Алина

Владимир Сонин, 2021

Владимир – выдающийся психолог, не один год посвятивший своей профессиональной практике. Он работает в государственной клинике и мечтает об «интересных случаях». Однажды к нему на прием приходит Алина, которой якобы нужна не помощь, а просто собеседник, «друг». Девушка рассказывает психологу о своем неудавшемся браке с молодым бездельником из богатой семьи, где ее, простушку, презирали и ненавидели. Пытаясь вызвать в докторе сочувствие и жалость, Алина делится с ним историей о муже-наркомане и о его влиятельном отце, замешанном в убийстве. Психолог проникается к ней дружескими чувствами, но вскоре замечает, что испытывает к Алине сексуальное влечение, с которым старательно борется. Верить необычной пациентке Владимир не торопится, считая ее просто обиженной и озлобленной на весь мир девушкой. Психолог решает проверить информацию об убийстве и находит ей подтверждение. Значит, Алине все-таки можно верить?.. Комментарий Редакции: Когда у опытного врача исчезает вера в собственные выводы, становится по-настоящему опасно: кажется, специфическая пациентка буквально вскружила ему голову. Нестандартный современный роман с откровенными сценами.

Владимир Сонин

Владимир Сонин

Алина

Знаете, что главное, когда работаешь психологом?

Не принимать близко к сердцу то, с чем к тебе приходят люди: истории из жизни их самих, детей, мужей, жен, родственников, коллег по работе и связанные со всем этим душевные переживания, — и уж тем более не ввязываться во все это. Цинично, но зато правда. Пациент ушел — и забыть о нем. До следующего раза. А не получается — бросайте эту работу. Таков мой вам совет.

Поступаю ли я так же?

В детстве, помню, мой отец, который потом умер от рака легких, выкуривал по две пачки в день и только и делал, что говорил мне:

— Не кури, сынок!

После чего доставал очередную сигарету. Каждое утро он заходился кашлем минут на пять, пока не отхаркает всю желтую вязкую мокроту, скопившуюся в его бронхах. Даже когда врачи ему сказали, что болен он основательно и перспективы пожить уже никакой, думаете, он бросил? Как бы не так! Курил по-прежнему много и по-прежнему каждый раз говорил одно и то же:

— Никогда не кури, сынок!

А вот теперь и я не лучше него: советовать-то советую, а сам… Бывает по-разному. Впрочем, слушать меня или нет — решайте сами и поступайте, как хотите. В конце концов, каждый волен выбирать, как ему относиться к тем или иным вещам. Для кого-то любое дело — чистый формализм, а для кого-то — часть жизни. Для меня второе. Потому-то я и решил рассказать эту историю, иначе забыл бы сразу, как только все это случилось, — да и самой истории, скорее всего, не произошло бы.

Психология — наука странная. Да и кто такой психолог? Не тот ли, к кому приходят плакаться в жилетку и ныть о своих проблемах? К психиатру с большинством из такого добра не пойдешь. Мол, извините, доктор, но, кажется, у меня шизофрения. Каково? А вот другое ведь дело — прийти к психологу и начать вроде такого: «Знаете, я так переживаю по поводу того, что мой муж мне изменяет, но не хочу его бросать, потому что иначе с ума сойду или вообще покончу с собой, потому что я люблю его, и нужен он мне так, что аж коленки дрожат, когда о нем думаю, но вот только шляется он как последняя сволочь, и вообще я его ненавижу». Вот это случай для психолога. Давай, разбирайся, разматывай клубок хитросплетений, который сформировался в голове у этой барышни к тридцати годам. А завязываться он начал еще в детстве, когда родители ставили ее в угол за какие-то провинности или ругали какими-то словами… Ну, насчет детства — это классика, всем известная прописная истина.

Те психологи, которые просто предлагают пациенту пройти тот или иной тест и после обработки результатов дают интерпретацию с парочкой стандартных советов, конечно, выигрывают. Тут никакой привязки вообще. «У вас часто бывают поносы? Да; нет; затрудняюсь ответить». Из шести сотен вопросов двести — по сути одинаковые, только по-разному заданные. И в итоге вывод: повышенная тревожность. Да, капитан, именно так. Пациент уходит и думает потом, что с этим делать… А таких специалистов, между прочим, девяносто процентов.

На свою голову, я таким не стал, да и никогда не был. То ли Фрейд на меня так повлиял, то ли склад характера сказался, но только всегда, еще со времени обучения в институте, я в каждом случае хотел докопаться до истины. Почему Фрейд, тогда как куча ребят посовременнее есть, спросите вы. Определенно сказать не могу, но только его работы произвели на меня такое впечатление, что захотелось так же, как сыщик, копаться в недрах чужого подсознания в поисках истины, настоящей причины и, находя эту самую причину, пытаться ее изменить, облегчить или вовсе устранить страдания пациента.

Сперва институт, потом работа в казенном учреждении «Семья». Знаете, такое, куда мамочки приводят своих чад, чтобы посоветоваться по тем или иным вопросам: то в семье сложности, то никак не решат, куда поступать (хотя вряд ли тут поможет психолог, если уж честно), то с друзьями отношения не клеятся. Такая своего рода богадельня. Платили, конечно, копейки, но зато и делать почти ничего не требовалось. Клиентов было мало, случаи в большинстве своем неинтересные, и значительную часть времени я тратил на чтение книг и мечты о том, как бы открыть свое дело: хотелось чего-то более серьезного, чем прозябать здесь.

Запись от 18 марта 2016 года

— Познакомились мы в клубе. (Смеется.) Ну да, где ж еще-то.

— Например, в библиотеке…

— Ага. В библиотеке я, может, и была всего раз или два.

— Я тоже нечасто, честно говоря.

— Но уж читали вы явно больше, чем я!

— Кто знает…

— Умные люди всегда любят прибедняться. Наверняка вы прочли сотни книг по психологии, психоанализу и что там еще есть…

— Ага, о том, что сидит в головах у людей и как выуживать их секретики.

— Точно-точно… (Смеется.)

— А потому давайте продолжим выуживать ваши.

— Ой… Я даже думать об этом не хочу. Обо всем том, что произошло… И вспоминать все это.

— Но, полагаю, вы как раз за этим ко мне и пришли…

— Не знаю. Все это так сложно.

Я думаю, что она и не очень-то лукавила, когда говорила, что не знает, зачем пришла ко мне. А она часто повторяла это, когда разговор вот так поворачивался, — цеплялась за другую тему, начинала вилять туда-сюда, и уже ничто не могло вернуть ее в прежнее русло. В русло разговора по существу, призванного помочь мне докопаться до сути. До какой сути, спросите вы? В том-то и дело, что никогда не знаешь, до какой.

Если говорить о сути, то совсем неважно, в чем она состоит, главное — найти ее и определить. Но еще важнее сделать так, чтобы человек принял эту информацию и смирился с ней. Но в этом конкретном случае я с самого начала знал, что будет очень сложно даже первое — найти.

Да и потому ли она пришла? Зачем она вообще пришла? Я до сих пор задаюсь этим вопросом и не могу ответить на него однозначно. Но все же думаю, что она решила обратиться ко мне (или к кому-то другому) по совсем иным причинам. Не затем, чтобы копаться в себе.

— Ну, и что в клубе?

— В каком клубе?

— В том, где вы познакомились.

— А… Пафосный такой клуб был. Типа закрытый. Мы же тогда еще студентками были, дуры, можно сказать. Короче, казалось, что это круто.

— А это не круто?

— Я думаю, каждому свое.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что если ты — студентка из обычной семьи, совсем небогатой, то есть родители дают тебе деньги, в общем, только на проезд, заказываешь в этом клубе шампанское за десять тысяч рублей, то… то знаете, это как-то не клеится…

— Но вы заказывали?

— Да… Но я тогда не понимала…

— Может быть, это нормально, если мужчина готов платить?

