Слендермен

Аноним, 2018

Лорен Бейли исчезла. Ее одноклассники в ужасе. Девушку не могут найти родители и полиция. Только Мэтт Баркер, друг детства Лорен, догадывается, где она может быть. Он видит пугающие сны: черное небо, темный лес и странный мрачный силуэт между деревьями… Он знает, что это фигура Слендермена. Мог ли Слендермен забрать Лорен? Разгадка складывается фрагмент за фрагментом: из дневниковых записей Мэтта, онлайн-переписки, газетных заголовков и сновидений. Вымысел или правда, кошмар или реальность? Сможет ли Мэтт Баркер узнать правду, пока Слендермен не нашел новую жертву?

Anonymous

SLENDER MAN

Originally published in the English language by HarperCollins Publishers Ltd. under the title Slender Man © 2018

Translated under licence from HarperCollins Publishers Ltd

Серия «trendbooks thriller»

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2019

* * *

Добро пожаловать!

Не принимай близко к сердцу, но ты мне не очень-то нравишься. Я не вижу смысла в твоем существовании, меня бесит, что приходится тратить на тебя время. Если честно, мне тебя навязали, ты для меня обуза, которую придется терпеть, пока не удастся от нее избавиться. Но это все ненадолго, так что черт с тобой!

Погнали.

Двенадцатое марта

Дорогой дневник…

Видишь, бред какой-то. Зачем обращаться к дневнику так, будто это бабушка, которую ты видишь пару раз в год? Я понимаю, не мне об этом рассуждать в моей-то ситуации, но… Когда ты начинаешь разговаривать с неодушевленными объектами как с людьми, похоже, пора проверить, все ли винтики у тебя как следует затянуты. Но, может, я и ошибаюсь. В любом случае давай попробуем еще раз.

Двенадцатое марта

Первая запись в журнале

Так-то лучше. Намного лучше. Когда я слышу слово «дневник», я представляю себе ярко-розовую плюшевую книжечку — такую, с замочком и с ключиком, которая живет под подушкой у двенадцатилетней девочки, чье сердце полно надежд и секретов. Не вордовский документ на рабочем столе MacBookPro, созданный только потому, что психотерапевт сказала это сделать.

Она думает, что писательство пойдет мне на пользу, что оно поможет все упорядочить. Она думает, я сам себя удивлю. Пожалуй, есть вероятность, что она права, но я особо надеяться не буду.

Я себя уже давно не удивлял. Я хожу к доктору Каземиро раз в неделю, по вторникам, во второй половине дня, после школы. Меня родители заставили. Мне уже довольно давно снятся кошмары; мама говорит, я кричу во сне. Но в глубине души мне кажется, что причина не в этом. У всех друзей моих родителей хотя бы один ребенок посещает психотерапевта. Мои, видимо, просто устали выделяться. Я спросил у них, почему — раз уж они так волнуются из-за моего сна — меня не отправили к нормальному сомнологу, и мама сказала: она думает (и тут я ее процитирую), «что всегда лучше добраться до корня проблемы и что никому не повредит провериться на адекватность». До сих пор не знаю точно, что она ожидала услышать в ответ.

Короче. Я спросил у доктора Каземиро, о чем она хочет, чтобы я писал. Надо ли мне реально вести дневник и фиксировать в нем все: что я делал в течение дня, куда ходил, с кем разговаривал… И она сказала, что хочет, чтобы это была моя отдушина для персональной рефлексии. Я так понял, я могу сам решать, о чем писать. И это, если честно, облегчило мне задачу.

Должно быть, психотерапевтам приходится нелегко. Думаю, смысл их работы не в том, чтобы просто сказать, что с человеком не так, а в том, чтобы помочь ему понять себя. Но тут еще важно то, достаточно ли человек смел для того, чтобы взглянуть на себя так же строго, как он смотрит на других. Не знаю, много ли таких действительно, по-настоящему смелых людей. Все хотят легких ответов и таблеток, от которых им станет лучше.

Сегодня, мне кажется, особенно тяжело: если ты дашь пациенту совет и он окажется бесполезным, то на тебя наверняка подадут в суд. Это, должно быть, очень обостряет профессиональное чутье. Или, наоборот, напрочь отбивает охоту хоть что-то делать. Наверное, именно поэтому она говорит «Давай еще об этом побеседуем» раз пятнадцать за час.

