Любовь и птеродактили

Елена Логунова, 2022

Люся Суворова и ее друг Петрик удачно совмещают приятное с полезным: они приезжают в приморский поселок, чтобы провести очередное заседание женского клуба «Дорис», где оба трудятся под руководством Люсиной институтской подруги Доры. Необременительная работа вовсе не мешает отдыху, и все идет неплохо, пока друзья, отправившись на морскую прогулку, не замечают пустующий катер. Оказывается, что его пассажиры пытались погрузиться с аквалангом, но, не умея с ним обращаться, погибли. А позже выяснилось, что это старый знакомый Люси с Петриком – бизнесмен Афанасьев, и они уже не смогли остаться в стороне. Ведь есть серьезные подозрения, что утонуть бизнесмену и его любовнице помогли! Смешные детективы Елены Логуновой – это увлекательные интриги, веселые приключения и блестящий авторский юмор. Ее героини легко и изящно распутывают хитроумные преступления, всегда оставаясь самыми обаятельными и привлекательными!

Суббота. Не было заботы…

Новый работодатель Бабай накидал нам заданий тем же вечером. Часть из них была срочной, так что ночью мне пришлось потрудиться, очень огорчив этим Караваева, и утром я вышла к завтраку самой последней.

В просторной кухне-столовой наших королевских апартаментов уже дожидались Караваев, Эмма и Петрик. Покровский, кормилец наш, хлопотал у плиты.

Обиженный на меня Караваев с неприступным видом читал какую-то толстую книжку. Эмма в наушниках слушал музыку с айпода, закрыв глаза и раскачиваясь на стуле, как кобра перед броском. Петрик стоял у окна, смотрел на море и недовольно хмурился.

Я тоже глянула — с морем все было в порядке, уж оно-то явных поводов для недовольства не давало: гладенькое, голубенькое, в легкой дымке. Не хватало только белого паруса яхты…

— Котики мои, вы спятили? Белые брючки со стрелками, хлопковая футболка в горизонтальную полоску, голубой джемпер внакидку на плечах, синие лоферы — вы куда его собираете, на встречу с избирателями в портовом районе или в Монако на яхте кататься? — будто услышав, о чем я думаю, проговорил Петрик.

Я посмотрела на него с интересом. Ну-ка, ну-ка, что там про Монако?

— Если в Монако, то все окей, а если к электорату-пролетариату, то переоденьте дяденьку, пока его камнями не забросали. — Петрик, закатывая глаза и жестикулируя свободной рукой, распекал кого-то по телефону. — Нет, убрать из ансамбля джемпер — это не решение. Полосатая футболка — гламурная версия тельняшки, это будет выглядеть как пошлое заигрывание и заведомо провальная попытка сойти в порту за своего…

Он замолчал, досадливо слушая собседника, и вздохнул:

— А я скажу вам, что делать! Во-первых, брюки с него снимите…

— О? — поднял брови Покровский, заинтересованно повернувшись к нам от плиты.

Петрик стрельнул в него сердитым взглядом, прикрылся плечиком и продолжил в трубку:

— Да не в трусах, боже мой, и уже тем более не в плавках, конечно же! Обычные джинсы, лучше всего голубые, но не вываренные, без потертостей, прорех и заплат, не зауженные, не мешковатые — классика. И белая хлопковая рубашка навыпуск, слегка оверсайз… От какого костюма?! Под костюм надевают сорочку, это совершенно другое! Рубашка, я сказал! Две верхние пуговки расстегнуть, рукава подкатить. На ноги белые кроссовки нонейм, чтоб дорогими брендами бедному электорату глаза не мозолить. И никаких часов! Из аксессуаров — только обручальное кольцо. Пришлете фото, я посмотрю. — Петрик отлепил мобильник от уха, тюкнул лаковым ноготком по сенсорному экрану, отключая связь, и пожаловался мне: — Темные люди! Хотят, чтобы стильно, демократично — и вашим, и нашим, а у самих никакого представления о золотой середине.

— А мне велели новые слова для старой песни сочинить, — поделилась я. — Помнишь — «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя привозил…».

— Логично. — Петрик развеселился. — Кандидата зовут Константин Николаевич, встречается он с избирателями в порту — тут соответствующее музыкальное сопровождение нужно! И что за текст ты написала?

Я откашлялась и напела:

Шаланды все уже разбиты,

Кефаль давно деликатес,

Народа чаянья забыты,

Лишь у буржуев есть прогресс.