— Я тоже так думала. Тогда. А теперь думаю, что так быть не должно. Не должно! (Речь ускоряется, голос дрожит.) Потому что… Потому что если кто-то платит за, сука, шампанское, то кто-то другой тоже должен будет заплатить…

(Всхлипывания, затем звук шагов, после чего голос становится более спокойным, но эмоции все еще сдерживаются с трудом.)

— Извините, мне надо идти.

(Звук захлопнувшейся двери.)

Конец записи

Тогда она ушла, и в первый момент я подумал, что больше не вернется. Однако потом понял, что она не сможет не вернуться. Другая, может быть, и смогла бы, а эта — нет. Не знаю почему, но вдруг именно так я стал думать. Начало было положено и требовалось продолжение. Ей требовалось.

Она еще сама этого не осознает, когда идет домой и проклинает эту свою затею, а между тем решение уже принято. Завтра же ее подсознание начнет зудеть: сходи еще раз, ты должна довести начатое до конца…

А сейчас она спешит по унылым улицам домой, и…

…И звуки воды под ногами — шлеп, шлеп… Идешь по асфальту, мокрому после дождя. По дороге слева едут машины, разбрызгивая из-под колес мокрую жижу, по тротуару бегут люди… И ты одна из них.

Слышишь голос.

— Ну… На что ты готова ради денег?

Смотришь на закрытую дверь и знаешь, что он там. Он намеренно ее не открывает. Ждет. Ты молчишь. Ты знаешь, что сейчас будет. Тебя это пугает и…

— Я тебя спрашиваю! — более грубо говорит голос, после чего раздается шлепок ремня по двери.

— Пошел в жопу, урод! — отвечаешь ты.

Знаешь, что именно так и надо отвечать. Такая игра. Пусть разозлится как следует.

— В жопу, говоришь?!! Сейчас!!! Готовь ее! Сейчас все будет! — раздается за дверью.

— Да ни черта не будет! — орешь ты в ответ.

— Ну все, сука, сейчас я накажу тебя!!!

— Да ты даже наказать не сможешь! — отвечаешь ты и ждешь. Это была последняя твоя фраза перед тем, как он зайдет.

— Ах ты…

Он входит в комнату, разъяренный, с ремнем в руках, хватает тебя за руку, тащит на кровать, кладет на живот, одной рукой держит за шею, другой стаскивает трусики и…

Шлеп… шлеп… Ты ощущаешь удары ремня, кричишь, ругаешь его последними словами, но… Тебе это нравится…

Такого клиента у меня еще не было. Но она — именно то, о чем мечтал бы, пожалуй, любой на моем месте. Ну действительно, какой прок от тех, кто приходит, чтобы помочь ребенку определиться с выбором профессии, или отучить его курить или драться, или еще что-то? А большинство именно с тем и приходит.

— Знаете, Саша начал курить, и мы не знаем, что с этим делать…

— А что вы уже делали?

— Отец как узнал, чуть не убил его.

— Не помогло?

— Помогло на неделю… А потом опять пришел домой, а от него куревом пахнет.

Или два раза в год позовут в военкомат на призывную комиссию; раздаешь тесты на несколько сотен вопросов, анализируешь потом результаты и делаешь один и тот же вывод: годен. Но от этого хоть какая-то польза: так или иначе, пусть и заочно, изучаешь разнообразие человеческих душ и удивляешься ему. В остальном же, по сути, — бестолковая трата времени.

В общем, это не совсем та работа, которую можно себе представить, если насмотреться фильмов о великих психиатрах, психотерапевтах, психоаналитиках и прочих подобных. Впрочем, это касается любой профессии.

Один мой товарищ отучился на инженера, и его работа совсем не похожа на деятельность Леонардо да Винчи, изобретавшего летательные аппараты или что-то там еще: составляет дурацкие сводки о работе какой-то установки и передает их вышестоящему. Если лет через пять он научится делать это более ловко, может быть, поднимется по карьерной лестнице на ступеньку выше. И так до следующего раза.

Другая знакомая отучилась на стоматолога и, полная энергии, начала карьеру в государственной поликлинике. Там ее ждала убогая обстановка, кабинеты на три кресла, дрянные материалы, допотопное оборудование, плохие инструменты и план на пятнадцать пациентов в день, по пятнадцать минут на каждого. Пациенты по вечерам выплевывали поставленные утром цементные пломбы, проклинали отечественную медицину и молодую докторшу, которая плохо и быстро лечит. Она же после ужина впадала в тоску, потому что уже скоро, утром, нужно было идти на работу, которая совсем не оправдала ее наивных студенческих ожиданий и которую она уже через месяц возненавидела всей душой.

Так что моя профессиональная участь после института оказалась не лучше и не хуже, чем у большинства других: я попал на преимущественно неинтересную, рутинную и не приносящего особого дохода работу. Но это меня не слишком-то расстраивало, потому что, во-первых, мною все еще владело то ощущение, которое бывает только в молодости, суть которого в том, что весь мир перед тобой и вот-вот все случится: дела стремительно пойдут в гору и ты достигнешь своих высот; а во-вторых, у меня был план. План, может быть, простой и наивный, но все же лучше, чем вообще никакого: я рассчитывал поработать здесь года два-три, так сказать, чтобы получить хоть какой-то стаж и маломальское представление о том, как работают казенные учреждения, оказывающие психологическую помощь. Затем я хотел найти работу получше, в какой-нибудь частной клинике, а после открыть собственную практику. Конечно, на это требовались деньги, но годам к тридцати я рассчитывал кое-что заработать, чтобы арендовать хотя бы кабинет. А что касается клиентов, то я надеялся, что к тому времени у меня их будет достаточно, чтобы иметь постоянную занятость и, как следствие, постоянный доход.

Но по-настоящему интересных случаев пока что было мало. И этот, о котором я рассказываю сейчас, случай с Алиной, был действительно первым таким: от него мне часто становилось не по себе, и забылся он не сразу. Вернее сказать, он и теперь не забылся, но просто перешел в такую фазу воспоминаний, когда событие можно достать из памяти без особых эмоций, еще разок изучить со всех сторон, хорошенько вспомнить детали и написать о нем книгу. Собственно, ее вы сейчас и читаете.

А когда все это происходило — каких только чувств и мыслей у меня не возникало, вплоть до того, что зря я выбрал эту профессию, может быть, надо пересмотреть свою жизнь и заняться чем-то другим. Но, слава богу, ничего такого я не сделал. Это было бы совсем глупо.

История, которую я сейчас рассказываю, на самом-то деле не слишком психологическая. То есть не о работе психолога как она есть, потому что ее-то как раз, можно сказать, и не было. Может быть, в этом и заключалась моя ошибка… Но я говорю себе (и теперь вам), что таким было ее желание. Друзья, просто друзья. И никаких психологических штучек.

Я даже привожу здесь записи некоторых наших разговоров, и хотя с точки зрения врачебной этики это выглядит не лучшим образом, но, как я уже сказал, речь не вполне о лечении или психологической помощи. Но зато так… так все же правдивее, чем пересказывать. К тому же о том, что я записываю наши беседы, она знала и делать это разрешила, а потом позволила использовать эти записи, как мне вздумается.

— Вы не против, что я буду записывать наш разговор?

Она с любопытством посмотрела на меня своими большими карими глазами, а потом опустила взгляд и ответила тихо:

— Думаю… думаю, я не против.

Что-то в этом ответе показалось мне странным — сама эта реакция, этот взгляд, эта покорность в конце, как будто преодоление… Впрочем, сейчас я рассуждаю более осознанно, зная ее достаточно близко. А тогда что-то просто мелькнуло и заставило меня объяснить подробнее:

— Я обычно делаю запись беседы, потому что потом мне проще возвращаться к некоторым моментам, чтобы все обдумывать…

Я не успел договорить.

— Я же сказала, что согласна, — перебила она таким тоном, словно давно уже решено: разговор окочен, и мне следовало это понять.

— Ну ладно, — произнес я, слегка озадаченный.

— Простите. Что-то я сегодня нервная, — сказала она. — Я понимаю, что так будет удобнее. Конечно записывайте.