В конце концов мне все же удалось выжать из нее несколько намеков на темы, о которых, как она думает, мне было бы полезно писать, — семья, друзья, школа, свободное время. Ничего такого, о чем я бы сам не догадался, но уже хоть что-то. Так и быть, сделаю то, что она сказала.

Знаете, как это бывает в книгах и фильмах, когда герою предназначено сделать то, о чем он и не догадывается? Как Люку Скайуокеру суждено стать великим джедаем и привести повстанческий альянс к победе, но он об этом не знает, потому что живет на Татуине. Или как Фродо суждено уничтожить кольцо всевластья в Роковой горе, а он думает, что всю жизнь проживет в Шире.

Есть целая научная теория про это, называется «Путь героя»: люди, живущие ничем не примечательной жизнью, вдруг совершают нечто великое, становятся частью чего-то большего, чего-то более значительного, чего-то, что они себе и представить не могли.

Наверное, именно поэтому эти истории так популярны. Всем хочется верить, что они важнее, чем кажется, что в любой момент может произойти нечто невероятное и все перевернется с ног на голову. Тогда-то они выдохнут с облегчением: они-то всегда знали, что особенные, в глубине души всегда знали, и все разочарования, и все дерьмо, и все унылые, безнадежные дни — все было не просто так. А что до меня, то мне предназначено стать юристом. Круто, да? Это просто изменит весь мир.

Я рассказал это доктору Каземиро во время нашего первого сеанса, когда мы с ней еще были на этапе «давайте познакомимся получше». Она ответила, что я могу сделать со своей судьбой все, что угодно. Но это лишь еще одно подтверждение уже известного мне факта: можно быть одновременно очень умным и очень глупым.

Конечно, технически я могу делать со своей жизнью все, что мне угодно. Америка до сих пор, типа, свободная страна, я белый мужчина, у меня богатые родители, я хожу в хорошую школу — у меня есть все преимущества, которые только можно представить. Но мои возможности — как и у всех прочих — ограничены. Люди не любят говорить об этом, потому что это идет вразрез с панамериканской мечтой о меритократии, с идеей о том, что тебя от мечты отделяют лишь труд и прилежность. Это, если честно, полный бред.

Мой папа юрист. Из четырех моих бабушек и дедушек трое юристы. Это у нас семейное. Это у нас в крови.

Моя мама не стала юристом, но только потому, что забеременела мной и так и не окончила юридический. К тому времени как я родился, папа стал самым молодым партнером в фирме, и, видимо, они с мамой решили, что ей нет необходимости возвращаться к работе. Впрочем, я все равно вижу ее не чаще, чем папу: она входит в дюжину советов, которые руководят разными благотворительными и некоммерческими организациями, и мне частенько кажется, что она работает даже больше, чем папа.

Следующей осенью мне идти в колледж, но не думаю, что папа вообще станет разговаривать со мной о том, какую специальность мне выбрать. Этот разговор вообще не будет иметь никакого значения, потому что путь, который папа выбрал для своего единственного сына, был высечен в камне, еще когда я плескался у папы в яичках. А что, если я скажу, что не хочу после школы идти на юридический? О, это будет действительно неловкий разговор.

Взгляните на это вот с какой стороны. На дне океана, там, куда могут спуститься только самые крепкие субмарины, у которых стекла в иллюминаторах толще пятнадцати сантиметров, обитают всякие твари. Они выглядят гораздо более странно, чем чудища из фильмов и книг, так, будто их, обдолбавшись кислотой, нарисовал в своем блокноте чувак, придумавший Чужого. Там, на дне океана, такое давление, что за наносекунду раздавит человека, но тварям, о которых я говорю, это только на руку. Они привыкли к этому, потому что ничего другого никогда не знали.

Короче. Доктор Каземиро любит говорить о моих родителях. ОБОЖАЕТ говорить о них, если честно, хотя я до сих пор чешу затылок, пытаясь понять, как на качество моего сна влияет то, чувствую я материнскую любовь или нет.

Ну то есть я мог бы соврать и сказать, что родители не обращают на меня внимания, что они бьют меня или что папа меня насиловал, когда я был маленьким… Но доктор Каземиро с ними встречалась и не купится на это. Уверен. Ни единого шанса. Они просто слишком скучные, и у них внутри нет ничего темного, даже там, глубоко, где никто не видит.