— Жизненно, — одобрил, захлопнув книжку, Караваев. — А дальше как?

— Дальше я еще не придумала, но в финале будет так:

Законы, нужные народу,

Предложит в Думе Константин.

— Тогда надо ему, пожалуй, еще крест на шею надеть, — подумал вслух Петрик. — Для полноты образа народного заступника! Только не золотой, а серебряный, можно с чернением, и не на цепи, а на шнурке-гайтане. — Он снова прилепил к уху телефон, спеша проинструктировать своих «котиков».

— Вот, видишь? — отложив книжку, чтобы взять нож и вилку, обратился Караваев к Покровскому. Тот как раз поставил на стол большую чугунную сковороду с глазуньей, красиво притрушенной сухими прованскими травами. — Мы присутствуем при том, как творится история!

— Не преувеличивай, это не выборы президента, — миролюбиво ответил Артур и, мягко забрав у договорившего Петрика мобильный, отеческим шлепком по попе направил его к столу. — Давайте завтракать. Кто хочет, к яичнице есть вяленые помидоры и буженина, они в холодильнике.

— А буженины в холодильнике нет, — сообщил Эмма, уже убравший в карман наушники.

В его голосе звучало отчетливое сожаление.

— А где же она? — спросил наивный Покровский.

Я, Петрик и Караваев — умудренные опытом! — дружно фыркнули, прекрасно зная ответ.

— Здесь. — Эмма погладил себя по животу. — Мне ночью очень есть захотелось…

— Тогда могу колбаску порезать, — предложил Покровский и, встав, потянулся к холодильнику.

— Сиди, — дернул его за фартук Петрик.

— Колбаски в холодильнике тоже нет, — уверенно напророчила я.

— Хочешь знать, где она? — посмотрел на Артура Караваев.

А Эмма ничего не сказал, только снова погладил себя по животу и сделал грустную мордочку.

— Может быть, ты огласишь весь список того, чего уже нет в холодильнике? — присев, спросил Покровский. — Чтобы я знал, какие запасы необходимо пополнить.

— Пополняй все, — не дав ответить слегка смущенному братцу, посоветовала я. — Считай, что тут на постое не пять мирных граждан, а целая рота солдат.

— Вот, кстати! — оживился Караваев. — Помнится, у роты были захватнические планы — все хотели на морскую прогулку. Не пора ли?

— В принципе можно, мне только нужно отутюжить белые брючки, полосатую футболку и голубой джемпер, — ответил ему Петрик и вопросительно посмотрел на меня.

— Даже не знаю, — задумалась я.

— Белое платье, — подсказал Петрик, решив, что я озадачена выбором наряда для морской прогулки. — То, силуэта трапеция, из прошвы.

— Оно слишком короткое, — быстро сказал неисправимый ревнивец Караваев.

Я посмотрела на него с неудовольствием, а Петрик — с умилением:

— Мишель, ты уже знаешь, что такое «прошва»?

— Хэбэшная ткань в мелких дырочках. Поживешь с вами, научишься разбираться в тряпках!

«Поживешь с вами — научишься есть всякую гадость», — вспомнилось мне бессмертное из мультфильма про Карлсона.

Гм, а вот этот мощный культурный пласт — мультики — я при написании текстов для Доры еще не разрабатывала. В речь про секс органично ляжет «красивый, умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил»…

Я по ассоциации посмотрела на Покровского, а он как раз вытащил из кармана фартука смартфон и читал сообщение.

— Кто это там у тебя, Артурчик? — с подозрением прищурился Петрик.

— Это Левушка, — ответил тот, не отрывая взгляда от экрана.

— Не знаю такого, — поделился Эмма.

— И слава богу, — ответил Караваев, явно решив, что Левушка — одного поля голубая ягодка с Артуром и Петриком.

— И кто у нас Левушка? — с еще большим подозрением спросил Петрик, видимо, подумавший так же.

Покровский поднял голову, оценил устремленный на него убийственный взгляд нашего дарлинга и поспешил успокоить его:

— Лев Аркадьевич Салуцкий — хозяин нашего отеля. Я вчера написал ему, чтобы узнать, куда пропали рыбы, ты же сам попросил меня, милый.

— О! — Петрик расслабился. — И куда же они пропали?

— Он не знает, но будет выяснять.

— Чего там выяснять? Наверняка всех рыб съели, — предположил Эмма, накладывая себе яичницы.

