Потерянное имя. Приключения, поиск себя. Что может подсказать тень твоего имени…

Вета Ножкина

Имя – отпечаток человека, его след. Найти человека, важного для тебя, значит одно: ступить на его путь. Многие ищут свою дорогу, а в ней – тайну своего наречения. В поиске находится и главный герой романа «Потерянное имя». Ему помогают и противостоят – территории разных стран, туннели вероисповеданий, любовь и даже злостные надругательства мошенников, посягнувших на его жизнь. Раскрыть тайну непросто, как непросто понять человеку себя, неважно, в каком возрасте – в 18 или в 60 лет.

© Вета Ножкина, 2021

ISBN 978-5-4474-1795-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Прощай, Америка

Самолёт набирал высоту. Щекотало в груди и голове от перепада давления. Микаэл, скосив глаза вправо, в сторону иллюминатора, зацепился за первую попавшуюся мысль о взлёте, и начал её раскручивать: «Если перенести модель полёта на человеческую жизнь, то взлёт, наверное, подобен родам… Перегрузка… Через несколько часов я стану вновь народившимся… Воспоминания — удивительная штучка: хаосно скачут от картинки происходящего вокруг, отталкиваясь своими тоненькими жгутиками и улетая по своей гуляющей траектории в прошлое или бессознательное. Там, в бешеной скорости не успеваешь сообразить — комфортно тебе или нет, и вообще, присутствуешь ли там… Неудобно рассматривать через соседку происходящее за стеклом иллюминатора. К тому же иллюминатор почти на уровне её еле прикрытого впечатляющего бюста. Соседка может подумать, что он пялится на её прелести. Но Микаэл не такой. Он — скромный. К тому же — учёный. Он уже десять лет работает в научно-исследовательском институте. Ему интересно анализировать всё происходящее. «И зачем ей такой заманчивый вырез на платье? Нет, надо думать о другом… например…". Он наблюдал за движением облаков за иллюминатором, как раз одно расслоилось, отрываясь клочьями и ровными резаными слоями, изогнулось волной, закрутилось спиралью, маня за собой другие облака, и тут самолёт слегка накренился, предоставив на обозрение новые формы. Специальность Микаэла вовсе не связана с облаками, она более земная, глубинно-земная — растения и их адаптация к различным климатическим условиям. «Вот облако, похожее на его любимое растение — Мисадимиус долголетний. Широколистное, с величественно-утончённым стеблем, покрытым узелками, в которых и кроется секрет его десятилетнего исследования. Взгляд потянул линию сопоставления куда-то дальше-выше… Микаэл вытянул шею. Соседка по креслу повернула голову и уставилась на молодого мужчину, который, по её мнению, с самого взлёта вёл себя крайне странно, не сделав ни одной попытки заговорить с ней. Микаэл от удовольствия рассматриваемой картинки приоткрыл рот, брови поднялись, и в этот момент услышал откашливание. Он перенёс взгляд на глядящую на него в упор соседку. Плечи его тут же опустились, вжимая тело в кресло, а на лице растянулась извиняющаяся улыбка:

— Извини-те…

Оповещающее табло звякнуло предложением расстегнуть ремни безопасности. Микаэл нащупал на подлокотнике кнопку и откинул спинку кресла, закрыл глаза и представил себе продолжение движения облаков… «Вот ведь как необычно устроена наша планета — люди научились вмешиваться во многие процессы. Научиться бы управлять стихиями — тогда человека можно было бы назвать всемогущим. А так — кто мы? Кто я?…».

Одно на другое набежали воспоминания предшествующих поездке событий. Вот он у себя в лаборатории — открыл контейнер с экспериментальными экземплярами ростков Мисадимиуса. Они уже неоднократно подвергались воздействию пониженной температуры. И — о, чудо! — за последние восемь лет исследований, это уже вторая проба с положительными результатами. Значит, сможет его растение, так необходимое фармацевтике и медицине, дать размножение в резко континентальных условиях, непривычных для неё по климату Америки. Вот его дружески хлопает по плечу генерал — он же ректор исследовательского института разведывательного управления, — и вручает Микаэлу конверт с заданием.

Моника, конечно, ничего не поняла из того, что пытался объяснить ей Микаэл об отъезде в российскую глушь на продолжительное время. Моника темпераментно поскандалила, собрала вещи и, высказав Микаэлу все претензии, кинув напоследок — «неудачник и… крючок», хлопнула дверью.

Микаэл себя не считал неудачником, и почему «крючок» — не понял, поэтому улыбнулся вслед Монике. Запинаясь о раскиданные по квартире вещи, подошёл к окну, чтобы то ли помахать напоследок, то ли просто запечатлеть убегающую теперь уже бывшую невесту. Но почувствовал, что, наверное, это будет неправильно ею расценено, и уже поднятую для взмаха руку, он прижал к губам. Моника бросила взгляд в окно…

— Паршивец… он даже расставаться не умеет, — крикнула она.

