминало работу на втором-третьем курсе института. Он сделал её механически, почти не вникая в то, что пишет. Больше походило на агитационный плакат, чем на статью. Впрочем, посидев над ней с полчаса и перечитав дважды, он убедился, что именно агитацией теперь и занимается.

Это осознание задело его. Несколько минут он просидел в растерянности. Он почувствовал себя натянутой пружиной, готовой в любой момент разжаться. Вот сейчас он вскочит, пересечёт холодный, плохо отапливаемый этаж, ворвётся в кабинет к блондинке, и воскликнет: «На такое я не готов подписаться! Извините, что отнял ваше время, но я ошибся!». Он объяснит, что привык заниматься журналистикой: расследованиями, разоблачениями, аналитикой, громкими выводами, а не демагогией на уровне деревенской скамейки, для написания которой не пришлось даже ни разу зайти в интернет.

Но по какой-то причине пружина не разжалась. Пройдёт много времени, но всякий раз, думая о том, чтобы отказаться от работы, которая ему не подходит, Андрей представлял себя снова едущим через тундру — в обратном направлении, к Москве, через те же бесконечные заснеженные просторы «настоящей» России, о которых он имел лишь смутное представление. Ему делалось неуютно и даже страшно от размеров страны, которую он, столичный житель, прекрасно представлял по карте, но совершенно не был готов объять в действительности.

Когда он спрашивал, ещё в самом начале пути, отчего их не отправляют в городок на самолёте, ответили очень просто и неправдоподобно: «Посадочную полосу не вычистить от снега». Он чувствовал, что и назад ехать придётся на поезде, пересекающим яростной черной стрелой утонувшие в полярной ночи белоснежные поля. Постепенно он расслабился и поник над текстом, стараясь думать как можно меньше. Время пошло быстрее.

В день Андрей обязан был сдавать не менее трёх статей. Писать требовалось под псевдонимами трёх разных людей и по возможности — тремя различными интонациями. Однако, несмотря на поселившееся в голове Андрея многоголосие, тексты, сводившиеся к одной и той же мантре: «пребывание в городе временное, все сложности — не навсегда, вы рано или поздно вернётесь в родные дома, всё пойдёт по-прежнему» и так далее.

Пару недель спустя Андрей подумал, что его тексты слишком однообразны, голоса ничем не отличаются от его собственного и что для придания им жизни нужно получить хоть какую-то информацию о внешнем мире. С этой мыслью он пришёл в кабинет редактора. В кресле главреда сидел среднего роста мужчина в темно-коричневом костюме, белой рубашке и черном галстуке. Закинув ноги на стол, он читал маленькую записную книжку, которая, судя по розовой обложке, явно принадлежала не ему.

Розовая записная книжка показалась Андрею единственным ярким пятном в кабинете: за те недели, что прошли со времени их первого и последнего разговора с девушкой, куда-то исчезли все книги и журналы, опустели полки и стол, пропали картины. Собственно, не было ни компьютера, ни даже комнатных цветов.

Пустота добралась и до подоконника, чуть дрожали от порывов метели деревянные ставни, звенели стёкла. Тусклое пятно уличного света освещало фигуру и лицо незнакомого мужчины, сидящего в за столом главреда (был морозный полдень — впрочем, здесь, за полярным кругом, день лишь слабо подсвечивался, урывая краткие пару часов между вздохами вечной беззвёздной ночи).

Андрей сначала хотел сказать, что ошибся кабинетом», но потом решил просто незаметно выскользнуть обратно в коридор, ведь незнакомец никак не отреагировал на его появление.

— Постойте, — властно сказал он, когда Андрей уже почти закрыл дверь. — Войдите.

Андрей вошёл. Мужчина впервые поднял на него глаза и изучал несколько мгновений. У него было узкое уставшее лицо, иссеченное мелкими морщинами; благодаря длинному носу и узким бескровным губам оно казалось заострённым, как у птицы. Однако он не выглядел старым. Его глаза были скрыты за толстыми линзами очков, поэтому Андрей не видел, какого они цвета. Через несколько секунд незнакомец вернулся к изучению записной книжки. Проведя за ней некоторое время, он небрежно сказал:

— Сядьте.

