Горон. Отель

Евгений Горон, 2019

Евгения Горона называют «надеждой российской словесности». Его откровенные поэтические перформансы покоряют сердца и главные площадки Москвы. В 2019 году Горон вошел в шорт-лист литературной премии «Лицей», а также удостоился особого упоминания жюри. Поэзия Горона – это лирика о любви в разных ее проявлениях. Здесь роскошные отели соседствуют с дешевыми съемными углами, морские пейзажи – с городскими окраинами, страсть – с безразличием. Его стихи – это кино, снятое с помощью слов: камера снимает с рук, улавливает взгляд, мимолетный жест и случайно брошенное слово. Если вы не боитесь узнать себя в числе постояльцев, сборник «Отель» обязателен к прочтению. В формате PDF A4 сохранен издательский дизайн.

© Евгений Горон, текст, 2019

© Дина Данилович, фотографии, 2019

© ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Строгий юноша

Евгений Горон не похож на своих ровесников. Его голос, движения, выправка — тоже отдельно. Таким должен был видеться Строгий юноша, герой пьесы Олеши — ее в свое время любило поколение, которому сейчас около пятидесяти: новый, непонятный, выдержанный, металлически-светлый.

Мы помним слова Цветаевой о том, что «все поэты всех времен говорят одно. И это одно так же остается на поверхности кожи мира, как сам зримый мир на поверхности кожи поэта».

Но иногда кажется, что чем моложе и новее поэзия, тем более в текстах молодых авторов ощутим груз предыдущих опытов, поэтому от них ожидаешь либо эпигонства, либо нарочитого новаторства. Но в случае Горона это опасение напрасно. Это очевидный пример самостоятельного голоса, говорящего, конечно, о том же, но так сильно и коротко, а иногда и так отчаянно, что кажется, будто он физически страдает от вербализации того напряжения, которое и делает его поэзию столь интенсивной:

Вытяни из меня,

Я прошу тебя, Боже, вытяни,

Эту струнную тишину,

Неживую усталость — нитями.

Горон работает с ритмом, подстраивая его под свой собственный голос более, нежели под современную скорость жизни, в которой каждый человек поспешен. Он боится остановиться, скорее всего, от страха перед рефлексией, которая может затянуть в депрессивность и бездействие, а наш поэт, как мы уже говорили, интенсивен и деятелен даже в душераздирающих лирических стихах. Здесь же нужно услышать и особое сочетание сонорных и гласных звуков, а это тоже хороший проводник смыслов. Он пишет так, чтобы мы могли ощутить энергию звука и стопы, еще до того, как они сложатся в образ:

Будто лев,

Цирковой и косматый,

Что чует свободу

Меж прутьями,

Стоя в клетке,

Вынюхивал

Верхние ноты,

Тонкие запахи:

Мяту,

Корицу,

Плющ.

Каждый звук

В этой черной,

И синей,

И серой,

И сущей,

Что после сгорит в кармин,

В еще одну горькую астру

Угрюмого дня, —

Принимал

За свидетельство,

Знак

Твоего

Присутствия.

Таковы острота, пряность и цвет состояния, но они могут быть поняты только будучи проводимыми этими ритмами. В его любви есть особый вкус, этот немногословный лиризм перенаселен нечитанными прежде ощущениями. Горон не сентиментален, но поэтически нервен, жаден, напряжен, и потому чаще находит животную, биологическую метафору.

Бродский писал о том, что у всякого поэта есть свой собственный излюбленный идеосинкратический пейзаж. Горон, пока еще чистейший лирик, видит идеальный пейзаж таким образом, что главным его показателем является пустота, поскольку с населенностью людьми, строениями или перспективами он не должен резонировать:

Эта долгая страсть —

Все равно что зависимость,

Личная форма риска,

Драма бабочки и огня.

Или:

Останься со мной.

Здесь, в этом городе,

Есть все, что нам нужно.

Никаких людей,

Никакой смерти —

Лишь звезды,

Чьи падшие души пьем,

Принимая их за росу

После ночи любви.

Драма бабочки и огня, Эрос и Танатос — это и есть то главное, о чем пишут и будут писать всегда. Ритмы и образы, в которых эта тема разрешается в стихах Евгения Горона, представляют собой свидетельство совершенной новизны его таланта.

Елена Пастернак