…Ты заходишь в подъезд пятиэтажки, поднимаешься на третий этаж, подходишь к двери арендованной квартиры и в который раз думаешь, что еще год назад ни за что бы не поверила, что будешь жить в этой дыре. «Впрочем, не такая уж и дыра, — возражаешь сама себе, — особенно если вспомнить детство и забыть ту гадость, которая была после. Все возвращается на круги своя».

Открываешь дверь, разуваешься, ставишь туфли на маленькую обувную полку, отмечаешь про себя, что они мокрые, немного грязные и неплохо бы их почистить, но откладываешь это на потом.

— К черту, — говоришь сама себе, распрямляешься, снимаешь куртку, вешаешь ее на крючок и смотришь в зеркало.

Зеркало маленькое, с обшарпанной рамкой. Невольно думаешь, сколько разных лиц оно видело, в том числе и тех, кого уже нет в живых.

— Много их было, наверное… — говоришь ты.

А потом, словно опомнившись:

— Черт, что я несу? — И идешь на кухню.

Кухня маленькая, квадратов шесть, не больше. В углу холодильник, рядом небольшой стол, за которым разместятся максимум двое, вдоль противоположной стены раковина, плита и шкаф. Еще три шкафа висят на стене. Это все.

— Вот так и живем, — говоришь ты и наливаешь в стакан воды из фильтра-графина на столе.

Выходишь из кухни обратно в коридор и проходишь в комнату — единственную жилую комнату в квартире. У стены справа — вечно разложенный диван с неубранной смятой постелью, вдоль противоположной стены — видавший виды коричневый, под дерево, лакированный шкаф с открытой дверцей, около окна — стол со стулом. Еще один стул у дивана, и на нем куча вещей.

Ты снимаешь кофточку, затем джинсы, бросаешь на стул — сверху на то, что там уже лежит, — думаешь, что нужно будет на днях все же навести порядок.

— А еще говорят, что в холостяцких квартирах свинарник… Они просто не видели, как выглядят квартиры одиноких женщин.

Произнеся это, ты улыбаешься, снимаешь лифчик, потом трусики и швыряешь их в ту же самую кучу вещей на стуле. Затем ты открываешь дверцу шкафа — ту, с обратной стороны которой зеркало («Какой дурак сделал зеркало внутри?»), — подходишь так, чтобы было видно отражение в полный рост, и смотришь на него, затем закрываешь глаза, и…

…И перед тобой — большое запотевшее зеркало с позолоченной рамой, цельная мраморная столешница-раковина, позолоченные держатели стаканчиков для зубных щеток, мыльница, в которой лежит мыло с частицами золота и такой стоимостью, что лучше не знать.

Сзади подходит он, ты слышишь его дыхание, затем чувствуешь прикосновение. Он касается спины, движется вниз, задерживается ниже талии, другой рукой крепко берет за грудь и спрашивает шепотом:

— Ты сегодня будешь послушной девочкой?

Ты слегка склоняешь голову на бок:

— Да…

Запись от 21 марта 2016 года

— Простите, в прошлый раз я вела себя как дура.

— Не волнуйтесь, все в порядке.

— Нет, не очень в порядке… Знаете, все больше убеждаюсь, что внутри меня живет какой-то капризный ребенок, и иногда я не могу его удержать.

— Может быть, я вас разочарую, но должен сказать, что в каждом из нас сидит ребенок, который то и дело вносит свой вклад в наше поведение… Так что все в порядке.

— Спасибо вам.

— Да пока не за что… И в конце концов, кто знает, может, вы как раз затем и пришли, чтобы разобраться с этим самым ребенком и определить, какое место его, а какое — ваше.

— Может быть…

(Вздыхает и продолжает после небольшой паузы.)

— Боже мой, как же мне с вами повезло. Другой бы после такой выходки не стал бы меня больше слушать.

— Не отрицаю, конечно, что вам со мной повезло… (Смеюсь.) Но думаю, что любой на моем месте поступил бы так же. В конце концов, это моя профессия — слушать людей, наблюдать за ними, пытаться понять их действия, решать их проблемы и… Может быть, расскажете что-то?

— Например?

— Например то, на чем мы с вами остановились в прошлый раз. Ну, или что-нибудь другое.

Тогда я намеренно не стал допытываться, зачем все же она ко мне пришла. Я видел, что случай тут особенный и она не из тех, кто приходит и, не успев даже поздороваться, говорит:

— Мой муж алкоголик, я хочу его бросить, но не могу.

Нет, здесь случай другой. Ей нужно время, чтобы она сказала. А может быть, она вообще не скажет, но от самих бесед со мной получит что-то, ей необходимое. В конце концов, нельзя исключать того, что человеку просто нужно поговорить. И если это так, то я был готов.

Короче говоря, я решил избрать тактику дружбы. Знаете, как будто встречаются старые друзья, сто лет друг друга не видевшие, и рассказывают то, что за эти сто лет с ними произошло, или просто молча сидят и смотрят друг на друга, если никто из них говорить не настроен.

Очень скоро я убедился, что по-другому было бы просто невозможно. На мои вопросы она если и отвечала, то неохотно. По крайней мере на те, цель которых, по ее мнению, состояла в том, чтобы что-то выудить и к чему-то подвести. Вообще она вела себя так, будто ей хотелось просто поговорить на интересные темы, но при этом без лишних вопросов. А она готова за это платить.

Ну что ж. Если человек ищет дружбы и просто хочет поговорить — почему нет?

— Он оказался такой мразью.

(Пауза.)

— Шампанское это… Он мне потом каждую бутылку припомнил.

(Пауза.)

— Ненавижу его. И всю их семейку. Денег много, а жадные… Вы не представляете, какие они жадные. Обсуждают с братом, какие машины им купить, потому что эти уже надоели. А они новые, недавно купленные. Покатались полгода, и хватит: долго уже. И со своими друзьями обсуждают: «Купил «бэху», и чё? Еду, короче, и на трассе сломалось это говно». Так и говорит: говно. А потом: «Ну, звоню в сервис, а они мне отвечают, что надо какую-то кнопку нажать, которая где-то там… А я этой курице и говорю: слышь, сама приезжай и нажимай на кнопку…» Друзья смеются. Очень смешно им. Такие байки у них постоянно. Развлекают себя. И тут он — одному из них, Семену, такому же папочкиному сынку, золотому мальчику: «А ты чё ржешь? Чё ржешь? Кто мне насоветовал «бэху» купить?! Сука!» Все хохочут еще сильнее. А Семен и говорит: «Потому что ты дурак, черную взял. А я тебе говорил, что надо в золотой красить. Тогда бы хрен она сломалась». Это шутка дня просто. Совет от Семена. Я, конечно, была с ними. Тоже смеялась. Потому что это забавно. Знаете, вроде как свобода такая: купил машину дорогущую и можешь себе позволить хоть выкинуть ее… Да…

(Пауза.)

— А дома… Дома я говорю ему, что мне денег надо. Ну знаете, на всякие мелочи. По магазинам пройтись или кофе попить. Немного. Ну, вы понимаете. А он мне: «Иди заработай». И все на этом…

(Пауза.)

— Иногда он давал деньги. Но… Не хочу об этом говорить…

— А он — это кто?

— Он… Мой муж. Бывший.

Конец записи

Ну вот, вроде бы хоть что-то начало проясняться, подумал я. Все-таки муж. Почему-то тот факт, что она замужем — или была замужем, — меня не обрадовал. Как мужчину, конечно, но не как психолога. Психологу такие вещи должны быть малоинтересны, вернее, интересны только с профессиональной точки зрения, чтобы определить причинно-следственные связи и все в таком роде. А вот мужчине — совсем другое дело.