Андрей сел. Он поймал себя на мысли, что в прошлой, московской жизни, испытывал бы возмущение и гнев, что какой-то непонятный человек отдает ему команды, как собаке. Но мысль о неповиновении возникла, померцала недолго и ушла. На её месте осталась белая, безразличная покорность. Закончив листать записную книжку, незнакомец отложил её в сторону, сел ровно и спросил:

— Вы, должно быть, Андрей?

— Да.

— И вы зашли, чтобы побеседовать с прежним редактором?

— Да.

— К сожалению, она уехала.

«Интересно, он ждёт от меня какой реакции?» — подумал Андрей и понимающе кивнул.

— Вам не любопытно, куда?

— Наверное, обратно. Домой.

Человек хмыкнул и удовлетворенно улыбнулся, как будто Андрей угадал ответ в викторине. Он возвратился к чтению книжки.

— Все рано или поздно вернёмся, — проронил он. — Кстати, можете обсудить свой вопрос со мной. Теперь я тут редактор.

Андрей поёжился, осматривая кабинет ещё раз: казалось, какая-то мрачная сила высосала отсюда все краски жизни, и хотя тому не было никаких подтверждений — что-то заставляло его думать, что человек в коричневом костюме имеет к этому отношение.

Тем не менее, он сказал:

— Мне нужно больше информации о внешнем мире. Нужен доступ в интернет, московские газеты, новости о том, что там происходит.

— Там? — редактор отложил чтение и изобразил голосом удивление, но его глаза не выразили ни капли эмоций. Он смотрел на Андрея внимательным пронизывающим взглядом, который, в отличие от взгляда обычного человека, не содержал никакой связующей людей теплоты — только холодное, расчётливое любопытство, будто перед ним сидело уравнение в человеческом обличии.

— Ну, да, — смущенно подтвердил Андрей, — во внешнем мире.

— Зачем это вам такая информация?

— Понимаете, я журналист…

— Я знаю, — мужчина опустил локти на стол и приблизил острое птичье лицо. Андрей хотел податься назад, но потом и эта вспышка страха потухла, и он просто поёрзал на стуле и зарыл взгляд в пол. — Думаете, я не знаю, кто вы? Я же вам сказал, что я новый редактор. У вас проблемы со слухом?

— Нет.

— Тогда к чему эти слова? «Я журналист». Я прекрасно осведомлён, кто вы, Андрей Павлович Городков. Мне прекрасно известно, откуда и когда вы прибыли, кем работаете, какую комнату в городе занимаете и по каким часам приходите на службу сюда. Кстати, к вашей дисциплине есть вопросы.

Андрей растерянно поглядел на него. Неужели он про те две минуты вчерашнего опоздания? Или про пять минут, которые Андрей украл в пятницу, уйдя домой пораньше, чтобы послушать по радио трансляцию матча?..

Удивительно, в Москве он вообще не обращал внимания на своё рабочее время. Вроде бы оно было прописано в контракте, но он даже не знал, где и валяется этот контракт. Ему никогда не говорили о дисциплине, редактор только требовал сдавать материалы в срок, но это и так все понимали… Новая реальность — зауженная в черном, пахнущем лаком кабинете из дерева — заковала Андрея в цепи растерянности и беспомощности. Он чувствовал, что настоящий Андрей давно вышел вон не только из этого здания, но и вообще из города, возвратился в кипучую, вечно занятую Москву и успешно работает в любимом глянцевом журнале, который горожане читают за утренним кофе или прозябая в пробке на Третьем кольце… Если так, то здесь осталась лишь никчемная оболочка, разучившаяся возражать, чувствовать негодование или даже обиду; она сидит тут, отбывая наказание за ещё не доказанное преступление.

— Не могли бы вы перейти к делу? — не дождавшись реакции, мужчина нахмурился и свёл пальцы.

