Крылатый Ян

Анна Шашкина, 2023

Эта история о крылатом Яне, добром и отважном юноше, мечтающем облететь все земли Королевства Поднебесных птах и увидеть своими глазами, что лежит за его границами.Маленький Ян, к удивлению для родителей, появился на свет с крыльями. А ведь в деревне горбатых уже около сотни лет никто с крыльями не рождался. Мальчик стал изгоем, но его мечты не дают ему унывать. Он верит – когда-нибудь он взлетит высоко в небеса и будет свободно летать по всему миру.Но на пути к своей мечте Яну придется встретить много испытаний: покинуть родительский дом, стать помощником ведуна Светобора, усмиряющего нечисть, и решить, готов ли он ради сохранения своих крыльев заплатить высокую цену.

Глава 4. Рожденный летать ползать не хочет.

Тяжело стало Яну одному. Никто дело дяди продолжать не стал — «зимние чтения» оборвались на середине азбуки. Ян вечерами один приходил в холодный дом, уставленный книжными шкафами под потолок, долго разжигал печь, зябко кутаясь в кафтанчик, пряча по очереди свободную руку в карманах. Затем при свете огня печки и маленького огарка свечи на столе приступал к чтению. Дом, построенный из толстого бруса, часто пугал Яна неожиданным стоном или скрипом — ветер пробирался в щели похозяйничать в опустелом жилище. Чтобы не отвлекаться на призрачные отзвуки, Ян иногда начинал читать вслух, с выражением, расхаживая по читальне. Когда история в книге была забавной, на душе мальчика становилось тепло и весело. И он на миг совсем забывал о своем горе и одиночестве.

Яну шел десятый год. За зиму крылья подросли, вытянулись до середины бедра. Оставаясь один в библиотеке, Ян раскрывал крылья полностью и пытался разглядеть их в маленькое зеркало на длинной ножке, сделанное из отполированной стали. Зеркало было у дяди реликвией, оставшейся от прапрадеда, который был среднекрылым мастером по ковке — изготавливал мечи, ножи, вилы и другой инструмент. Сам плавил металл, соединял в разных пропорциях, а затем выплавлял и вытачивал филигранные вещицы. Так рассказывал дядя, а ему — его дед, которого он застал еще живым в глубокой старости. Зеркало не отражало целой картины, только маленькие кусочки, отдельные перышки. Но Ян и увиденному радовался и вдохновлялся. Его намерения крепли вместе с растом крыльев.

Весной, когда снег полностью сошел, и вода в озере посветлела, мать взяла Яна помогать со стиркой. Пока она полоскала белье на причале, он зашел в холодную еще воду по колени, закатав штанишки, и раскрыл крылья на полный размах. Зачарованный, он внимательно глядел на свое отражение, переливающееся бликами солнца на мелкой ряби воды. Легонько взмахнул, всего на локоть в размах, но с восторгом ощутил, как его босые ноги отрываются от ила, и все тело вытягивается вверх, к чистому лазурному небу.

— Ян! Иди сюда! Нечего озорничать! — крикнула мать с берега. Она заметила, чем он занят, и ей это не понравилось. Когда мальчик подошел к ней и наклонился к тазу с мокрым чистым бельем поднять его, женщина, уставившись на макушку сына ледяным взглядом, сквозь зубы процедила:

— И что тебе эти крылья сдались? Обрезали бы и жили как все, мирно, спокойно, без неудобств.

— Горбы тоже мешают на спине спать, — пробубнил Ян, — больше им нет практического применения. А с помощью крыльев летать можно, путешествовать… — по губам больно прилетело мокрым полотенцем.

— Крылатая тварь дядьку твоего убила. Ей под стать хочешь быть? — раздраженно съязвила мать, повысив голос, — Высоко летать и людей мирных шугать?!

Ян не ответил, только зло исподлобья зыркнул на глупую бесчувственную женщину.