И не то чтобы я влюбился в нее с первого взгляда и без памяти. Такого не было. Но того факта, что она мне понравилась, скрывать не вижу смысла, и, может быть, где-то в глубине моей души зародилась надежда, что она пришла ко мне по поводу какой-нибудь проблемы, никак не связанной с ее замужеством. Тогда, возможно, наши отношения могли бы стать более близкими… Знаете, есть такая шутка: мол, женщины отличаются от мужчин тем, что на первом свидании мужчины думают, как бы переспать, а женщины уже прицениваются, каким он мог бы стать мужем, как выглядели бы их дети и сколько лет могли бы они прожить долго и счастливо. И я думаю, что это действительно так в девяноста процентах случаев, однако моя проблема в том, что я-то отношусь к оставшимся десяти. В этом смысле я, можно сказать, нестандартный. Дурацкая черта — с самого начала относиться ко всему серьезно. В общем, думаю, вы понимаете, что я хочу сказать, как и то, что я слегка разочаровался, когда она объявила о том, что была замужем. Казалось бы, это самое «была» означает, что препятствий как будто нет (если, конечно, она снова не в отношениях), но только проблема в том, что эти вот «бывшие замужем» меня не сильно-то интересуют. Едва узнаю об этом — и что-то во мне опускается, и интерес уменьшается если не до нуля, то до какой-то очень небольшой величины. Отправьте меня самого к психологу… А впрочем, не надо. Я тогда не был женат и спутницу хотел найти такую же. Я, конечно, не какой-нибудь старовер, и не про девственницу речь (в наше время их разве что в детских садах искать), но все же… Думаю, суть моих мыслей вы поняли.

А насчет девственницы, кстати говоря, была одна интересная история. Казалось бы, чего проще может быть для девушки, чем найти, с кем переспать. Но не у всех это складывается так просто. У одной моей клиентки до двадцати лет ни с кем ничего не было, и она решила, что уже пора, и специально для этого в Интернете познакомилась с парнем. Пару раз они виделись: в первый — просто прогулялись, а во второй — пошли к нему домой, переспали и больше никогда не встречались. Через полгода она вышла замуж. Люди часто любят расспрашивать о бывших, вот и муж спросил. Она рассказала. И такая его ревность взяла, что у них начались проблемы, в результате чего она пришла ко мне… Впрочем, ладно, это другая история.

…Ты стоишь в ванной гостиничного номера с тестовой полоской в руках и смотришь на результат. Все как и ожидалось. «Может, вообще не говорить ему?.. Или все же сказать?.. Или…» Мысли прерывает крик:

— Ты чё там так долго?

«Да вот поэтому и долго», — думаешь ты и почему-то не отвечаешь.

— Алина! С тобой все в порядке?

— Да, да… — говоришь ты и выходишь.

Он стоит посреди номера голый, с бутылкой шампанского в руке.

— А я тут решил освежиться, после вчерашнего башка трещит… Будешь?

Он протягивает бутылку тебе, однако сразу же опускает ее и с озадаченным видом указывает пальцем на твою руку:

— А это чё у тебя?

Какая же дура! Задумалась — и вышла из ванной вместе с тестом!

— Тест.

— Какой еще тест? — спрашивает он вкрадчиво.

— На беременность.

— И что он показывает?

— Две полоски…

Он повторяет:

— Две полоски… Две полоски… — А потом начинает повышать голос: — Вот скажи мне… Вот скажи, я что, блин, специалист по полоскам? А? Я тебя как спросил? А? «Что показывает тест»! А ты мне про полоски!!! Две, сука! Да хоть двадцать две! Я тебя о чем спросил, а?

— Заткнись!

— Ты чё сказала, сука? Иди сюда!

Он делает резкое движение рукой, в которой у него бутылка, часть жидкости выплескивается на пол. Он кричит:

— Черт!

Из бутылки вытекает пена.

— Вася, угомонись! Мне не до игр.

— Зато мне до игр! Мне охрененно до игр! Показывает тут какие-то полоски…

Он садится на кровать, делает несколько больших глотков из горлышка, шумно выдыхает, ставит бутылку на пол и говорит:

— Вот так и отметим.

Ты садишься рядом и молчишь. Вы оба смотрите на противоположную стену. Через минуту он спрашивает:

— Кто отец?

Ты отвечаешь, по-прежнему не глядя на него:

— Вася, ты дурак?

Вася вскакивает с кровати, начинает ходить по комнате и рассуждать:

— Так… значит, у нас два варианта… два варианта… Либо рожать, либо не… А давай не будем рожать! Я все устрою, врачей там, все это, чё там надо, все сделают… А чё, я думаю…

— Я не сделаю аборт, — прерываешь ты его.

Он стоит с открытым от удивления ртом и смотрит на тебя:

— К..как ты сказала?

— Я не буду делать аборт. Я уже все решила.

— Решила она! А со вторым участником процесса посоветоваться не забыла?..

Вася берет с пола бутылку и пьет.

— Решила она… Решила… Ладно, еще посмотрим. Батю с мамкой порадую, а там видно будет. Благословения просить пойду, можно сказать. А чё, выйдешь за меня, а?!

Он разражается хохотом, бросает бутылку на пол, и из нее выливаются остатки шампанского…

Запись от 28 марта 2016 года

— Семья их — отец, мать и трое детей, два брата и сестра. Ну, братья-то они не совсем: мать у них одна, но старший от другого мужчины. От какого-то эфиопа, что ли… В общем, негра. Не знаю. Так говорят. Скорее всего так и есть, потому что внешность у Диниса — именно через «и», думаю, его нарочно так назвали — внешность у него вообще не русская: смуглый такой, губы большие. Там вообще очень мутная история была…

(Она замолкает. Затем продолжает.)

— Не знаю… Может, я зря это все рассказываю… Про их семейную клоаку…

(Пауза.)

— Но без этого, наверное, не обойтись. Чтоб понять, как я там себя ощущала. Как я ненавидела все это, их всех. И себя вместе с ними. Господи… Как я себя ненавижу…

(Пауза.)

— Все дело в их матери. Ирина Сергеевна. Если бы не ее папочка, его деньги и влияние, вообще ничего не было бы. Так бы и работал мой свекор инженеришкой на заводе, а по вечерам сочинял бы песни, которые никто бы никогда не услышал. Он же музыкант еще. Недоделанный. Прямо кладезь талантов… Извините… Нельзя так, наверное… (Нервно смеется.) Да, им можно, мне нельзя. Хоть здесь оторвусь. (Нервно смеется.) Ладно. Слушайте дальше. В общем, отец этой моей, можно сказать, второй мамы, Ирины Сергеевны, был в свое время то ли послом, то ли кем-то там где-то Африке. Я не сильно в этом понимаю, но он большой партийной шишкой был. Не знаю, как ему это удалось. Но вроде бы сам добился. А он из Москвы. И женился в Москве. А через несколько лет после свадьбы они переехали в эту… Эфиопию, что ли. Неважно. Какая разница. В Африку, короче… (Смеется.) Знаете, с географией у меня всегда не складывалось. В школе у нас учитель был, вызовет к доске на карте страны показывать, а я не могу вспомнить. Стою и улыбаюсь ему. (Смеется.) Не знаю, что он там думал, но в итоге двойки не ставил. А сам симпатичный был. Девочки вообще это с детства отмечают. И таким мужественным казался. (Смеется.) «Детство, детство, ты куда бежишь…» Помните такую песню, да?

(Она замолкает. Затем продолжает.)

— Так… На чем я остановилась? Учитель географии меня сбил. (Смеется.)

— Про Африку.