— Понимаете… Я пишу статьи о временности нашего положения для газеты. Я пишу, как вы знаете, под тремя разными псевдонимами, и мне… бывает нужен материал. В городе очень мало событий, и я… и мне… нужно, бывает, обосновать то, что я пишу, привести примеры, пояснить, почему мы должны пережидать этот период здесь…

— Хм, теперь уже я засомневался, журналист ли вы, столько заикаетесь, — иронично сказал новый редактор. — Но если серьёзно, зачем вам что-то обосновывать?

— Ну… приводить аргументы, звучать убедительно…

— Чему вас только учат в этом МГУ? Вы хоть знаете, сколько государство тратит на обучение таких, как вы? Знаете, сколько тысяч рублей стоит обучение вот такого «профессионала», который потом приходит к редактору и клянчит интернет?!.. Я вам скажу вот что: если вас не научили писать статьи так, чтобы не требовалось ничего обосновывать, то ищите себе новую работу. У меня очередь внизу из бывших столичных журналистов, которые умоляют их взять сюда. А вы получили место безо всякого конкурса и не исполняете свои обязанности, просите, чтобы вам ещё что-то давали!

Андрей просидел несколько мгновений, как оглушённый, потом кивнул и сказал:

— Я просто думал, что мне нужно больше знать о происходящем, если я о нём пишу. Но, видимо, я ошибся.

Редактор фыркнул.

— Конечно, ошиблись! Интернета в городе нет. Есть зато более важные вещи: вода, еда, электроэнергия, газ. Имеются музеи, театры, радиостанция. Надёжная охрана, в конце концов. Вам и этого мало?

— Нет-нет.

— Вот это правильно. Кстати, интернета нет и у меня, — голос редактора вдруг стал теплее и доверительнее. Андрей невольно потянулся за ним, почувствовав человечность, как растения тянутся к солнцу. — Это сейчас не самое важное. Представляете, каково тем, кто остался там, позади?

— Не представляю, — искренне ответил Андрей, — мы же ничего о них не слышим и не знаем. Емейл написать не можем, новостей нет…

— Опять вы про свои новости и емейлы! — воскликнул редактор. — Вы что, издеваетесь?!

— Но я… — Андрея понял, что от него требуется перестать упоминать ненавистные редактору вещи, но отмотать назад уже не мог.

— Вам создают все условия! Строят город посреди пустыни, завозят всё необходимое, свозят лучшие умы, спасают их от наступающей холодной зимы в Москве! А они что: «нам бы интернетику», «нам бы емейльчик написать», — он стал изображать писклявый голос. — Будь моя воля — выбрасывал бы всех к чертовой бабушке в тундру и ищите там под снегом свой интернет.

— Всё понятно, — поспешил вставить Андрей, когда улучил секунду.

Он ожидал, что въедливый редактор потребует сказать, что именно ему понятно, но тот моментально успокоился, как будто увидел, что собеседник осознал правила игры, и можно перестать корчить из себя возмущённого. Лицо его приняло прежний равнодушный отстраненный вид, и снова он смотрел сквозь Андрея, пронизывая его глазами-излучателями.

— Раз вам понятно, то поверьте мне на слово, что там, откуда вы все приехали, сейчас очень и очень не сладко. И знать в подробностях вовсе необязательно. Придёт время, и все мы вернёмся. Вот вы где жили в Москве?

— В Тушино.

— Ну вот, я там бывал, лет двадцать назад, на концерте.

— Здорово, — Андрей улыбнулся. На мгновение тот прежний, столичный Андрей посетил безвольную оболочку, прикованную к стулу, и наполнил её жизнелюбием и радостью. Это продлилось недолго.

— А вообще я из такого же городка, как этот, — добавил редактор. — Так что мне тут более привычно, чем вам. Но вы тоже привыкнете.

Прежний Андрей шепнул, чуть слышным голосом: «К тому же у вас нет выбора», заканчивая фразу, которая повисла в кабинете. Но Андрей нынешний предпочёл его не слышать. Он улыбнулся и пожелал начальнику приятного дня.