Затем изобразила на вскинутой руке кукиш с выставленным пистолетом средним пальцем, демонстративно хлопнула дверью машины и резко рванула с места…

— Мне томатный сок, — услышал Микаэл женский голос справа.

Открыл глаза, видя, как стюардесса передаёт бокал с соком соседке. И в этот момент у Микаэла до нестерпения зачесалось в носу:

— А-а-апчхи… — рука автоматически потянулась, чтобы прикрыть рот, но навстречу руке попался стакан с томатным соком, который волнообразно понёс движение поднимающейся красной жидкости, превращая её, как в замедленной съёмке, в заострённые по краям шпили. «Плюм» — жидкость плюхнулась на лицо.

— Извини-те… — произнёс Микаэл, облизывая губы, и чувствуя, как струйка потекла по коже на груди, просочилась через его лимонного цвета рубашку, подаренную на прошлый день рождения мамой.

— Это вы меня извините, — залепетала соседка, пытаясь салфеткой вытереть растекающийся сок на лице и руках Микаэла.

— Я вас… простите… — Микаэл даже слегка обрадовался, разглядывая соседку и убеждаясь, что на неё не упало ни капли.

Стюардесса виновато смотрела на Микаэла:

— Пройдите, пожалуйста, в туалетную комнату, я вам принесу во что переодеться…

— Спасибо, — сказал Микаэл и стал вытаскивать себя из кресла.

Сидящие рядом не могли упустить такой развлекающий момент полёта, поэтому, кто сочувствующе, кто брезгливо, а кто оценивающе — пялились одновременно на стюардессу, Микаэла и его соседку.

Протискиваясь по узкому проходу к туалетной комнате, Микаэл старался не задеть никого своим лимонно-красным нарядом. Но так затекли от долгого сидения ноги — ведь полёт длился уже около трёх часов, — что Микаэл не удержался в какой-то момент, еле сдерживая подступившую судорогу в голени, и повалился на сидящего пассажира.

— Куда прёшь!? — раздался злой баритон, и вслед ему вторящее писклявое сопрано:

— Поосторожнее… не видите, люди сидят…

— Извини-те, извините, — скалил улыбку Микаэл.

Очередь стоящих в туалет расступилась, пропуская облитого соком вперёд. Микаэл почувствовал неловкость, но воспользовался предоставленным правом. Как только он запер за собой дверь — выдохнул и опустился на крышку унитаза.

— Oh my God…

Снимая рубашку, он смотрел на себя в зеркало и, как на автомате, стал повторять инструкцию — «…агент не должен привлекать к себе внимание. В создавшейся критической ситуации необходимо соблюдать спокойствие и выдержку… Спокойствие и выдержку».

В дверь постучали:

— Простите, господин э… Возьмите чистую рубашку, и передайте мне запачканную…

Микаэл уже разделся. Открыл дверцу, к нему просунулась рука с пакетом. Микаэл забрал предложенное. Рука не исчезла, и веерные движения пальцев показали — сделать чейнч. Лимонно-томатный цвет растворился за закрытой дверью. И в этот же момент загорелась красная лампочка с надписью «Вернитесь на своё место. Пристегните ремни». Самолёт стало подтрясывать. Ощутимая вибрация не давала равновесия. Микаэл взял в зубы пакет с футболкой, нашёл пять точек опоры и в таком положении решил переждать турбулентность. В дверь настойчиво постучали и послышался голос той же стюардессы:

— Вернитесь на своё место!

— Ооуу, — проговорил сквозь пакет в зубах Микаэл, потом попытался осторожно положить его на трясущуюся полку рядом, но пакет упал, а освобождение рук шатнуло и самого Микаэла, ударив об одну стенку, потом о другую.

— С вами всё в порядке? — верещала за дверью стюардесса.

— Я не могу! Я не одет… — почти прокричал Микаэл.

Минуты через три турбулентность закончилась. Микаэл достал предложенную футболку. Она оказалась красного цвета. Микаэл ещё раз покрутил в голове инструкцию «одеваться скромно, не привлекая к себе внимания», вздохнул, надел её и вернулся на своё посадочное место.

Оставшуюся часть дороги Микаэл попробовал провести в полудрёме — «не привлекать внимания… не привлекать внимания…». Соседка ёрзала в кресле, то закрывая, то открывая шторку иллюминатора, громко вздыхала, поглядывая в сторону Микаэла и пыталась завести разговор:

— Вы простите меня. Так неловко! Так неловко!

— Ничего, ничего… — сказал Микаэл и прикрыл глаза, давая понять, что ему хочется спать.

— А, может быть, вы пересядете к окну? — слегка притрагиваясь к плечу Микаэла, тихо проговорила соседка.

— О, нет-нет… — Микаэл открыл глаза, и даже слегка испугался неожиданному предложению.