— Я не уверен, что это были съедобные рыбы, — возразил Покровский.

— Бывают несъедобные рыбы? — Мой брат искренне удивился.

— Ну, декоративных рыбок обычно держат не для того, чтобы ими питаться, — просветил его Караваев.

— Вообще-то те рыбы были непохожи на декоративных. — Я из солидарности поддержала младшего брата. — Мелкие, серенькие — типичная тюлька.

— Тем не менее это именно аквариумные рыбки, — сказал Покровский. — Я забыл их название, но Левушка сказал, что они сейчас очень популярны в Японии. Дело в том, что эти рыбки поразительно неприхотливы, могут жить даже в цинковом ведре и питаться черствым хлебом. Левушка потому их и взял, что возни с ними минимум, а глаз радуется. Так сказать, дешево и сердито.

Мы с Петриком переглянулись.

— Как ты думаешь, если вместо японской тюльки родную черноморскую барабулю в аквариум запустить, Доронина этим удовлетворится? — шепотом спросила я друга. — Барабули сейчас у рыбаков должно быть много, как раз сезон ее…

— Все, решено, мы срочно отправляемся на морскую прогулку! — не ответив мне, громко возвестил Петрик и показательно приналег на яичницу.

Я поняла, что он хочет оценить запасы барабули непосредственно в местах ее обитания, и тоже энергично застучала вилкой по тарелке.

Катер для нашей морской прогулки оперативно нашел Артем.

— Не лучший, но номер два в поселковой табели о рангах, — объявил Караваев, который вместе с водителем смотался в поселок, чтобы одобрить предложенное нам плавсредство и оплатить его аренду.

— Почему номер два? — закапризничал Петрик, вертясь перед зеркалом в попытке элегантно и непринужденно завязать на шее рукава голубого джемпера.

У него никак не получался идеальный узел, и дарлинга это бесило.

— Потому что номер один — это «Стелла» Димона Садовченко, а он свою «звездочку» сдал приезжему толстосуму на целый месяц, — объяснил Артем, как раз заглянувший в холл, чтобы принять из рук Покровского большую корзину для пикника. — Причем он только катер сдал, без себя в качестве рулевого, отчего теперь очень волнуется. Боится, что толстосум свои права судоводителя просто купил и без помощи и пригляда опытного мореплавателя утопит к Ихтиандру Димонов катер.

— Плавсредство номер один — не яхта, а всего лишь катер? — уточнил Петрик.

— Дарлинг, тут все-таки не Монако, а скромный приморский поселок на задворках российской империи, — ответила я, намекая, что надо быть скромнее.

И так нас поселили в самых роскошных апартаментах в радиусе двадцати километров… Стоп, у меня тоже возник вопрос:

— Артемчик, а где же поселился толстосум, перехвативший у нас лучшую яхту?

— Он дом снял в «Серебряной щели», это такое уединенное место за ближайшим мысом, — объяснил наш знаток местных реалий. — Хороший домик, со своим эллингом и мариной.

— То есть жилье у нас тоже второсортное, — пробурчал Петрик.

Пришлось незаметно наступить ему на ногу, чтоб уж если ныл, то по делу.

На двух машинах наша теплая компания из шести человек — я, Петрик, Покровский, Караваев, Эмма и Артем — подъехала к причалу и погрузилась на катер с незатейливым названием «Медуза».

— Я Роберт, — представился дожидавшийся нас на борту его владелец — загорелый до черноты лысый дядька в белой капитанской фуражке. Не настоящей, а сувенирной, такие на рынке у пляжа в каждой второй палатке продаются. — А это моя ласточка. Водоизмещение две тонны, движок — двести лошадей, скорость — до тридцати узлов, пассажировместимость — восемь человек. Добро пожаловать, устраивайтесь поудобнее, корзину можно вот сюда, а для бутылочек есть специальный ящик под сиденьем, он с охлаждением.

Дождавшись, пока все пассажиры разместятся, Роберт ритуально покричал:

— Отдать концы! — И катер рванул от причала, как застоявшаяся лошадь.

— Тьфу на него, — опасливо молвил Петрик, придерживая кудри на голове солнечными очками, а очки — рукой. — Кто тут должен отдать концы, я не понял?

— Не придуривайся, все ты понимаешь, это такая дежурная фраза, — окоротила его я.

— Не нравятся мне такие фразы, как бы не накаркал Роберто, — заупрямился дружище, переиначив имя нашего капитана на итальянский манер.