— А, да, про Африку. Уехали они в Эфиопию (пусть будет Эфиопия)… Дочке, Ирочке, было три года. Она там и в школу пошла, при посольстве, конечно. И жили они в Африке долго и счастливо, как в сказке. Ирина Сергеевна часто рассказывала про свое счастливое детство. У них было все: дом, машина служебная, лакомства всякие, столовое серебро, чашки, блюдца из фарфора… Китайский, настоящий, говорила она. Этот фарфор половину ее мозга занимал. Как начнет про него рассказывать, так не остановишь… Короче, хорошо жили в этой своей Африке. Несколько раз в год приезжали в Россию. Ну, в СССР тогда еще. Месяц проводили здесь, а потом опять, как она говорила, «к обезьянкам». Это она местных так называла. Она их вообще как будто за людей не считала. Или это уже потом стала так говорить… Не знаю. Но думаю, с самого начала. Вообще — неудивительно. Но ирония в том, что, когда ей было семнадцать, она от такой «обезьянки» забеременела. Этого она, естественно, сама не говорила, мне ее домработница рассказала. Домработницы же все секреты знают. А у них домработницы были, представляете! Хотя почему были? И сейчас есть… Господи, говорю, как будто сто лет прошло уже. А это же вот, только что случилось… Я до этого домработниц только в сериалах видела. И не поверила бы, если бы мне сказали, что и у нас такое есть. В это трудно поверить, когда живешь в задрипанной пятиэтажке… Валя, такая милая женщина. А там, кроме как с ней, больше и разговаривать не с кем… Я же не из их семейки. Не из их общества. Да-а… Общество, блин. Высшее… (Смеется.) Извините. Ничего, что я так грубо?.. Зато болтаю сегодня… Не то что в прошлые разы… А с Валей мы до сих пор иногда по телефону разговариваем. Звонит мне, жалеет, рассказывает…

(Пауза.)

— Когда Ирина забеременела, ее привезли в Москву и выдали замуж. Папа нашел кандидата: молодой инженер, интеллигент, из порядочной семьи. Не знаю, где он его отыскал. Скорее всего, сын какого-то знакомого. То, что она беременна, не скрывалось; мало того, за это полагались бонусы. Иначе кому это надо? Тогда вообще переспать с кем-то до брака было не как сейчас… В Союзе секса не было. Даже в браке не было. (Смеется.) Только негры рождались! (Смеется.)

— Ладно… В общем, в обмен на свою дочь с эфиопским малышом в животе папа обещал устроить жизнь будущего зятя так, что тот горя не будет знать. Вместо комнаты в коммуналке получит квартиру в Москве, карьера пойдет вверх. Станет директором своего завода или другого. Ну, или что-то в таком роде. Короче, паренек согласился. Пришлось переступить через себя, наверное… (Смеется.) Представляю их первую брачную ночь… Интересно, что он думал… (Смеется.) А еще, знаете…

(Смеется еще громче и одновременно говорит, прерываясь на смех.)

— Знаете, у Артура Ивановича в кабинете статуя есть… Негр с огромным… ну… членом… Он приволок ее на свое пятидесятилетие… Метр в высоту, и достоинство у него до головы… Негр его руками поддерживает… Артур Иванович хотел ее сперва при входе в дом поставить… Но Ирина Сергеевна такой скандал закатила… Представляете… Он говорит: «Это мне друзья подарили и пожелали, чтоб такой же был… Не выкидывать же добро… Смотрите, какой богатырь… Фикаду! Его зовут Фикаду!» И за это самое его погладил… «Я про него и песню напишу»… И так все серьезно… «Сюда и поставим, на самое видное место»… А она сперва покраснела от злости, и все думали, что сейчас прямо накинется на него, а потом вдруг побледнела и села на диван. И все бросились ее успокаивать. Все, кроме Диниса. Он ушел в свою комнату. Такая шутка вышла… Вообще Артур Иванович иногда позволял себе разные выходки… Особенно когда тесть умер. Как было до этого, я не знаю. Но Валя мне говорила, что при его жизни он себе такого не позволял. Но это так, к слову.

(Останавливается. Затем продолжает.)

— Короче, жили они в Москве еще пять лет. А потом, когда Союз распался, пошли какие-то изменения, реструктуризации, не знаю, как называется. Короче, реформы. Папу из Эфиопии вернули домой, а потом и вообще выгнали с работы. А может, он сам ушел. Я не знаю. Но думаю… я думаю, его это не сильно волновало. Он, по-моему, столько уже заработал или наворовал эфиопского золота…

(Пауза.)

— Или, может, рабов куда поставлял… Или что у них там еще есть? Хотя сколько было денег у него тогда, не знаю. Да я и сейчас не знаю, сколько у них денег… Много. Вот. Вы меня еще слушаете? Или я уже надоела с этим дурацким рассказом?

— Конечно слушаю. Продолжайте. Это очень интересно.

— Хорошо, если это кому-то интересно… Ну, тогда дальше. Артур Иванович за это время дорос до заместителя директора завода, и к возвращению папы Ирины Сергеевны был уже относительно большой шишкой, несмотря на свой возраст. Юное дарование! Ирина Сергеевна же училась на последних курсах института. Хотя ей это надо было постольку-поскольку: она потом ни дня не работала, по-моему. Позднее, в девяносто втором, она родила Васю, моего будущего муженька-кретина. А в девяносто седьмом — Вику, избалованную дуру. Но это уже потом… А когда папа Ирины Сергеевны вернулся из Африки, решили они бизнес делать. Ну, как «решили»… Папа сказал, и точка. В общем, открыли фирму. А может, присвоили какую-то государственную, тогда же государственное имущество делили, как могли. Девяностые же. Все разворовывали. С этой фирмой — не знаю, но у них на сайте было написано, что работают они с пятьдесят какого-то года. Поэтому и думаю, что они что-то приватизировали, ни копейки не заплатив. Ну, и хозяином фирмы стал угадайте кто. Вернее сказать, стала. Ага, Ирина Сергеевна. А Артур Иванович — директор. Директор — хорошо, конечно! Но фирма-то все равно не его. А управлять ему. Да и представляете: жена — хозяин, а ты у нее работаешь по контракту… Не знаю, пытался ли он как-то по-другому это повернуть или отказаться… Да вряд ли. И кто его спрашивал? Папа сказал. Зять сделал. Затем и женился. Затем эфиопа и воспитывает. Затем и вообще всё. Всю твою жизнь, Артур Иванович, купили наперед. И все твои подписи директорские на договорах…

(Звонок телефона. Отвечает.)

— Алло… Да… Бли-и-ин… Я совсем забыла… Надо же еще подарок купить… Хорошо, что позвонила… Да… Ну да… Конечно буду… Да… Ладно, там увидимся… Давай, пока…

(Обращается ко мне.)

— Вот я дура, у подруги день рождения. Я совсем забыла. Ничего, если мы в другой раз продолжим?

— Конечно. Как вам удобно.

— Мне так неловко, только вроде бы начала что-то рассказывать. Зря время ваше отняла. Извините, что так… В другой раз, обещаю, все-все расскажу!

— Договорились! А насчет сегодня — вы и так многое сообщили, мне будет над чем подумать. В следующий раз…

(Конец записи.)

Я помню ее это «все-все расскажу», детскую жалостливую гримаску. В ней было что-то прелестное. Да, собственно, всё… Нельзя не влюбиться. Но все же нельзя. За этой детской непосредственностью прячется что-то более серьезное, то, до чего только предстоит добраться, а может быть то, до чего добираться не стоит. Как говорят, и хочется и колется.

Помню, тогда у меня складывалось двоякое впечатление: с одной стороны, как будто по — детски непосредственные (если можно так сказать) повадки, которые, кстати говоря, зачастую так нравятся мужчинам, а с другой — эта требовательность, это внимание к собственной персоне, эти порывы, эта жалость к самой себе. Что-то эгоистическое, что-то подчиняющее, что-то разрушающее. Может быть, эти выводы были тогда преждевременными, но все же именно так мне тогда казалось, и это еще больше заставляло меня быть осторожным: не поддаться соблазну, не влюбиться по уши. Хотя тянуло меня к ней невероятно.

Она же после этой нашей встречи не появлялась три недели, и я начал думать, что больше уже и не придет. Звонить ей я намеренно не стал.

…Ты приходишь в кафе чуть позже назначенного времени. Впрочем, еще не все гости собрались. Два стула пустуют. Ты подходишь к столу, именинница выбегает тебе навстречу. Вы обнимаетесь, целуетесь, ты вручаешь ей подарок.