Тайком от родителей он начал учиться летать. Уходил как обычно вечерами в библиотеку. Только теперь за книги садился после тренировки. Ян дал себе задание — каждый день упражняться, махать крыльями, пока мышцы не забьются, пока не почувствует изнеможения. Сначала он спрыгивал с лавки. Потом стал выходить на задний двор, наглухо отгороженный забором с двух от соседей и редким частоколом от полей. Здесь он забирался на кучу прошлогоднего сена, которую выволок из амбара. Далее шла крыша сарая. Каждый раз Ян при прыжке вперед раскрывал крылья и взмахивал ими, стараясь устремиться от земли вверх в догорающее золотом и багрянцем вечернее небо.

Бывали и осечки. Заклинивало что-то, сводило мышцу, и юный летун падал в колющий соломинами стог или того хуже — на землю. Но все-же тренировки давали результат. За полтора месяца Ян уже мог пролететь от дома до частокола, за которым чернело посевное, но сейчас ничейное поле. Не слишком высоко, но на два своих роста мальчик взлетал уже без усилий. Учиться приходилось по книгам и полагаясь на интуицию. Никто в деревне не мог, да и не захотел бы помочь ему советом или примером.

Все бы шло гладко, да увидел как-то тренировку Яна соседский мальчишка. Услышал он шорох со стороны двора за библиотекой, решил, что забралась лисица, длинноязыкий одногорб или дикий крючколап. Любопытство потянуло его, словно за узду осла, посмотреть, что за существо шарохается. Ян в это время тренировал парение — длительное зависание воздухе на месте.

Парение нужно было и в бою с аргонами, и для остановки во время пути для осмотра окрестностей. При парении важно было хлопать крыльями чаще, чем в полете, ведь само по себе движение крыла призвано сдвигать летуна или птицу в пространстве. Чтобы появилась возможность зависнуть на одном месте, необходимо было чередовать взмахи с усилием вверх и такие же по силе опускания вниз, не плавные, а резкие и тормозящие движение. А следом сразу же новое движение вверх, и снова — вниз. Ян старался так, что вспотел. Из сосредоточенной работы его вырвал залихватский присвист лазутчика, забравшегося на забор и теперь восседающего на нем верхом.

Ян вздрогнул, машинально прижал крылья к спине и неминуемо рухнул на стог сена, а с него покатился на землю. Филька — так звали соседа, — громко заржал и спрыгнул с забора. Он слишком близко подошел к Яну, который, тяжело дыша, отряхивал одежду и руки от земли и травы.

— Летать вздумал что ли? — Филька по-змеиному прищурил карие глаза, сморщив веснушчатый нос, — А батя тебе разрешал?

— Это мои крылья, что хочу, то и делаю, — ответил Ян, соображая, как бы спровадить Фильку со двора.

— А если я бате твоему расскажу? Что будет? А? — Филька широко осклабился, показывая дырку вместо двух передних зубов, которые недавно выпали, а новые только прорезались.

— Ругаться будет, может, высечет, — спокойно ответил Ян, выпрямившись и став выше забияки на голову, — А тебе-то это зачем? Какой прок?

— А просто так! — посуровел вдруг Филька, вплотную шагнув к Яну и посмотрев снизу вверх на него. Кулаки Фильки сжались, он был известный драчун и сейчас искал повод для стычки. Ян ему никогда не нравился, как и всем остальным в деревне. Крылья, неразговорчивость, еще и посиделки в библиотеке в одиночестве — все раздражало в этом мальчишке. Но Ян сделал шаг назад:

— Просто так даже комары не зудят под ухом, — сказал он, погрустнев и понимая, что его тренировке пришел конец, — Хочешь, рассказывай. Буду наказан. Ты этого не увидишь. Может, только в разговорах матерей узнаешь.

— А что ты не защищаешься? Что такой смирненький? — Филька толкнул Яна в плечо, — А если я тебя побью? А если крылья тебе сломаю? А?

Филька яростно кинулся на Яна, но Ян даже неожиданно для себя самого схватил агрессора за подмышки и молниеносно взмыл в воздух.

— Мама! — заверещал Филька, дрыгая ногами в воздухе, озираясь вокруг и видя только верхушки деревьев, — Мамочки! Пусти, гнида!