Он нахмурил брови. Снова закрыл глаза. И уже было, сосредоточился на сне, как вдруг в голове его пронеслась мысль: «А что, если она таким образом попросила его пропустить её, например, в туалет, а он не догадался…».

Микаэл сглотнул воздух. Открыл глаза, потянулся. И, как бы невзначай, предложил соседке:

— Давайте меняться! Вы не против?

— Да… я конечно… — начала лепетать соседка, уже приподнимаясь из кресла.

Микаэл галантно вышел в проход кресел, предполагая, что соседка выйдет вслед за ним. Но она просто переползла в кресло Микаэла, давая понять, чтобы он протиснулся на своё сиденье через неё. Ситуация была более чем невнятна.

«Перешагнуть? Но это неприлично! Попросить её встать? Это крайне неприлично…»

— Проходите-проходите… — указала соседка, и, видя смущение на лице Микаэла, привстала, высвободив узкий проход.

Микаэл, протискиваясь, почувствовал дыхание соседки и лёгкий её вздох, перетянутый жеманной улыбкой:

— А-ах… ничего-ничего, проходите…

«А она — ничего…» — подумал Микаэл, разглядывая и даже ощущая уже совсем близко поднимающуюся вместе с дыханием грудь соседки, которая на мгновение замерла.

Как собака, швыркая носом, дама обнюхала соседа и, на выдохе, вытянула из себя:

— Вам так идёт красный цвет…

— Хм… — только и произнёс Микаэл, сконфузился и как можно быстрее плюхнулся на теперь уже своё новое место.

«Вот, всегда так, — думал он, — Надо бы быстро сообразить, что сказать в ответ, чтобы она увидела, какой он умный, но почему-то это никогда не получается…». Микаэл с чувством обречённости вздохнул, а соседка в это время отвернулась, разглядывая сидящих напротив пассажиров.

Ничего более не оставалось, как уткнуться в иллюминатор. Облачность уже успела слегка рассеяться, оголяя то там, то сям серо-синее поле океана.

Микаэл, разглядывая рисунок водной глади, опрокинулся в воспоминания и даже защемило от желания, как в детстве, вернуться домой.

Мама иногда называла его «Мишенька». И от проговаривания ею этих пряных букв хотелось уткнуться в её грудь, подёргивая носом блаженный запах младенчества. Отчиму это имя не нравилось, и он дразнил пасынка, ставя ударение на второй слог — «Мисе/нька, Мисе/нька…». Микаэл убегал в сад и плакал, сидя под своим любимым раскидистым деревом делоникса, дарящего в долгом цветении свои кровавые, или как мама говорила «кумачёвые» краски. Там она его и находила. Успокаивала и обязательно что-нибудь рассказывала из картинок прошлой жизни. И охотно, в сотый раз по просьбе Микаэла — об отце его, который был из русских иммигрантов, и который после рождения Микаэла куда-то исчез. Мать была уверена — он вернулся на родину, потому как много ностальгически рассказывал о ней. Вестей никаких об отце не было. Но мать не держала на него зла, помня своих родителей, которые сами приехали в Америку из России в семидесятых, и, вживаясь в новое общество, много сладких историй рассказывали ей об СССР. К тому же, вскоре мама вышла замуж за своего начальника по службе, коренного американца, который не мог иметь детей, потому сам предложил усыновить Микаэла. Повзрослев, юноша очень легко поступил в институт. Его всегда привлекали естественные науки. Мать рассказывала, что и его родной отец занимался разведением необычных сортов растений, и видимо, Микаэл унаследовал что-то от отца, с удовольствием занимаясь экспериментами. А после института он легко поступил в магистратуру, потом в аспирантуру. И когда ему предложили завербоваться в американскую разведку и работать на благо нации, Микаэл воспринял это как само собой разумеющееся — работать на интересы родины.

— Господин э…, возьмите… — Микаэл открыл глаза и улыбнулся.

Наклонясь через соседку, стюардесса ему протянула чистую отутюженную лимонную рубашку:

— Простите, очень прошу, за неудобства… Вы можете оставить у себя футболку… И если можете, ещё раз простите…

— О, да… то есть, нет. Спасибо, — бормотал Микаэл и прятал глаза, принимая рубашку из рук стюардессы.

— Хм, — хмыкнула соседка, провожая взглядом удаляющуюся стюардессу, — А я бы пожаловалась куда надо… Какое у неё имя на бэйдже? Кажется, Алевтина… Надо бы записать. Если её и не уволят, так может, мне компенсацию какую дадут…, — помолчала и добавила, — За доставленные неудобства.

— О, что вы, нет! — возразил Микаэл и снова вспомнил инструкцию «не спорить, не привлекать к себе внимания», и отвернулся к иллюминатору, так и не выпустив до самой посадки из рук лимонную рубашку, упакованную в прозрачный пакет.