— Ой, какая прелесть! — восклицает Ирина, заглянув в подарочный пакетик, и еще раз обнимает тебя.

— Всем привет, — говоришь ты, садясь за стол.

Все здороваются с тобой. Приглашенных немного, всего четверо, не считая тебя: Ксения, Юля и Наташа со своим парнем. Ирина говорит:

— Должны еще подойти Анжела с мужем, но они задержатся, так что давайте начинать без них.

— Давайте! — говорит парень Наташи и потирает руки. — А то есть хочется.

Все смеются. Он поднимает руку, чтобы позвать официанта. Как его зовут? Ты не можешь вспомнить, хотя где-то вы встречались и вас представляли друг другу.

— Андрею надо поесть, а то он будет злой, — говорит Наташа тоном, словно речь идет о ребенке, и гладит спутника по голове. — Мужчинам нельзя быть голодными.

Андрей… Точно, Андрей… Наташа, Наташа, такими пошлыми фразами ты его не удержишь. Посмотри на него. Он уже жалеет, что у него только два глаза и что спать сегодня придется только с тобой, а не со всеми, кто сейчас здесь за столом. А в этом случае он оставил бы тебя напоследок — если, конечно, вообще оставил бы.

Ты сидишь как раз напротив него. Смотришь ему в глаза, будто задавая вопрос: «Ну что, хочешь меня?» Он смотрит на тебя, и по его взгляду ты понимаешь, что стоит только руку протянуть — и он твой. Андрей, Андрей…

Официант приносит бутылку шампанского и бокалы. Открывает, разливает. Вы чокаетесь, говорите хором: «С днем рождения!», кричите: «Ура!!!» — и выпиваете. Шампанское ударяет в голову, ты обводишь сидящих за столом взглядом, немного задерживаешь его на Андрее и говоришь:

— А давайте сегодня напьемся!

— Ого!

— Алина!

— Андрей, наливай еще!

— Ну, Ирина, за тебя…

— Принесите нам еще одну бутылку…

Потом вы едете в клуб. Это не было запланировано, но в кафе много пили, и всем вдруг захотелось продолжения праздника.

В клубе совсем другое дело: громкая музыка, интимное освещение, энергия разгоряченных тел. Вы идете к стойке и заказываете текилу, шесть рюмок. Вас шестеро. Те двое, которые должны были прийти позже, так и не пришли. Что-то у них случилось. Впрочем, ни именинницу, ни остальных это не особенно расстроило. Ты бросаешь взгляд на Андрея, он смотрит на тебя, уже не стесняясь. Наташа этого не замечает. Она явно уже слишком пьяна. Выпиваете текилу и идете танцевать.

На танцполе жарко. Ты красива и знаешь это. Ты смотришь на Андрея, он на тебя. Ты понимаешь, что пора. Дальше откладывать нельзя. Ты хочешь его. Но скорее не потому, что он действительно так хорош (хотя Андрей, не отнять, выглядит мужественным и сильным), а потому что — азарт. Так нагло, прямо при всех, увести парня у знакомой — пускай и не подруги, но просто знакомой, — особое желание, прихоть, забава. Тем более что выбор исключительно за ним: уйдет он с тобой — значит, подруга ему и не нужна вовсе, а ты даже услугу окажешь. Ну и, в конце концов, хочется мужика. Сильно хочется, и именно так, порочно, с грязью…

Наташа изрядно напилась. Она как будто что-то ищет, затем долго смотрит в сторону, где туалет, и ты понимаешь, что сейчас она должна ненадолго отойти. Так и есть. Она подходит к Юле, что-то говорит ей на ухо, и они обе уходят. Ты смотришь на Андрея долгим взглядом, затем отворачиваешься и идешь к бару. Бар полукруглой формы, и ты подходишь с той стороны, которая как бы за поворотом, которую не видно с танцпола. Не должно быть видно. Ты понимаешь, что он смотрел тебе вслед и понял, куда ты идешь. Он идет к тебе. Подходит близко.

— Хочешь еще выпить? — говорит он тебе на ухо, так, чтобы ты услышала в окружающем шуме.

— Хочу, — отвечаешь ты, приблизившись вплотную.

Его рука как бы невзначай скользит по твоей талии и не встречает сопротивления: ты не отодвигаешься. Он наклоняет голову, смотрит на тебя. Вы целуетесь.

— Поедем отсюда, — говорит он.

— А как же Наташа? — спрашиваешь ты.

— Пусть остается…

— Ну нельзя же вот так…

— Вот так? — спрашивает он и целует тебя.

— Так… Я поехала. А ты… ты проводи Наташу, или оставь ее здесь, или вообще что хочешь с ней сделай… Только приедь и трахни меня… Ты понял?

Ты знаешь, что сейчас ему нравится приказной тон, — сейчас он очень уместен. Ты прижимаешься к нему и чувствуешь, как он возбужден, и понимаешь, что — приедет. Даже если для этого потребуется убить его Наташу — приедет.

Вы обмениваетесь телефонами, ты даешь ему свой адрес, возвращаешься на танцпол, прощаешься с подругами, отмечаешь, что Наташа еще не вернулась («блюет, наверное»), и уезжаешь…

Дома ты принимаешь душ, наливаешь себе вина, дежурная бутылка которого всегда стоит в холодильнике, понемногу пьешь и переодеваешься. Ты надеваешь черное короткое платьице и туфли на каблуках. Почему-то хочется именно так, в туфлях. Хочется немного красоты в этой обшарпанной съемной квартире. Красоты и грязи.

Ты открываешь дверцу шкафа, подходишь к зеркалу, смотришь на себя. Спрашиваешь:

— Нравится?

И отвечаешь:

— Мне тоже.

Закрываешь дверцу шкафа, садишься на диван. Вино бьет в уже затуманенную алкоголем голову, ты закрываешь глаза и представляешь комнаты роскошных отелей, затем открываешь — и видишь старые обои, еще более отвратительные в желтом свете люстры советского производства. «Грязь и красота». Сама эта мысль возбуждает.

Раздается звонок домофона. Ты допиваешь вино, относишь пустой бокал на кухню, кладешь его в раковину, открываешь дверь.

Он входит и с порога набрасывается на тебя. Твой вид сразил его окончательно. Это ясно. Мимоходом ты думаешь, что если прямо сейчас он не получит свое, то от возбуждения кончит прямо так. Эта мысль забавляет.

— Погоди, — говоришь ты и отстраняешь его. — Давай сначала выпьем. — И идешь в комнату.

Он за тобой.

— Вино в холодильнике на кухне. Бокалы там же, в шкафу. Неси.

Он приносит бутылку и два бокала, ставит их на стол и наливает вино.

— Садись, — говоришь ты.

Он садится рядом, дает тебе бокал.

— Ну, за что пьем? — спрашиваешь ты.

— За тебя! — говорит он.

«Ну да, чего еще следовало ожидать?» — думаешь ты.

Чокаетесь, пьете. Ты приближаешься к нему, целуешь в губы, затем шепчешь на ухо:

— Ну что, хочешь меня?

…Все закончилось быстро, чего и следовало ожидать. Он спрашивает:

— Где у тебя душ?

— Там дверь, около кухни… — отвечаешь ты. — Здесь не заблудишься. — И смеешься.

Он уходит. Ты наливаешь себе еще вина, включаешь музыку и ждешь его. Того, что было, тебе определенно мало.

Он возвращается, наливает себе, располагается на диване рядом. Ты смотришь на него, понимаешь, что пора его подзадорить, и спрашиваешь:

— Как там Наташа?

— Я ее отвез домой и уехал.

— Что ты ей сказал?

— Что ей надо выспаться.

— И все?

— Все. Она напилась. В такси уснула. Еле разбудил.

После некоторого молчания ты спрашиваешь вызывающе, глядя прямо ему в глаза:

— Правда, я дрянь?

— Да, — отвечает он.

— Дрянь и заслуживаю наказания?