— Я тебя отпущу, а ты от меня отстанешь. Договорились? — Ян говорил ровно, но сам чувствовал, как сильно напряглись все мышцы спины, крыльев и рук, сжимавших Фильку. Обидчик хоть и был на голову ниже Яна, отличался коренастостью и весил не меньше самого Яна.

— Да! — на выдохе крикнул неудавшийся драчун и зарыдал. Ян ровно, с небольшим покачиванием, опустился на землю и отпустил Фильку. Тот попятился и упал на траву, ошарашенно водя выпученными глазами по земле. Слезы и сопли намочили раскрасневшееся лицо Фильки. Его вырвало.

Ян набрал воды ковшиком из ведра и принес обидчику:

— На, попей и умойся. Легче станет, — подсказал он растерянному мальчишке и устало сел рядом.

— Не плачь, я бы тебя не бросил, — успокоил Ян Фильку, но тот все ревел:

— Гад ты, Ян. Зачем только уродился такой?

— Тебя не спросил, — печально огрызнулся мальчик, поняв, что даже сейчас Филька продолжает агрессировать. Он встал и ушел в библиотеку к книгам, которые всегда составляли самую лучшую дружескую компанию.

В целом вечерняя тренировка Яну понравилась. У него получилось поднять на крыльях минимум два своих веса, а может и с лишком. Крылья крепчали и слушались его. Мальчик провел правой рукой по краю левого крыла, довольный собой. Инцидент с Филькой, конечно, был неприятностью, грозящей домашним наказанием. Но, поразмыслив, Ян успокоил себя, что это небольшое препятствие на пути к его цели.

В таком усталом и спокойном состоянии он пришел позже домой и лег спать.

Разбудила его резкая боль в спине у основания крыльев. Ян открыл глаза в испуге и тут же почувствовал, как не него сверху навалилась тяжелая темнота. Он не мог пошевелиться, вырваться, от чего еще больше запаниковал и закричал:

— Пусти! Аааа!

— Лежи смирно, а то резану лишнего! — отозвался сверху отец. Ян за секунду понял, что происходит и, вдавленный в тонкую подстилку на лавке, закричал еще громче:

— Не руби! Оставь мои крылья!

— Нечего! Разбойничать начал уже! Соседей стращать! Будешь как все! Все горбатые и тебе таким жить!

Острая боль, вонзившаяся в тело и с ней громкий треск ломающихся хрящей ошеломили мальчика. Он зарыдал, бесцельно махая кулаками по воздуху и закусывая подушку.

Отец отпрянул от него, держа в одной руке пилу, а в другой окровавленные растрепанные крылья. Ян поднял взгляд на отца. В свете одной свечи, дрожащей тусклым пламенем посреди стола, мальчик увидел отца, а за ним у противоположной стены мать с плотно сжатыми губами и вздернутым подбородком. Глаза ее торжествующе блестели.

— Давай, замотай ему рану, чтоб не марал постель, — махнул пилой Казимир в сторону сына, обратившись к жене.

Она отлипла от стены и пошла за тряпками.

— За что?! Чем вам крылья мои помешали? Ты же убил меня! Мечту мою убил! — Ян привстал на постели, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Голова кружилась от боли и ужаса.

— Надо быть как все. Тогда все хорошо будет, — ответил отец, вытирая пилу и складывая обрезанные крылья в грязный мешок из-под картошки, — Все равны должны быть.

— Я бы уехал… — простонал Ян, заваливаясь на бок, не в силах сидеть. Кровь, текшая из раны по спине, уже намочила штаны.

Мать наконец подошла с тазом воды и тряпками.

— Хэ-х, пока бы ты уехал, наделал бы тут делов. С нами и так полдеревни перестали общаться, как крылья твои прорезались. Ишь, голубая кровь завелась! — Казимир сплюнул на пол и вышел из избы. Ян впал в беспамятство.