Роберт его, к счастью, не слышал. Он управлял плавсредством, ведя его вдоль береговой линии на расстоянии пары километров, и увлеченно рассказывал в микрофон о местных достопримечательностях. Некоторое время мы его внимательно слушали, потом Покровский открыл корзину, раздал всем бутылочки-миньоны с шампанским и предложил сначала выпить за прекрасный день, а потом закусить за него же.

Петрик потребовал организовать фотосессию и начал позировать, я спросила, входит ли в программу купание в открытом море, Эмма поинтересовался возможностью встречи с дельфинами, Караваев — перспективами рыбалки. Роберт и Артем отвечали разом, Покровский все выгружал и выгружал напитки и закуски из бездонной корзины, на борту стало шумно и весело. В тесноте, как говорится, да не в обиде.

Мы завернули за очередной мыс, и вдруг Артур воскликнул:

— А вот и номер один! Смотрите, «Стелла» тоже тут!

Все бросились рассматривать пресловутую «Стеллу», Петрик даже достал припасенный специально для прогулки театральный бинокль.

— Это уже не катер, а целая яхта, — объявил он тоном обиженного ребенка. — У них там и каюта есть! На палубе столик, а на столике завтрак!

— У нас, конечно, нет столика, но голодным никто не останется, — попытался успокоить капризулю Покровский. — Хочешь бутербродик с сырным кремом и лососем?

— А они небось дрыхнут еще, — не унимался Петрик.

Послушать его — можно подумать, он встал до рассвета! Я хмыкнула.

— Если еще дрыхнут, почему посуда на столе? С вечера не убрали? — возразил Эмма, по молодости лет востроглазый без всякого бинокля.

Я снова хмыкнула. Как говорила моя любимая ба Зина, «кто про что, а вшивый про баню»: у нас мытье посуды — священный долг младшего брата.

— Каюта — она не только для того, чтобы спать, — вкрадчиво молвил Караваев, и его рука удавчиком скользнула по моей талии, обнимая и стискивая.

Действительно, кто про что… Я хмыкнула в третий раз.

Мой троекратный саркастический хмык никем замечен не был. Роберт, наш капитан, басовитым, как пароходный гудок, голосом перекрыл общий гвалт:

— Да погрузились они, вот и не видно никого!

Звучало важно, но непонятно. Все тут же начали расспрашивать: куда погрузились, зачем и как.

— Ну — как? С аквалангами, конечно. Они же дайверы — толстосум и жена его, — объяснил Артем.

— Да ладно? — не поверил Петрик. — Дайверы — это загорелые мускулистые парни в эротичных обтягивающих гидрокостюмах! И толстосум такой?! Роберто, подплывите поближе, я хочу это видеть!

— Плавают отходы жизнедеятельности, суда — ходят! — наставительно прогудел наш капитан, но просьбу экзальтированного пассажира выполнил и подвел наш катер поближе к чужой яхте.

— Давайте объедем ее вокруг, — не увидев никого, нетерпеливо попросил Петрик.

— Ездят телеги, а катер ходит, — повторил Роберт, и мы обошли «Стеллу» по кругу — раз, другой и третий.

На первом витке просто глазели, на втором разноголосо кричали: «Эй, на яхте! Есть кто живой?» и «Кто ты, выдь да покажись, с нами честно подружись!», на третьем Роберт по собственной инициативе погудел не то клаксоном, не то сиреной.

— Ну, говорю же, в воде они, — резюмировал Артем, когда мы не дождались никакого отклика.

— Тогда и мы в воду! — за всех решил Петрик и тут же начал распускать узел джемпера на шее, стягивать футболку и белые брючки, под которыми обнаружились незабываемые серебряные плавки.

— Ура, мы будем купаться в открытом море! — обрадовалась я и тоже схватилась за пуговки платья.

Караваев услужливо помог мне раздеться, и, хотя Роберт сказал, что открытое море — не вот это все, а водное пространство за пределами государственных границ, мы от него отмахнулись и дружно перешли к купальным процедурам.

Бултыхались минут двадцать, но появления из пены морской толстосума в обтягивающем гидрокостюме так и не дождались, поэтому решили продолжить прогулку и заглянуть в эту бухточку еще раз на обратном пути.

Мы вернулись в ту же точку часа через два, когда все выпили и съели, надышались морским воздухом и местами обгорели.