Ты чувствуешь, как в нем что-то шевельнулось. Он еще пока не вполне понял, как расценивать твои слова, но его мозг уже отреагировал. Ты видишь это по его лицу, по изменению позы, по каким-то едва уловимым движениям…

— Давай же!

Он все понял…

— Иди сюда, сучка, — говорит он, крепко берет тебя рукой за плечо, затем за шею, кладет на диван лицом вниз и…

В первые несколько дней после нашего последнего разговора я скучал по Алине. Во-первых, мы все-таки стали ближе, потому что она начала что-то рассказывать, а во-вторых, сам этот рассказ показался мне интересным, и не потому, что он раскрывал какие-то психологические аспекты (по-прежнему не было ясно, зачем все-таки она ко мне обратилась и в чем конкретно состояла проблема, которую надо было решить), но потому, что был интересен сам по себе. А может быть, это она сама уже до такой степени смогла меня увлечь, что я готов был слушать из ее уст что угодно.

Я приходил на работу, делал свои повседневные дела, принимал других посетителей, если они были (однако без особого интереса), и где-то в глубине души ждал ее звонка. Сам я умышленно не звонил — не навязывать же свои услуги! А делать дружеские звонки я пока не решался. Едва ли тут шла речь о дружбе, да и я держался с ней, насколько это было возможно и уместно, официально, как и с любым другим пациентом. Но все же эта внешняя официальность никак не означала, что внутренне я настроен так же. А в душе мне хотелось с ней сблизиться, и я скучал.

Особенно я ожидал ее звонка на третий день. Спроси у меня кто, почему именно такой срок я назначил, может быть, я бы и не ответил. Скорее всего, это было связано с тем, что встречаться мы планировали как минимум раз в неделю, и следовательно, по истечении трех дней нужно было уже или встретиться, или назначить дату и время следующего визита. Кажется, логично. В подобных случаях мозг всегда придумывает какие-то как будто бы здравые объяснения и начинает ждать. А потом огорчается, когда не происходит того, что он сам себе выдумал.

Конечно, прежде всего тут играло роль то, что она мне понравилась как женщина. Если бы не это, то мне было бы все равно. Не в первый же раз люди не приходят на встречи, или отменяют их, или уходят и больше не появляются. Я всегда к этому относился без каких-либо эмоций, так сказать, с пониманием. А тут — другое. Тут интерес, и один из самых сильных интересов для мужчины — интерес к женщине. Интерес дикий, животный, который не заглушается моими предрассудками относительно того, что женщина уже была замужем, что у нее, возможно, даже есть дети, который не слабеет от подозрения, что она, вероятно, совсем не такой ангелок, каким хочет казаться, — интерес, практически никак не зависящий от мыслительного процесса и потому самый опасный, который может сгубить в два счета…

Однако вскоре случилось то, что изменило и мое отношение к этой ситуации, и вообще всю мою жизнь. Я встретил девушку. Да, знаете, как это обычно бывает: что-то происходит, когда этого совсем не ждешь. Нет, это было не то чтобы случайностью, но все же вышло как-то неожиданно.

А случайным мое знакомство с Катей не было потому, что какое-то время назад (еще задолго до встречи с Алиной) я ощутил в себе твердую убежденность в том, что мне пора уже завести серьезные отношения и, может быть, даже жениться, если повезет, и с этой целью я зарегистрировался на сайте знакомств. От этого сайта я на самом деле многого не ждал, но рассудил, что если такой способ знакомиться имеется, то будет не лишним им воспользоваться. Конечно, мне приходилось встречаться с разными женщинами, и в основном это происходило в дружеских компаниях, однако ничем серьезным, да и несерьезным, обычно не заканчивалось. А постепенно и эти встречи исчерпали свой потенциал: люди-то одни и те же, и если что не получилось сразу, то уже, считай, и не получится. Оставалась только надежда на то, что в какую-то из таких компаний попадет незнакомая, да еще и свободная девушка, и можно будет попробовать завести с ней дружбу и роман.

Однако время шло, а ничего такого не происходило. Прежние знакомые уже или не представляли интереса, или совершенно не интересовались мной, а новые, хоть и периодически появлялись, но, как это бывает, — то они для меня не такие, то я для них не такой. Смотришь и знаешь наперед: ничего не получится…

Короче говоря, так я и существовал в одиночестве, и ждал, когда произойдет чудо, и сам по мере возможности пытался наступление этого чуда ускорить. Таким ускорением был в том числе сайт знакомств. Я зарегистрировался на нем, листал анкеты девушек и писал им. И здесь тоже поначалу меня ждало разочарование.

То ли я не понимаю современных тенденций, то ли просто такие люди мне попадались, но вот что я заметил и до сих пор не могу дать этому подходящего объяснения. Находишь девушку и пишешь ей: «Привет. Как дела?» — ну, или что-то в таком духе. А в ответ вроде: «Ты ничего пооригинальнее не мог написать?» И это сплошь. Такой запрос от них: удиви меня с первого слова. Черт побери, да как мне тебя удивить, если я тебя не знаю совсем? А еще вот какая штука. На этом сайте, как оказалось, все счастливы. Я это понял, потому что некоторые все же на мой архаичный и немодный вопрос «как дела?» отвечали вроде того: «Да все супер. Вау. Лучше, чем у меня, ни у кого больше». И это вполне нормально: позитивное начало всегда приветствуется. Удивляло другое: при дальнейшем общении этот самый настрой сохранялся, преувеличивался или преобразовывался в то, что в ее жизни и без таких, как я, все замечательно.

— Давай встретимся.

— Зачем? Я не хочу отношений.

Или:

— Да меня и так все устраивает.

Или:

— Ой… я так устала от всего… даже не знаю, когда…

И я мог бы окончательно увериться в том, что морально устарел, но не стал торопиться с таким выводом. Останавливало меня то, что это было просто каким-то поголовным явлением (не мог же я вдруг стать таким неподходящим для всех), а еще то, что некоторые (и даже многие!) прямо в статусах писали: «Я одна и счастлива», «Устала от отношений», «Рассталась с парнем и чувствую себя замечательно».

В общем, в результате пользования этим сайтом популярность среди женщин, ищущих на нем счастья (или чего-то другого), я завоевать не сумел и запутался окончательно. С двумя, правда, случился-таки более или менее долгий диалог, и я даже пригласил их на свидание, но одна на мое приглашение не ответила, а вторая ответила, что согласна, но не пришла. После определенного количества таких попыток не то чтобы завести отношения, но хотя бы просто встретиться, посмотреть друг на друга и пообщаться, я испытал некоторое разочарование: вообще становилось непонятно, зачем они все сидят на сайте знакомств, если знакомиться не хотят.

И вот, не дождавшись звонка Алины и на четвертый день, пребывая в каком-то тоскливом настроении, я открыл этот сайт, начал листать фотографии девушек, остановился на одной, Кате, и написал. Через пару часов она мне ответила. Завязался разговор. Детали я, конечно, уже не помню, но могу сказать точно, что он был не напряженным и шел сам собой. Казалось бы, странно, но даже к чатам это применимо. Вроде бы не видишь собеседника и делаешь какие-то заключения только на основании пары строчек текста, но эти самые заключения, в сущности, точно такие же, как если бы вы общались вживую. Мозг рисует весь образ на основании этой пары строк. И далеко не факт, что созданный образ соответствует реальному человеку, с которым общаешься таким образом. Это, конечно же, очевидно, но меня очень радовал уже тот факт, что диалог хоть с кем-то получился и более того — был интересным.

Через несколько дней такого общения я предложил увидеться, и она не отказалась. Мы встретились вечером в парке, прогулялись, поговорили и, кажется, оба поняли, что общение нам стоит продолжить. Так между нами стали завязываться отношения, и через несколько свиданий мы уже начали (по крайней мере, я) считать себя парой. Интимной близости между нами еще не было и все ограничивалось только ухаживаниями, поцелуями и прочим в таком роде. Здесь я не спешил, и не потому, что мне не хотелось (это было бы странно), но скорее потому, что не привык кого-то тащить в постель на первом свидании. Да и намерения у меня были серьезные, а не просто переспать. Короче говоря, здесь я тоже проявил свой традиционный и, на взгляд многих, наверняка устаревший подход.

