Строгий репетитор

Зофия Мельник, 2022

– С самого первого дня, как я увидела тебя в доме пани Фелиции такого хорошенького, такого наглого, ленивого, скверного мальчишку… С самого первого дня, ты не давал мне покоя! Дошло до того, что я подглядывала за тобой, когда ты мылся в душе и занимался онанизмом. А знаешь, Марек, что было обиднее всего? Ты вовсе не обращал на меня внимания, словно я была не человеком, а какой-то вещью в доме. Больше всего на свете мне хотелось высечь тебя розгами, исхлестать до крови, чтобы ты вертелся на скамье и взвизгивал, как поросенок. Да я с ума от этого сходила! – стонет Алиша и сжимает голову руками. – Вот как я поступлю. Я заберу тебя на свой остров. Ты будешь работать на плантации, жить в темнице и есть как пес из миски. Я стану забавляться с тобой, я выдумаю тысячу унизительных пыток. Ты будешь вылизывать мне пятки. Я поставлю на тебя тавро, как ставят клеймо на скот. Я хочу вдоволь наиграться с тобой, хочу, чтобы ты до смерти мне надоел!BDSM, ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ, МИСТИКА

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

У отца Адама всемирно известного органиста Петра Лигоня большая квартира на первом этажа чудесного старого дома на улице Тварда неподалеку от костела Всех Святых. Приятели провожают Адама до подъезда, стоят и смотрят, как в высоких окнах за кремовыми шторами ярко горит свет. Сквозь приоткрытую створку слышны голоса, смех, звон бокалов и звуки пианино.

— Делать нечего, пойду на праздник жизни, — усмехается Адам. — Каждый раз, когда отец возвращается с гастролей, у нас полный дом гостей. Вы бы знали, сколько тряпок и цацек отец перетаскал из-за границы! У нас столько родственников, и ведь никого нельзя обидеть. Мне даже бывает неловко за него. Goodbye, my friends!

— Завтра вечером встречаемся в «Сирене», — напоминает ему Юлия.

Панночка стоит возле скамейки в падающей из окна полосе света в серой шубке из овчины, длинной темной юбке и сапожках. Через плечо у Юлии висит кожаная сумка с учебниками и тетрадками, подмышкой она держит тубус, а в руке у нее бумажный сверток с книгой Джорджа Оруэлла. Юлия не сводит с Адама сверкающих глаз, она кажется Мареку очень счастливой, и от этого ему становится горько.

— Ой, как хорошо, что ты напомнила! — говорит Адам. — Да, встречаемся в «Сирене». Все, друзья, я побежал.

Он хлопает Игнация по плечу, кивает Мареку и быстро поднимается по ступеням подъезда.

Юлия задумчиво смотрит, как по шторам в высоких окнах квартиры Петра Лигоня движутся тени, слышно, как кто-то, явно дурачась, принимается петь басом что-то похожее на оперную арию.

— Жить в таком чудесном районе, в самом центре Варшавы! — вздыхает Юлия. — И что за жизнь! То гастроли по Европе, то вечеринки! И много-много друзей, и все наверняка замечательные милые люди!

— Я сильно сомневаюсь, что все приятели у отца Адама такие уж замечательные люди, — говорит Игнаций. — Обязательно найдется какая-нибудь сволочь или стукач. Без этого обычно не обходится.

— Ну что ты за человек такой, — смеется Юлия, она поворачивается спиной к высоким окнам и кремовым шторам и, не торопясь, идет по улице, прочь от чудесного каменного дома.

— А Адаму нужно болтать поменьше, — ворчит Игнаций. — Вот увидите, добром это не кончится.

— Вечно ты всего боишься, — говорит Юлия.

На остановке трамвая, на углу Иерусалимских аллей и Эмили Плятер, Игнаций прощается с Мареком и Юлией и пропадает в темной арке двора. Игнаций идет ходко, переваливаясь с ноги на ногу. Потрескавшаяся рыжая тужурка сидит на нем, словно влитая, руки Игнаций глубоко запихнул в карманы.