А «Стелла» все так же стояла за мысом, только повернулась к нам другим бортом.

— Это потому что ветер поменялся, был западный — стал южный, — сумничал Караваев.

Роберт тут же важно сообщил, что южным такой ветер называют «сапоги», у моряков это зюйд. Артем вполголоса объяснил, что «сапоги» — это презрительное прозвище, которое моряки, носящие по форме ботинки, дают личному составу сухопутных войск.

— Сапоги, ботинки, лоферы или мюли, но очень подозрительно, что на палубе по-прежнему никого нет, а чашки на столике так и стоят, — на редкость здраво высказался Петрик, рассматривая «Стеллу» в свой бинокль. — Друзья мои, печальные пророчества — не мой конек, но что-то мне подсказывает, тут дело нечисто!

— Они исчезли! — округлил глаза Эмма. — Как в Бермудском треугольнике! Там тоже, я читал, такое бывает: люди вдруг разом пропадают, а корабль дальше плывет, как ни в чем не бывало: двигатель работает, на кухне обед пригорает… Кстати, а когда мы будем обедать?

— Позже, — коротко ответил ему Караваев, посмотрев на «Стеллу» в отнятый у Петрика театральный бинокль. — Роберт, подойдем поближе.

Лысый капитан почти притиснул катер к яхте, Артем перебрался с нашей палубы на чужую, скрылся внизу, но тут же снова появился:

— Людей нет, аквалангов тоже! В каюте полно пустых бутылок из-под водки и виски!

Роберт выругался и потянулся к рации.

— Бермудский треугольник, точно! — зашептал мне на ухо братец. — Люся, а давай мы отсюда отплывем?

— Плавает это самое, катер ходит, — машинально поправила я и вопросительно посмотрела на Караваева.

Тот уже был не игрив и не весел. Он играл желваками на щеках и цепко оглядывал воду в бухте.

— Божечки мои, а мы ведь тут купались! — ахнул мне в другое ухо Петрик. — В этой зловещей бухте, в воде, скрывающей что-то страшное!

— Мальчики, мальчики, не нагнетайте! — Я тоже заволновалась.

Наша дружная компания отчетливо разделилась на фракции. Я, Петрик и Эмма тихо уселись на лавочку и жались друг к другу, завернувшись в пледы, — ждали, пока ситуация как-то прояснится. Караваев, Покровский и Артем с Робертом с кем-то связывались по рации, звонили и не обращали на нас никакого внимания.

Минут через десять из-за мыса вылетел глиссер спасателей, Караваев перебросился с прибывшими парой слов и перебрался к ним. Потом подошли еще какие-то катера. С одного из них в воду ловкими кувырками опрокинулись водолазы.

Вскоре один из них вынырнул, жестами что-то показал: мы не поняли, а спасатели засуетились и отплыли — ой, отошли! — на своем катере дальше в море.

— Пристройся к ним в хвост! — привстав на лавочке, чтобы лучше видеть, велела я Роберту.

— Хвост у селедки, а это кильватер, — пробурчал капитан, но повел наш катер вслед за спасательским — видно, ему и самому было любопытно.

Снова бухнулся в набежавшую волну водолаз и через минуту вернулся с товарищем, подтаскивая к борту что-то большое, темное, растопырчатое.

— А это… — начал было Петрик и ахнул, зажав себе рот.

Я не сдержалась — испуганно взвизгнула, и совершенно напрасно. Караваев услышал, оглянулся — сердитый! — и яростной отмашкой велел Роберту убраться куда подальше. Тот понял его жестикуляцию без слов и выполнил приказ без возражений.

Наше плавсредство резко повернуло в сторону, ложась на обратный курс к поселку, но я успела выхватить у Петрика бинокль и навести его на то большое и растопырчатое, что спасатели как раз поднимали на свой катер, — мертвого человека в гидрокостюме.

И увидеть лицо.

И даже узнать его!

— Ужас, ужас, ужас! — бормотал Петрик, пока наша «Медуза» пришвартовывалась у причала.

Роберт, тоже взволнованный, делал это не очень аккуратно, стукаясь бортом о прибитые к причалу автомобильные покрышки.

Эмма зябко кутался в плед: то ли продрог, то ли тоже избыточно впечатлился.

Покровский помалкивал, волок корзину и не забывал поддерживать под локоток неустойчивого от волнения Петрика.