Как бы то ни было, отношения наши развивались хорошо, мне было комфортно, я был влюблен и рад этому. Об Алине я почти не вспоминал, а если и вспоминал, то скорее из любопытства: все же придет она еще или нет?

Запись от 18 апреля 2016 года

— Я такая дрянь…

— Почему?

— Ненавижу себя!

(Пауза.)

— Потому что нельзя быть такой!

— Что-то произошло за эти три недели? Честно говоря, я уж начал думать, что вы не придете…

— Можно ли быть с человеком, которого не любишь?

— Какой философский вопрос… Для начала надо определить, что такое любовь.

(Она повышает голос.)

— Ну вы же понимаете, о чем я!

— Может, и да. Но если говорить обо мне, то тут вот как. Я, пожалуй, умом могу это понять, но на личном опыте такое вроде как не испробовал. Отношения у меня, конечно, были. И не все идеальные. Иначе бы я, наверное, все-таки женился…

(Делаю паузу, затем продолжаю.)

— И, может быть, страсти — такой, знаете, чтоб голову сносило, — у меня не было, но в целом мои девушки мне нравились… Ну и все такое. Но это что касается меня… Вообще я вдруг почувствовал, что сегодня вы в роли психолога, а я вам рассказываю о своих переживаниях…

— А я с удовольствием вас приму как пациента. Я знаете как людей чувствую! И многие мои знакомые ко мне обращаются.

— Так вы тоже психолог?

— Ну вроде того…

(Пауза.)

— Нет, я нигде для этого не училась, диплома у меня нет, но друзья часто советуются со мной по каким-то вопросам, и я говорю им, как лучше поступить. Я много книжек на эту тему прочитала. И вообще мне кажется, что у меня природная склонность к таким вещам.

— Интересно. Но что тогда привело вас ко мне?

— Сапожник без сапог. Знаете, я в детстве думала, что врачи не болеют. Потому что они сами лечат. А потом поняла: они болеют так же, как и другие люди, и ходят к другим врачам лечиться. Вот и со мной то же самое.

— Ну да. Это правильно. Только барон Мюнхгаузен сам себя за волосы из болота вытаскивал.

(Смеется.)

— Вот пришла к вам, и хоть настроение поднялось.

— Обращайтесь.

(Пауза. Затем она говорит.)

— Ну вот любовь — это… это когда не можешь жить без другого человека. Это когда хочется раствориться в нем. Когда хочешь ему приготовить завтрак, а не когда просыпаешься, видишь его рядом и жалеешь об этом… О том, что проснулась. Почему так-то? Почему со мной? Никогда уже не будет нормально!

— Но если все так, то зачем нужны эти отношения? Может быть, мой вопрос не вполне корректен, но все же…

— После этой дурацкой свадьбы, потом развода… Такое чувство, что какое-то колдовство. Все заканчивается ничем. Вы только не подумайте, что я тут со всеми подряд и уже сто человек перебрала… Нет, почти никого не было… Мы познакомились, нас потянуло друг к другу. Сразу. Видишь и думаешь: мое! Но, блин… Потом понимаешь, что ошиблась. Вот дура! В очередной раз так вляпаться! А теперь он приходит, а я… Я не хочу.

— Тогда зачем вам это?

— Я не знаю. Не знаю… Я запуталась. Думаете, надо расстаться?

— Я не могу судить. И не могу такое советовать. Вам решать. Но если отношения не доставляют удовольствия, зачем тогда они нужны?

(Пауза. Затем она говорит.)

— Мне кажется, все это в наказание… Наверное, я этого заслуживаю. А раз так, то пусть будет.

— Наказание за что?

— За все…

Конец записи

Конечно, разговор на этом не закончился, но, по сути, дальше ничего интересного не было: все одно и то же, одна и та же абстракция, одни и те же мысли, только в тех или иных вариациях, одни и те же лозунги и ничего конкретного. То вроде как он не тот, а потом вроде как она не та, а потом — может быть, надо время, а потом — надо решить другие проблемы, потому что они мешают нормально жить и все из-за них… Такая вереница перебивающих друг друга мыслей и ничего понятного.

Перед тем как уйти, она сказала, что обещает больше так внезапно и надолго не пропадать, а если и нужно будет сделать вынужденный перерыв в нашем общении, она обязательно скажет заранее. Завила она это несмотря на то, что я ни в чем ее не упрекнул и вообще никак не обсуждал произошедшее: личные чувства нельзя принимать в расчет, а с профессиональной точки зрения какие могут быть претензии?

Мы договорились встретиться через неделю, и она ушла. А дальше случилось странное.

Я понял: несмотря на то, что у меня теперь была Катя (пусть наши отношения еще и не достигли своего пика), несмотря на то, что встретил я Алину внутренне весьма равнодушно и во время встречи не испытывал ничего, — сейчас, когда не прошло и пяти минут после того, как она ушла, я уже скучал по ней. Странное дело. Странное и неприятное.

…Ты приходишь домой, переодеваешься в домашнюю одежду (футболку и шорты), заходишь на кухню. Включаешь чайник. Открываешь холодильник. Там пусто.

— Надо заказать… — говоришь сама себе.

Пустое состояние холодильника — обычное для этой квартиры. Наполнять его попросту некому, кроме тебя, а ты не привыкла этого делать: оставшаяся из прошлой жизни привычка. Только там были деньги, ужины в ресторанах или каждый раз заказ еды. Теперь же не до такой роскоши. А потому утром завтрак — хлопья с молоком, в обед — перекус на работе в местном буфете, вечером — как придется: готовая еда из магазина, изредка, если финансы позволяют, — поход в кафе или заказ еды домой, а часто — вообще ничего, если есть не хочется. Сегодня же есть хочется, а значит, надо идти в магазин или заказать. В магазин идти желания никакого, да и еда там не такая вкусная: готовый ужин для разогрева в микроволновке — дрянь!

Звонит телефон. Ты берешь трубку. Это Андрей. Говорит, что хочет приехать. Ты отвечаешь вяло, и суть твоих слов сводится к тому, что при собственном безразличии выбор ты оставляешь за ним:

— Хочешь — приезжай.

Он говорит, что соскучился. Ты отвечаешь:

— Ага.

Так и не дождавшись хоть какого-нибудь приятного отклика, он говорит, что будет минут через двадцать, и вы прощаетесь.

Вода в чайнике закипела. Ты достаешь чашку, насыпаешь заварку зеленого чая, заливаешь кипятком, ставишь чайник на место и с чашкой в руках подходишь к окну.

— Восемнадцатое апреля — никому не верю, — почему-то говоришь ты.

Внизу, во дворе, играют детишки. По дороге из школы застряли в этом дворе, побросали портфели и гоняются друг за другом.

До тебя доносятся голоса:

— Ты вóда…

— Нет, ты вóда!..

— Ребята, держи его!..

— Ах-а-ха-а-а!!!

–…Алина!

Это не детский голос. Ты прислушиваешься.

— Алина!!!

Это мужской голос. Это он. Ты делаешь вид, что не слышишь и продолжаешь играть.

— Алина, домой!!!

«Не пойду я никуда», — думаешь ты и кричишь:

— Юля! Юля! Эй! Догони меня! Ах-а-ха-а-а…

Вдруг кто-то хватает тебя за руку. Крепко. Ты так увлечена игрой, что не можешь остановиться и пытаешься бежать дальше, но не можешь: руку крепко держат. Ты поднимаешь голову: отчим.

— Пусти меня!!!

— Алина! Я долго буду тебя звать? Домой! — говорит он сурово.

— Не пойду! Я не пойду с тобой!

— Куда ты денешься! — говорит он.

Лицо его искажается злобой. Он тащит тебя домой.

— Отпусти меня! Я не пойду с тобой! — кричишь ты.

Конец ознакомительного фрагмента.