Правда (не менее скучная) в том, что мои родители милые, добропорядочные и уважаемые люди. Да, они, пожалуй, работают больше, чем следовало бы, и иногда мне действительно кажется, что им до меня нет дела, но покажите мне американского подростка, который порою не чувствовал бы того же самого! Если вы и найдете такого, то у него, значит, нет родителей, а это совсем другое дело.

Джейми говорит, мне повезло, что мама с папой все время заняты, что у них так много дел, он постоянно повторяет это. Его папа гораздо старше моего, он прошлой осенью вышел на пенсию, и они с мамой Джейми решили, что полностью посвятят себя родительству на ближайшие пару лет, пока их сын не выпорхнул из семейного гнезда. Теперь домашку Джейми делает на кухне и родители ему помогают. Еще они вступили в родительский комитет в «Райли» и теперь ездят на все экскурсии в колледжи. А когда Джейми дома тренируется писать итоговые тесты, мама стоит рядом с секундомером. Джейми говорит, это его просто душит.

Сказать, что Джейми для меня самый-самый лучший друг, — это как-то слишком по-девчачьи. А если бы я называл его бро, то это означало бы, что я сам из тех придурков, которые используют слово «бро». Мне всегда нравилось «дружище», но, думаю, его не стоит произносить вслух, если ты не Джейсон Стэтхэм.

Джейми — мой ближайший друг. Вот. Так нормально. Не то чтобы мы все время проводили вместе. Да так вообще никто не делает. Бывало, мы почти не виделись неделями и даже месяцами. Как-то Джейми сломал лодыжку, когда играл в лакросс, а меня затянуло в World of Warcraft. А еще он одно время встречался с Люси Голдман и постоянно ходил с такой дебильной улыбкой, будто до него еще никто не заходил дальше обнимашек.

Но вообще мы довольно близко общаемся. Он пересылает мне все тупые приколы, которые находит в интернете, а я отправляю ему названия фильмов, которые он должен был посмотреть, но почему-то не посмотрел, мы обмениваемся комиксами и музыкой, сплетничаем о том, что происходит в школе (иногда даже о том, что случилось всего пару минут назад). Ведь важны не события, важен их гиперподробный разбор после. Это же очевидно.

С Лорен мы тоже все это делаем, только об этом почти никто не знает. Она мой самый давний друг, хотя теперь все уже не так, как было раньше, особенно на публике. Мне кажется, в «Райли» почти никто не знает, что мы вообще знакомы, и, что самое странное, думаю, нам обоим это даже нравится. Наши родители дружат, и лет до восьми мы с Лорен были очень близки, как бы нелепо это теперь ни звучало. Одно время мы учились в разных школах, и, когда оба попали в «Райли», у каждого из нас уже был свой мир. Но мы до сих пор постоянно переписываемся, и она, чтобы не пугать своих друзей, показывает мне всю крипипасту и жуткие кровавые фотки, которые находит в интернете. А я могу потакать своей одержимости «Ривердейлом», не объясняя при этом Джейми, что не сошел с ума.

И нас это устраивает, я вам хочу сказать. В школе мы вообще не признаем друг друга. И это нормально. Потому что (и я не преувеличиваю) «Райли» — это сборище мелочных отбросов, которые любому готовы перемыть кости, просто выгребная яма. И это еще мягко сказано. В основном, конечно, там все так же, как и в других школах: кто кого трахнул, кто что сказал, кто что сделал — вся та ерунда, которая минут пять кажется невероятно важной. Но все же «Райли» — это «Райли», и иногда говно на вентилятор прилетает с неожиданной стороны. Как-то раз одна девчонка из моего класса пошла в медкабинет, чтобы ей там промыли желудок: она отмечала вручение Tony маме.

Примерно четверть выпуска 2010 года (а они были официальными королями и королевами школы) после экономического кризиса 2008 года писала заявления на бесплатные обеды и искала компании, которые согласятся оплатить их высшее образование по целевому договору.

В прошлом семестре двое ребят, которые учатся на год младше меня, исчезли, после того как в Демократической Республике Конго произошел переворот и их отец сбежал в Швейцарию, прихватив с собой половину ВВП страны. Сегодня они в школе — завтра в самолете.

Так и живем. Никто не знает, что принесет нам будущее. Мысль избитая, но это правда. Никто понятия не имеет.