Водитель Артем помог мне выбраться на причал, сказал:

— Вы подождите у машины пять минут, я сейчас быстро. — И куда-то резво умчался.

Мы — поредевшей компанией из четырех человек — пошли к парковке, пробираясь сквозь собравшуюся у причала небольшую толпу. Она была нетипичной для пляжа, поскольку состояла больше из местных, чем из отдыхающих.

Аборигенов от приезжих вообще легко отличить. Во-первых, у них загар фасона «пионерский»: у видимых частей организма цвет ровный, коричневый, а под футболками-шортами кожа белая. Во-вторых, они одеты без претензий и не навьючены, как ослики, яркими торбами, надувными кругами, ковриками и пакетами со снедью. В-третьих, у них лица не расслабленные и взгляды не расфокусированные, потому что они-то на пляже не отдыхают, а так или иначе работают. Кто организует морские прогулки и катания на «бананах» и гидроциклах, кто на экскурсии к местным достопримечательностям зазывает, кто ходит туда-обратно по пляжу с ведрами и криками: «Рыба! Раки! Молодая горячая кукуруза!»

Но сейчас аборигены стояли, игнорируя свою целевую аудиторию: с суровым прищуром глядели на море и негромко переговаривались. Только один длинноволосый парень в цветастых шароварах и нелепой короткой майке, открывающей пирсинг в пупке, вещал в полный голос:

— А я говорил! А я предупреждал!

— А ты бы заткнулся! — Один из хмурых мужиков пихнул его локтем в голый бок.

Мы прошли сквозь эту небольшую толпу, и уже на набережной я оглянулась, запоминая длинноволосого парня, который теперь тоже помалкивал.

— Ах, бусинка моя! — Оказавшись на стоянке, Петрик одной рукой обессиленно оперся о бампер машины, а другой картинно схватился за голову. — Какой кошмар! И ведь ничто не предвещало! Как говорится, не было заботы… Хорошо, что мы с тобой никогда не думали заняться подводным плаванием! Артурчик, у нас не осталось водички?

Покровский подал ему минералку, и Петрик забулькал ею с самым страдальческим видом. Утолив жажду, он наконец заметил, что я не обращаю внимания на его душевные муки, и запоздало заинтересовался этим обстоятельством:

— Бусинка, что-то ты необычно чужда сострадания?

— Угу, — буркнула я и хрустко укусила ноготь.

— Так, Люся, в чем дело? — Дружище смекнул, что за своими показными страданиями упустил важное, тут же перестал прикидываться жертвой тяжких обстоятельств и заговорил нормально, даже напористо: — Я же вижу, ты чем-то крепко загружена!

— Угу.

— Не беси меня, бусинка! — Петрик сбросил плед, которым его укутал заботливый Покровский, как норовистый конь — попону. — Рассказывай!

— Рассказываю. — Я наконец оторвала взгляд от мыса, из-за которого все никак не появлялся катер спасателей, и посмотрела на друга: — Я разглядела его.

— Его — это толстосума? — оживился Петрик.

— Того утопленника? — брякнул Эмма (деликатности — ноль!) и придвинулся к нам поближе.

— Да, утопленника, — поморщившись, согласилась я. — Толстосума в гидрокостюме. Знаете, кто это?

— Даже мне интересно, — признался Покровский, а Эмма с Петриком засопели и заблестели глазами.

— Афанасьев! — выдержав театральную паузу, ответила я.

— Какой Афанасьев? Виктор? — Покровский поднял брови. — Не может быть, он ни разу не аквалангист, ты ошиблась!

Я энергично кивнула — мол, да, тот самый Афанасьев, и тут же помотала головой — мол, нет, не ошиблась, это точно он.

— Наш Афанасьев? У которого весной жена в пруд упала? — спросил Петрик, снова ахнул и закрыл рот руками. — О ужас! Какая трагедия! Все утонули!

— Тот самый Афанасьев? — Эмма не стал ужасаться и громко фыркнул, проявляя обидное недоверие к моим показаниям. — Не может быть, он же вдовец, а про толстосума говорили, что он тут с женой!

Я на секунду задумалась: это было на редкость толковое замечание. Но Петрик вздохнул и покровительственно потрепал моего братца по плечу:

— Эх, молодость! Что ты знаешь о жизни? Жениться заново — дело недолгое, особенно такому состоятельному мужчине, как наш Афанасьев!

— Каким был наш Афанасьев. — Я выделила голосом глагол прошедшего времени, и все замолчали, задумались, закручинились.