— Игнаций всегда такой недобрый, такой желчный, — замечает Юлия, постукивая сапожком о сапожок.

— Он совсем не дурак, — говорит Марек. — Игнаций столько раз давал мне дельные советы.

— А ты, Марек, тоже не лучше, все время цепляешься к Адаму! Вы что, ребята, ему просто завидуете?

— У тебя сумка тяжеленная, давай помогу, — Марек протягивает руку.

Но Юлия только молча качает головой.

— Ну, как знаешь, — обижается Марек.

— Шел бы ты домой.

— Я тебя провожу.

— Ничего со мной не случится, — Юлия отворачивается и смотрит, не идет ли трамвай.

— А если случится? Я себе потом не прощу,

Проходит, наверное, минут десять, а то и больше, когда в конце улицы загорается яркая электрическая звезда. Ёе желтоватый свет бежит вниз по трамвайным рельсам, словно вода по желобам. Желтые с красной полосой вагоны со стеклянным звоном катятся с горки вниз. Возле навеса остановки трамвай тормозит, двери со скрипом распахиваются, и Марек и Юлия поднимаются в вагон. В вагоне кроме них ни души, и Марек с тоской понимает, что это, скорее всего, последний трамвай, и обратно ему придется возвращаться пешком по мосту.

Юлия садится с краю, а на соседнее место у окна кладет книгу Адама и тубус с чертежами. Морщась, панночка стаскивает с плеча сумку с учебниками, с которой таскалась весь день и ставит рядом. Марек опускается на скамью напротив.

Трамвай трогается, катит вниз по Иерусалимским аллеям и вскоре выезжает на мост. На мосту ярко горят фонари, черная вода в Висле кажется густой и вязкой, словно сироп.

— Бедный Марек, — говорит с улыбкой Юлия. — Тебе, наверное, трудно признать, что Адам умнее тебя, образованнее, у него более тонкий вкус, и он лучше воспитан. Поэтому ты на него и злишься?

В эту минуту Марек отчетливо понимает, что действительно злится, но не на Адама, а на Юлию. Он медленно отворачивается от окна и смотрит на панночку. В желтеньком электрическом свете, заливающем трамвайный вагон, лицо Юлии кажется усталым и постаревшим.

— Понимаешь, Юлия, — говорит Марек, осторожно подбирая слова, — я, честно говоря, не очень хорошо знаю Адама. Но мне сдается, что Адам пустомеля и что он не очень-то умен. Пускай его отец всемирно известный органист, виртуоз и так далее, но сам Адам в этой жизни еще ничего не добился. Он попросту пустое место.

— Ах, вот как! Значит, по-твоему, Адам, пустое место? А ты сам, Марек, ты сам много добился? А ты разве не пустое место?

— Да, мне похвастаться особо нечем, — Марек старается говорить как можно спокойнее. — Я приехал в Варшаву из провинции и пытаюсь как-то вертеться, чтобы заработать на жизнь. Может, я снова пойду учиться в университет, если найду, где взять денег… А Адам просто живет на всем готовеньком и шлындает себе по Варшаве в красивых шмотках, которые отец таскает ему из-за границы. Он еще волосы отпустил, как девчонка!

— Я раньше не замечала, что ты такой злой и завистливый, — говорит Юлия, недобро прищуря глаза.

— А эти прыщи, — не может остановиться Марек. — Неужели нельзя что-нибудь с ними сделать! Прижечь или припудрить, не знаю… Просто неприятно смотреть!

— Как же это низко и мелочно, — говорит тихо Юлия.