Утром он не хотел открывать глаза и снова попадать в кошмар. Он лежал на животе, но все равно чувствовал, как ноет рана на спине. Слезы опять подкатили к горлу. Все его мечты были обрезаны острой пилой. Куда теперь ему деваться? К чему стремиться?

Деревенские жили, как жилось. Все их существование было посвящено добыче пищи и борьбе с природой за выживание. Ни о чем его сверстники не мечтали, никуда не стремились. Когда дядя Радмир был жив и учил детей грамоте, всегда после уроков сетовал, что желания учиться ни у кого нет. Учат буквы и слова, потому что родители велели. А своего интереса нет. Да и взрослые читали только книги по хозяйству, несмотря на обширный ассортимент старой библиотеки, собранной еще во времена, когда среднекрылые и стремительные летуны жили в соседях с горбатыми. Сказки, мифы, стихи, романы, научные труды по физике, алхимии, математике — ничего не интересовало горбатых. Ян же был не такой. У него — он горько вздохнул, — были крылья и был интерес к жизни, к наукам, к миру за пределами деревни. Ян подумал о родителях — чужих людях, которые никогда не понимали и не принимали его, не радовались вместе с ним.

Мальчик прислушался. За окном по редким крикам пастухов, гнавших медленных слизнепузых коз на пастбища, он понял, что давно рассвело. Его не стали будить. Впервые в жизни пожалели. В избе было тихо. Значит, родители на работах. Ян медленно открыл глаза и приподнялся на локтях, упершись в подушку. Несколько минут он думал, потом полностью слез с кровати. Одел рубашку, которая открывала все лопатки и завязывалась запахом спереди — мать сшила ему несколько рубашек по образцу моды среднекрылых. Дядя, еще живой, принес ей лекала, отыскав книгу по шитью, когда крылышки стали мешать надевать обычную одежду. Только теперь Ян одел ее задом наперед, чтобы защитить еще одном слоем ткани рану. Он запахнул рубашку посильнее на груди и надежно перевязал пояс. Нагнулся под лавку, служившую ему постелью, достал осенние ботинки, хотя был июль и все в деревне от мала до велика ходили босиком, и сверток из черного бархата — сокровище, подаренное купцом, очки стремительного летуна.

На кухне он взял небольшой ножик, которым мать обычно чистила овощи, и ломоть хлеба. Отсыпал в платок горсть соли. Дальше мальчик прошел в сарай, где отец хранил инструменты. Здесь Ян взял кресало, леску и крючок для ловли рыбы.

Все добро Ян завернул в две простыни, завязал узелком и вышел из дома. По дороге в библиотеку он встретил мать Фильки — толстую красномордую тетку. Ян поздоровался, опустил глаза и поспешил пройти мимо.

— Что? Обкромсали тебя родители? — громко провизжала соседка, — И правильно! Нечего людей гонять! Сыночка моего зашугал, изверг! Он, бедный, до ночи истерил, пришлось бабку Глафиру звать с успокоительным отваром. А он, родненький, двух слов связать не мог. Кое-как поняли, что это твои, уродец, проказы! Я сразу к Мариушке побежала! Нельзя тебе спуску давать, каракатица!

Ян не останавливался, и не обернулся. Тетка разорялась громко, так что стекла в окнах домов звенели от ее визга. Он зашел в библиотеку, закрыл за собой дверь на засов, чтобы никто ему не помешал. «Энциклопедия путешественника по землям Королевства поднебесных птах» — старинное и очень ценное издание — нашлась не сразу, дядя видимо ее переставил, когда они в последний раз изучали ее. «Правки к законам лета 1189 года с начала времен» были на той же полке, где видел Ян книгу при жизни Радмира. Никто за три года ее не читал. Он бережно взял том, пролистал несколько страниц. Родной почерк, наклон и очертания букв напомнили Яну дядюшку и тот вечер, когда книга была закончена. Ян закрыл рукопись, тяжело вздохнул и слез с лестницы на пол. Книги он положил к остальным вещам в узелок. Посидел немного перед дорогой. И пошел, сгорбившись и пряча глаза в землю, чтобы не привлекать внимание встречных.