Надо сказать, что с владельцем преуспевающей кондитерской фабрики Виктором Афанасьевым наша милая компания познакомилась не так давно и при откровенно печальных обстоятельствах. Жена Афанасьева Ольга утонула в пруду городского парка сразу после того, как посетила очередное заседание клуба «Дорис». Доронина, понятное дело, переполошилась — испугалась, что это происшествие погубит репутацию ее клуба, поскольку выглядело все так, будто сразу после тренинга по обретению счастья клиентка побежала топиться. Но мы с Петриком, Эммой и Караваевым выяснили, что она погибла совершенно случайно, чем реабилитировали и наш клуб, и супруга утопленницы, попавшего под подозрение в убийстве ^[2]. Это не сделало нас с Афанасьевым друзьями, и все же мы не могли остаться равнодушными к его дальнейшей судьбе. Как говорится, мы в ответе за тех, кого приручили…

— Ах, вот вы где! — нарушил минуту молчания знакомый строгий голос. — Снова шляетесь без дела, мои рыбоньки?!

Я оглянулась и увидела незаметно подошедшую к нам Доронину. Та уже воздвиглась рядом в своей любимой позе амфоры: голова гордо задрана, руки на бедрах.

— Мы были на морской прогулке, — зачем-то доложил грозной начальнице струхнувший Эмма.

Дора, конечно, разозлилась пуще прежнего:

— Без меня?!

— Ах, дарлинг, радуйся, что тебя с нами не было! — опять картинно застрадал Петрик. — Мы видели такое! Страх, ужас, кошмар!

Он демонстративно пошатнулся, и Покровский так же демонстративно его поддержал.

— Что, кто-то выпустил Кракена? — съязвила Дора, переводя взгляд с одного лица на другое.

Остановилась на моем — льщу себя мыслью, что наиболее нормальном.

— Сомневаюсь, что дело в Кракене, хотя и этот вариант не исключается. — Я чуток подыграла суровой Дорониной, а потом, когда она слегка расслабилась, взорвала свою информационную бомбу: — Мы нашли утопленника!

— Что?! — Доронина выпучила глаза, онемела и задышала, как выброшенная на берег рыба.

— Строго говоря, его нашли не совсем мы, — испугавшись ее реакции, поторопился поправить меня Петрик. — Это спасатели, но мы при этом присутствовали…

— Что вы нашли?! Утопленника?! А я вам что искать велела?! — К Дорониной вернулись дар человеческой речи и своеобычная душевная черствость. — Пропавший аквариум с рыбками! Вечно у вас все наперекосяк, сплошная анархия, не сотрудники, а казаки-разбойники какие-то!

Мы с Петриком переглянулись.

— Ты не дослушала. — Я остановила поток несправедливых обвинений. — Замолчи на минутку, а? Еще самого главного не слышала: тот утопленник — знаешь кто?

— Дед Пихто, — язвительно предположила Доронина. — Или нет — дед Мазай! Он бедных зайцев из воды вылавливал, а сам утонул!

— Виктор Афанасьев, — сказала я, пропустив зайцев-мазайцев мимо ушей.

— Что — Виктор Афанасьев?

— А всё Виктор Афанасьев, кончился! — брякнул беспощадный Эмма.

— Это он утонул, — объяснила я.

— Врешь!

— Не вру! — Это я.

— Не врет! — Это Петрик.

— Но, может быть, все-таки ошибается. — Это дипломатичный Покровский. — О! Вот я сейчас Виктору позвоню…

Он торопливо достал из кармана мобильный, нашел в списке контактов нужный номер и отправил на него вызов.

— Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети, — равнодушно сообщила виртуальная телефонная девушка.

— На том свете! — резюмировал мой бестактный братец. — Что и требовалось доказать…

— А вот и я! — прибежал Артем, увидел Доронину и раскланялся: — Добрый день, Дора Михална, хотя — какой он добрый… Так, садимся в машину, сейчас я вас в гостиницу…

— Мы все не поместимся, — перебила его я и быстро, пока мне никто не возразил, отошла в сторонку. — Вы поезжайте, а я вторым рейсом, вернешься за мной потом, Артемчик, хорошо?

— Но Михаландреич велел…

Я развеяла нависшую над нами грозную тень Караваева прощальным взмахом руки:

— Пока, пока! Жду здесь!