Трамвай останавливается. Юлия вскакивает со скамьи, накидывает на плечо широкий ремень кожаной сумки, хватает тубус и быстро выбегает из вагона. Марек хочет выйти следом, он замечает, что Юлия позабыла книгу Адама, завернутую в серую упаковочную бумагу. Марек хватает сверток, бежит к выходу из вагона и сталкивается с каким-то мужчиной, поднимающимся по ступенькам в пустой вагон, чтобы ехать до конечной. Марек роняет книгу на ступени, нагибается, чтобы поднять, выскакивает из вагона и слышит, как за его спиной со скрипом закрываются двери. Трамвай отъезжает от остановки. Юлия его не ждет, она ходко идет вдоль трамвайных путей. Марек знает, Юлия немного стесняется, что она живет так далеко от центра, стесняется своей квартиры в новостройке и своих родителей, потому что её отец работает на заводе, а мать — поварихой в столовой, и «богемой» их никак не назовешь. И больше всего Юлия мечтает переехать из этой квартиры, в центр Варшавы или еще лучше куда-нибудь в Европу, например, в сказочный невероятный Париж, и навсегда позабыть и этих людей, которые в ней души не чают, и этот мещанский быт.

Марек бежит за Юлией, на бегу запихивая сверток с книгой в холщевую сумку, болтающуюся у него на плече, наконец, догоняет и идет рядом.

— Ты права, это гадко и мелочно, — кается Марек, немного отдышавшись. — Я, наверное, и правда завидую Адаму. Но ты тоже должна меня понять, мне сейчас нелегко.

Это лживое покаяние, здесь все слова — ложь. Но это правильные слова, и они производят на Юлию должное впечатление. Панночка останавливается под фонарем, на сверкающем присыпанном снежной крошкой тротуаре и пытливо смотрит Мареку в глаза.

— Я рада, что ты нашел в себе мужество это признать, — говорит Юлия и протягивает Мареку руку. — Мир!

— Мир, — говорит Марек и пожимает маленькую прохладную ручку Юлии.

Он хочет сказать Юлии, что она позабыла в трамвае книжку и уже тянется к сумке, когда Юлия говорит,

— Посмотри, какой снег! Это просто волшебство!

И тут только Марек замечает, что снег пошел сильнее. Снег словно сыплется из-под колпака фонаря, снежинки медленно кружатся в конусе света и падают на русые волосы Юлии и ложатся на её ресницы. У Марека сжимается сердце, в это мгновение он отчетливо понимает, что безнадежно влюблен в Юлию.

Панночка хочет идти дальше, вверх по улице, но Марек её останавливает.

— Постой, — говорит он. — Ты такая красивая. А еще этот снег…

— Это, наверное, последний снег в этом году, — замечает Юлия. — Уже март, все скоро растает, и Варшаву будет не узнать.

Панночка замечает, что Марек не может оторвать от нее глаз и улыбается ему немного смущенно.

— Ну, что ты так на меня смотришь?

Марек неловко обнимает Юлию и хочет поцеловать. Но панночка отталкивает его.

— Дурак! Ну зачем ты все испортил! — говорит обиженно Юлия и убегает вверх по улице.

— Юлия, постой!

— Не смей ходить за мной! Не провожай! — кричит ему Юлия, и Марек остается стоять под фонарем.

Он стоит и смотрит, как панночка доходит до угла и поворачивает к дому. Тогда Марек прячет руки в карманы пальто и шагает восвояси, он проходит мимо трамвайной остановки и выходит на мост через Вислу. От речной воды тянет ледяной сыростью, то и дело налетает ветер. Марек кутается в свое старенькое пальто и поднимает воротник. Дойдя до середины моста, Марек останавливается и достает из висящей на плече холщевой сумки книгу Адама и держит её в руке, словно взвешивает.

— Бросить, что ли, в воду и дело с концом? — спрашивает он сам себе.

Марек уже размахивается, чтобы швырнуть бумажный сверток в Вислу, но в последний момент останавливается, представляя, как будет мучиться Юлия, когда поймет, что позабыла в трамвае книгу.

— А пускай помучается, раз я для неё пустое место! — думает про себя Марек.

— Нет, нужно быть выше этого, — возражает Марек сам себе. — Вот как я поступлю. Я завтра же верну Юлии эту книгу. И пускай она сколько угодно милуется со своим Адамом. Я выброшу Юлию из своего сердца. И не стану за ней бегать. Мало ли хорошеньких панночек в Варшаве?

Марек пробует улыбнуться, хотя на душе кошки скребутся. Он прячет сверток с книгой в сумку и идет дальше через мост.