Но ждать, разумеется, не стала. Едва автомобиль с моими друзьями-товарищами скрылся за углом, я вернулась на набережную, спустилась на пляж и решительно затесалась в группу суровых аборигенов.

Потолкалась там немного, чуток примелькалась и спросила, искательно оглядываясь:

— Ребята, а где этот, как его? Длинноволосый, с пирсингом в пупке?

— Жорка-то? У себя в балагане. — Мужик со связкой активно благоухающей вяленой рыбы махнул в конец пляжа.

Я пошла в указанном направлении, миновала вытащенные на берег катамараны, сапы, надувные «бананы», целую крепостную стену из сложенных стопками спасательных жилетов и вскоре нашла тот балаган — необычный гибрид укрепленной огневой точки и вигвама под вывеской «Центр дайвинга „Ямайка“».

Основу конструкции составлял приземистый бетонный куб, щедро размалеванный цветными картинками и надписями. В декоре преобладал растительный орнамент — в основном очень реалистично прорисованные листья каннабиса, обрамляющие медальоны с портретами разных харизматичных личностей. Я опознала Боба Марли, под изображением которого вилась цитата: «Душу разрушает суета», Джона Леннона («Дайте Миру шанс»), Махатму Ганди («Где любовь — там и жизнь») и Мохаммеда Али («Невозможное возможно»). Сначала я слегка озадачилась, потом пожала плечами: нарисованная компания выглядела не более странной, чем архитектура строения.

С одного бока к расписному бетонному кубу примыкал небольшой бассейн с мутной коричневатой водой, к другому прилепился кособокий шатер. Под свободно парусящими на ветру полотнищами помещалась небрежно выложенная диким камнем площадка с разбросанными на ней креслами-мешками термоядерной расцветки: огненно-красными, ярко-желтыми и кислотно-зелеными. На желтом, как на стожке сена, в расслабленной позе помещался искомый Жора.

Я прямо залюбовалась! Длинноволосый возлежал, свесив перевитые бусами космы до земли, — ну, чисто Джек Воробей на пиратском привале!

Перед ним на круглом журнальном столике с высоко подпиленными ножками и облупившейся полировкой красовался оригинальный натюрморт из надкусанной булки с маком, кальяна и половинки арбуза с залихватски торчащим из нее большим ножом.

Томными воловьими очами Жора взирал на Че Гевару, ответно глядящего на него с нарисованного на стене портрета («Будьте реалистами — требуйте невозможного»), и, кажется, что-то рассказывал пламенному революционеру. Во всяком случае, у меня возникло ощущение, что я помешала их дружескому общению.

Поэтому я очень вежливо сказала:

— Пардоньте, камарады, всем пис, лав и приятного аппетита, дозвольте побеспокоить?

— Обучение дайвингу, организация погружений, дайвинг-туры, снаряжение для дайвинга, дайвинг-софт, — забормотал Жора, продолжая глядеть на разрисованную стену, и я не сразу поняла, что это он не мантру читает, а перечисляет свои услуги. — Что интересует?

— Погружения. — Я бесцеремонно плюхнулась на кумачовый мешок.

— С инструктором, без? Снаряжение свое или наше?

— А как лучше? — Я похлопала ресничками, изображая простодушную дурочку.

— Вам-то? Вам бы лучше на берегу сидеть. — Жора вздохнул и заворочался, устраиваясь удобнее. — Рожденный ползать нырять не должен. Сертификат есть?

— Какой именно?

— Подтверждающий прохождение курсов дайвинга с минимум тремя погружениями. А, что я спрашиваю, — длинноволосый вяло махнул дланью, и подвески на засаленных нитяных браслетах забренчали. — У всех есть сертификаты. А толку-то?

— Вы сейчас о чем говорите? — спросила я-дурочка.

— О том, что получить сертификат Open Water Diver может практически любой человек от десяти лет и старше, если он здоров и находится в нормальной физической форме, так что бумажки у всех имеются, а вот мозги — далеко не у каждого. — Выдав эту тираду, Жора Воробей наградил меня неожиданно острым взором и тут же с тихим тоскливым мычанием помотал головой — видимо, отрицая наличие мозгов конкретно у меня.

Переиграла я, изображая дурочку. Но не выпадать же из роли раньше времени!

— То есть понырять мне не удастся? — Я обиженно надула губки.

— Ныряйте! — Жора махнул рукой на море. — Вынырнуть только не забудьте!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Читайте об этом в романе Елены Логуновой «Семь футов под килькой».